Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей - Ким Ньюман

* Вот вам и благодарность: влюблённый кретин подвергает себя смертельной опасности, чтобы добыть подарок на день рождения, а она дуется. — С. М.

** Видимо, не такой уж и безмозглой была старушка Амариллис. — С. М.

В разгаре бал, застыла душная тропическая ночь,И о Кэрью подумала девица вдруг *;Безлюден двор, шаги её легки, недвижна тьма,И только вальс разносится вокруг **.

* Хоть вспомнила, спасибо и на том. Заметьте, Ш. К. пырнули кинжалом, но устроить вечеринку ей это не помешало. — С. М.

** Поэтическая вольность, граничащая с грубой ложью. Сразу же представляется целый оркестр: сам Штраус взмахивает дирижёрской палочкой, над плацем плывёт красивая мелодия. Тогда как в обычном военном поселении музыкальные изыски ограничиваются капралом с покоробившейся от жары скрипкой, мальчонкой с варганом и каким-нибудь валлийцем, бывшим шахтёром, которого в своё время погнали в шею из хора за непристойное поведение (и отсутствие слуха). Репертуар же сплошь состоит из песенок вроде «Выйди в сад поскорее, Мод! (И там я тебя поимею!)» или «Мне снились мраморные залы (и принца Альберта причиндалы)». — С. М.

Раскрыта дверь *, в окошке серебрится свет луны,И поскользнулась вдруг, издав испуга вздох.Пол весь в крови, а в сердце у Кэрью торчит ужасный нож **,Так отомстил коварный жёлтый бог.

* А где, интересно, были караульные? Я бы хорошенько спросил с чёртовых подонков: как ухитрились они проворонить чокнутых любителей яков? — С. М.

** Какое горе, ведь, разумеется, гораздо приятнее погибнуть от прекрасного ножа. — С. М.

Есть одноглазый жёлтый бог на севере от Катманду *,А возле города стоит из камня белый крест;Приходит девушка рыдать к могиле бедного Кэрью,А жёлтый бог без устали таращится окрест **.

* Да, Дж. Мильтон особенно не утруждался и просто переписал первую строфу. Представьте себе, сие творение читает с выражением какая-нибудь сестрица банковского клерка: первый раз произносит эти слова с игривым выражением, упирая на ритм (тамди-тамди-да), а второй — уже с трагическим, делает страшное лицо, чтобы донести до слушателя всю глубину бессердечного, зловещего финала. Полагаю, виноват во всём Редьярд Киплинг. — С. М.

** Заметили недомолвку? У бога остался только один глаз, потому что Ш. К. стащил второй? Или же идол изначально был подобен Полифему, а теперь его единственное око к нему вернулось? Скажем так, мистер Хейз и сам толком не знал, вот и напустил туману. На самом деле бог всегда был одноглазым. А поэт так и не услышал настоящего конца этой истории. — С. М.

Да, знаю, что вы подумали: если нездоровая тяга к изумрудам свела Шального Кэрью в регулярно оплакиваемую девицей могилу на севере от Катманду, каким же образом он в целости и сохранности (хоть и с бледной физиономией) явился в нашу лондонскую приёмную? Ха, читайте дальше…

IV

— Я украл око идола, — признался Кэрью. — И мне плевать, что болтают о причинах этого поступка. Не важно. Я его украл. И с рук не сбыл. Хотя пробовал. Не могу сбыть — он снова и снова возвращается. Камень мой, по праву… скажем, по праву силы. Понимаете, профессор?

Мориарти кивнул. Он-то, может, и понимал, а вот я нет.

— Я сражался и убивал, чтобы добыть его. И после делал гораздо более ужасные вещи, чтобы остаться в живых. Они не сдаются. В военном лагере им едва не удалось меня прикончить. Если б я мог отдать камень и так спасти свою шкуру, с радостью избавился бы от него. Но им нужен был не изумруд, нет. Вооружённые кинжалами мерзавцы явились по мою душу. Языческие жрецы. Всё должно закончиться моей смертью, во всяком случае по их мнению. Некоторые утверждают, что убийцам удалось до меня добраться и я всего лишь призрак…

Мне бы такое в голову не пришло. Он совсем не походил на знакомых мне привидений, но, с другой стороны, призраки обычно и не похожи на призраков. На что же они похожи? На то, что вы сами ожидаете увидеть.

— Я взял не только изумруд — я целое состояние оттуда вынес: камни, золотые побрякушки. Но они, видимо, не были священными. Хотя почти все, кто их у меня купил (причём по грабительски низким ценам), теперь мертвы. Однако я выручил достаточно, чтобы начать новую жизнь. Думал, уж смогу выбрать себе кого-нибудь посмазливее толстушки Ами Фрэмингтон — надеюсь, вы меня понимаете.

Я подал в отставку и отправился в Индию… а по пятам за мной следовали смуглые человечки. Целая толпа. С ними вместе и те, другие, — лицо коричневое, а тело покрыто шерстью. Белой шерстью. Не люди, а, скорее, звери.

В горной стране они пока ещё водятся. Ми-го, или йети, или гнусные снежные люди. Жрецы их натравливают и пускают по следу, как собак. Гнали меня через всю Индию, Китай… через Тихий океан, Штаты и северные земли. В Арктике преследовали на санях… в Канаде тоже водятся йети, сасквочи и вендиго. Я слышал, как проклятые зверюги по-совиному перекликаются меж собой. Едва не погиб в Нью-Йорке. Пришлось откупаться от полицейских, чтобы сняли обвинение в убийстве. Потом отправился пакетботом в родимые края.

И снова едва не погиб, на этот раз в ливерпульском отеле. Прикончил шестерых. Шестеро завывающих поганцев больше никогда не поклонятся своему чёртову жёлтому богу. И вот я в Лондоне. В европейском Катманду. И зелёная стекляшка всё ещё при мне. Она стоит целого королевства и в то же время не стоит ничего…

— Весьма живописный рассказ, — промолвил Мориарти, — хотя кое-где я подверг бы сомнению вашу правдивость. Можно смело печатать в книжке. Майор Кэрью, я лишь одного не понимаю: чего именно вы хотите от нас?

Глазки Хамфри забегали. Он едва не улыбнулся, впервые за всё это время:

— Профессор, я услышал о вас на базаре в Пекине. От калеки-англичанина, которого когда-то звали Гайлс Коновер…

Я помнил Коновера. Взломщик, весьма самоуверенный. Тоже весьма ценил драгоценные безделушки, в особенности жемчуг (почему человечество вдруг решило, что желчные камни каких-то там моллюсков представляют большую ценность, — выше моего понимания). Гайлс предпочитал целые ожерелья. Раз выкрал жемчужную нить Инджестре из Чёрного музея Скотланд-Ярда, в честь столетней годовщины со дня сожжения пирожной лавки миссис Ловетт на Флит-стрит. Готов поспорить, вы слышали эту историю{33}.

Фирма сотрудничала с Коновером. Пока он не поломал себе спину.

— Вы… как же это выразился Коновер… консультант? Что-то вроде доктора или юриста?

Мориарти кивнул.

— Консультирующий преступник?

— Это некоторое упрощение, но определение, в общем, верное. Профессионалы в разных сферах деятельности (не только врачи и юристы, но и архитекторы, детективы, военные специалисты) оказывают услуги тем, кто способен заплатить. Многие люди или даже сообщества порой попадают в затруднительные ситуации, которые сами не в силах разрешить. Им недостаёт для этого ума. Тогда они и обращаются к экспертам. Преступники и преступные организации — не исключение. Если я нахожу проблему занимательной, то помогаю справиться с ней.

— Коновер сказал, вы помогли ему…

— Да, консультацией.

— …С ограблением. Как? Написали для него план? Проект? Как инженер?

— Как драматург, майор. Автор. В случае с Коновером требовалось яркое, неординарное решение. Нужно было отвлечь внимание определённых лиц, чтобы он смог сделать своё дело. И я предложил хороший способ.

— Вы взяли процент?

— Он заплатил мне определённую сумму.

Профессор не желал вдаваться в подробности. Тогда по нашей милости у кебмена понесла лошадь, и повозка столкнулась с битком набитым омнибусом на углу Лезерлейн и Сайнт-Кросс-стрит. Так кстати приключившаяся катастрофа отвлекла внимание ночных сторожей ювелирного магазина «Такер и Тарберт»; Коновер с лёгкостью вломился туда и стащил драгоценность под названием «Кисть винограда». В результате столкновения погиб лишь один пьянчужка-йоркширец, но семеро пассажиров получили тяжкие увечья. Среди прочих член парламента. Он так и не смог объяснить, как оказался в двуколке с двумя наряженными в тесные штанишки почтовыми курьерами, и в результате вынужден был подать в отставку. Во всех отношениях хорошо выполненная работа.

Кэрью на мгновение задумался, а потом сказал:

— Они в Лондоне. Смуглые жрецы. И йети. Хотят убить меня и вернуть зелёный глаз.

— Вы уже говорили.

— Позавчера чуть не прикончили меня на Паддингтонском вокзале.

Профессор промолчал.