Когда закроется священный наш кабак - Лоуренс Блок

— Круз никогда не занимался физическим трудом, — ответил я. — Он не стал бы вытаскивать вещи. Когда ты мог рассмотреть его глаза?

— Господи Иисусе! Может быть, на фотографиях в газетах, может, у меня только возникло такое чувство, что я видел его. Оставь это, ладно? Какие бы у него ни были глаза, они больше ничего не видят.

— Кто убил ее, Томми?

— Эй, я разве не сказал, давай оставим эту тему.

— Ответь на мой вопрос.

— Я уже ответил на него.

— Ты убил ее, верно?

— Ты что, сошел с ума? И говори потише, ради бога. Тебя могут услышать.

— Ты убил свою жену.

— Круз убил ее, и Херрера в этом поклялся. Для тебя этого недостаточно? Твой чертов друг полицейский проверил мое алиби вдоль и поперек, словно мартышка, ищущая вшей. Я не мог ее убить.

— Конечно мог.

— Хм?

Вертящийся стул, вид из окна на Оулс-Хэд-парк. Запах пыли и перекрывающий его запах маленьких белых цветочков.

— Ландыш, — сказал я.

— Что?

— Вот как ты это сделал.

— О чем ты говоришь?

— Третий этаж, комната, где жила ее тетя. Я помню, что там пахло духами твоей жены. Я тогда подумал, что принес этот запах с собой, после того как побывал в ее спальне, но это не так. Твоя жена была наверху, я чувствовал запах ее духов. Вот почему меня удерживала та комната. Я чувствовал там ее присутствие, комната пыталась сказать мне что-то, а я не мог понять.

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Знаешь, в чем дело, Мэтт? Ты немного пьян, вот и все. Ты сегодня проснешься и...

— Ты ушел из офиса в конце рабочего дня, рванул домой в Бэй-Ридж и уложил ее на третьем этаже. Что ты с ней сделал, накачал снотворным? Наверное, ты крепко связал ее, заткнул рот кляпом и оставил лежать без сознания. Потом ты рванул обратно в Манхэттен и пошел ужинать с Кэролин.

— Я не слушаю все это дерьмо.

— Херрера и Круз нарисовались около полуночи, так, как ты и устроил. Они думали, что грабят пустой дом. Твоя жена была спрятана на третьем этаже, а у них не было причин туда подниматься. Возможно, ты на всякий случай закрыл дверь. Они взяли все, что хотели, и ушли домой, полагая, что это самый безопасный и легкий способ заработать деньги, который им когда-либо предоставлялся.

Я взял свой стакан. Когда я вспомнил, что мне его купил Тиллари, то хотел было поставить его на место, но решил, что это нелепо. Так же как деньги не знают своих владельцев, так и виски никогда не помнит, кто за него заплатил.

Я выпил.

— Через пару часов ты запрыгнул в свою машину, — продолжал я, — и снова рванул в Бэй-Ридж. Может, ты что-то подсыпал в выпивку Кэролин, чтобы она вырубилась. Тебе нужен был только один час — полтора, а в твоем алиби достаточно места, чтобы найти лишних девяносто минут. Дорога не заняла у тебя много времени, только не в это время суток. Никто не видел, как ты подъехал. Тебе нужно было только подняться на третий этаж, снести свою жену вниз по лестнице, зарезать ее, избавиться от ножа и вернуться назад. Вот как ты сделал это, Томми. Верно?

— В тебе полно дерьма, ты это знаешь?

— Скажи мне, что не убивал ее.

— Я уже говорил тебе.

— Скажи снова.

— Я не убивал ее, Мэтт. Я никого не убивал.

— Еще раз.

— Да что с тобой? Я не убивал ее. Господи, ты помог мне доказать это, а теперь пытаешься все исказить и свалить на меня. Клянусь Богом, я не убивал ее.

— Я тебе не верю.

Мужчина у барной стойки говорил о Роки Марсиано. Это был самый лучший боец из всех живущих, говорил он. Он не был симпатичным, не был популярным, но, что забавно, всегда стоял на ногах к концу боя, а его соперник — нет.

— О Господи, — сказал Томми.

Он закрыл глаза и положил голову на руки, глубоко вздохнул, потом поднял глаза и сказал:

— Знаешь, что забавно в моем случае? По телефону я такой же замечательный торговец, как Марсиано — боец. Я самый лучший, насколько хватает воображения. Я мог бы продать песок арабам, я мог бы продать снег зимой. Но лицом к лицу ничего не выходит. Если бы не телефон, я бы с трудом смог зарабатывать на жизнь. Ты понимаешь почему?

— Скажи мне.

— Клянусь, не знаю. Думаю, дело в моем лице, в складках вокруг глаз и рта. Яне знаю. По телефону я легко убеждаю. Я разговариваю с незнакомцем, я не знаю, кто он и как выглядит, а он не видит меня. А лицом к лицу или с тем, кто меня знает, совсем другая история, — он взглянул на меня, но избегал смотреть в глаза. — Если бы мы говорили по телефону, ты бы купился на все, что я тебе говорю.

— Возможно.

— Это, черт возьми, точно. Слово за слово, и ты бы купился абсолютно на все. Мэтт, поддавшись твоей логике, я говорю, что я убил ее. Это был несчастный случай, импульс, мы оба были расстроены из-за ограбления, у меня и так были проблемы и...

— Ты все спланировал, Томми. Все было просчитано и спланировано.

— Вся эта история, которую ты рассказал, то, как ты все это выяснил, — ты ничего не сможешь доказать.

Я ничего не ответил.

— И ты помог мне, не забудь об этом.

— Не забуду.

— И я за это не сяду, с твоей помощью или без нее, Мэтт. Дело не дойдет до суда. А если и дойдет, то я его выиграю. Все, что у тебя есть, — бред. И знаешь что?

— Что?

— Все, что мы наговорили сегодня, — это пьяная болтовня, твоя выпивка и моя выпивка, две бутылки виски поговорили друг с другом. Вот и все. Придет утро, мы забудем все, что было сказано этой ночью. Я никого не убивал, ты ничего подобного не говорил, все круто, а мы по-прежнему приятели. Верно? Верно?

Я молча смотрел на него.

Глава 25

Тот разговор с Тиллари произошел в понедельник ночью. Не помню точно, когда я говорил с Джеком Диболдом, по-моему во вторник или в среду. Я пытался застать его в участке, но поговорить с ним получилось только у него дома. Мы с ним немного в шутку поспорили, потом я сказал:

— Знаешь, а я понял, как он мог это сделать.

— Где ты был раньше? У нас один повесившийся, а второй во всем признался, теперь все это стало историей.

— Я знаю, но выслушай меня.

И я объяснил, просто как пример чистой логики, как Томми Тиллари мог убить свою жену. Мне пришлось повторить все дважды, прежде чем Джек смог все понять, но даже тогда это объяснение его не вдохновило.

— Не знаю, — сказал он. — Все слишком сложно. По-твоему, она пролежала на чердаке сколько: восемь — десять часов? Это слишком много, к тому же за ней никто не присматривал. Предположим, что она бы встала и освободилась. Тогда ему пришлось бы спасать свою задницу, верно?

— Но не за убийство. Она могла бы подать в суд за то, что он ее связал, но когда у нас какой-нибудь муж попадал за это в тюрьму?

— Да, он не рисковал, пока не убил ее. А потом она уже мертва и ничего не может рассказать. Я понимаю, о чем ты говоришь. Даже так, Мэтт, это все очень надуманно, ты не замечаешь?

— Ну, я просто придумал способ, которым он смог бы все провернуть.

— В реальной жизни никогда так не происходит.

— Думаю, ты прав.

— А если бы оно так и было, с этим все равно в суд не пойдешь. Смотри, как долго ты мне все это объяснял, а я ведь вел это дело. Если ты попытаешься рассказать все большому жюри, то какой-нибудь адвокат-проныра будет перебивать тебя каждые тридцать секунд протестом. Что любят присяжные? Они любят кого-нибудь с грязными волосами, кожей оливкового цвета, с ножом в руке и кровью на рубашке, вот что они любят.

— Да.

— В любом случае, все это уже история. Знаешь, чем я сейчас занимаюсь? Семьей из Боро-парк. Читал об этом?

— Ортодоксальные евреи?

— Три ортодоксальных еврея: мама, папа, сын. Папа с бородой, кудрявый сынишка, все сидели за обеденным столом и были убиты выстрелом в затылок. Вот чем я занимаюсь. Что касается Томми Тиллари, то меня он сейчас не волнует, даже если бы он убил обоих Кеннеди.

— Что ж, это была только идея, — сказал я.

— И весьма интересная, скажу тебе. Но не очень реалистичная, а даже если и нет, то у кого есть для этого дела время? Понимаешь?

Я решил, что мне пора напиться. Оба моих дела были закрыты, хотя и неудовлетворительно для меня. Сыновья направлялись в лагерь. Гостиница была оплачена, как и счета в барах, к тому же некоторая сумма лежала в банке. У меня были, так мне казалось, все причины, чтобы отдохнуть с недельку и покутить.

Но мое тело знало лучше, что делать, и хотя трезвым я не оставался, но и не пускался в запой, которого, по собственному мнению, заслуживал. Двумя днями позже я как раз пил кофе с бурбоном за своим столиком у «Армстронга», когда вошел Скип Дево.

Он кивнул мне от дверей и подошел к барной стойке. Заказав себе рюмочку, он там же ее и выпил. Потом подошел к моему столику, отодвинул стул и плюхнулся на него.

— Вот, — сказал он и положил на стол передо мной конверт из коричневой манильской бумаги. Такой маленький конверт, похожий на те, что дают в банке.

— Что это? — спросил я.

— Для тебя.

Я открыл его. Внутри лежали деньги. Я вытащил пачку банкнот и разложил их веером.

— Ради бога, — сказал он, — не делай так. Или ты хочешь, чтобы все решили проводить тебя до дома? Убери в карман, пересчитаешь у себя дома.