Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

был сторонником преподавания всех предметов на русском языке, то в начале февраля 1863 года предлагал в Гродненской губернии и восточной части Виленской, где живет «смешанное население», то есть «за исключением жителей городов и местечек, остальное население говорит языком белорусским и почти на половину принадлежит Православной церкви», преподавание Закона Божьего вести «на местном белорусском языке»[660]. Но вряд ли можно трактовать это как изменение взглядов. Скорее всего, В. И. Назимов не видел большой разницы в преподавании этого предмета на белорусском и русском. Такую гипотезу подтверждают некоторые факты. Во-первых, в цитированном документе генерал-губернатор указал, что в этом отношении он разделяет взгляды попечителя округа, а тот, как уже отмечалось, в конце 1862 – начале 1863 года предлагал вводить русский язык. Во-вторых, В. И. Назимов предлагал «распространить между сельским белорусским населением, сколь возможно в большем количестве русские буквари, молитвенники и издаваемое ныне Библейским обществом Евангелие ‹…›». Значит, белорусский язык, по мнению генерал-губернатора, очевидно, был необходим только на первой стадии обучения, и стратегия осталась та же – заменить польский язык русским при преподавании Закона Божьего католикам. Вероятно, и попечитель разделял эти взгляды.

Был подготовлен новый вариант временных правил, в котором снова для белорусов-католиков преподавание Закона Божьего предусматривалось на «местном наречии», а для литовцев – на литовском[661]. Ситуация с преподаванием Закона Божьего католикам не изменилась после обсуждения этого варианта в Западном комитете, и во временных правилах, утвержденных императором 23 марта 1863 года, осталось положение о преподавании этого предмета «на местном наречии»[662]. Многое в этом случае зависело от применения правил на практике. Особую важность получала интерпретация понятия «местное наречие».

Несмотря на то что данных о распространении белорусского языка в народных школах в этот период пока недостаточно, все же можно предположить, что часто без белорусского языка учителя не могли обходиться не только при преподавании Закона Божьего католикам[663] (а скорее всего – и православным), но и в других случаях. Все же в инструкции, данной в октябре 1863 года, попечитель Виленского учебного округа А. П. Ширинский-Шихматов приказал следить за тем, чтобы преподавание Закона Божьего детям католиков «производилось на их родном языке, то есть на русском», но вместе с тем в инструкции был пункт, в котором приказывалось «обратить внимание на употребление в училищах местного белорусского наречия: в какой мере полезно и необходимо его допущение»[664]. И позднее российские чиновники признавали, что, по крайней мере в некоторых местах, например в Витебской губернии, «знание белорусского наречия необходимо учителям при первом знакомстве их с детьми», но «в преподавании на белорусском наречии, или в издании народных книжек на нем, не чувствуется ни малейшей потребности»[665].

Дискуссия в печати показывает, что «Временные правила» действительно считались временными. Аксаковский «День» летом 1863 года агитировал за «право гражданства местному Белорусскому наречию», то есть за то, чтобы белорусы сначала научились читать и писать по-белорусски и только потом – по-русски[666]. Взгляд на эти правила как на временный документ подтверждает и циркуляр М. Н. Муравьева от 1 января 1864 года, который допускал «обучение языку жмудскому как местному наречию» (как и, конечно, обучение Закону Божьему на этом языке), хотя это, как уже отмечалось, и не было предусмотрено «Временными правилами». Не менее любопытно М. Н. Муравьев поступил и с преподаванием Закона Божьего белорусам. В циркуляре генерал-губернатор ссылается на «Временные правила», главной задачей которых видит запрещение обучать крестьян польскому языку, но прямого указания преподавать Закон Божий католикам по-русски или «на местном наречии» в этом документе мы не найдем. Более того, М. Н. Муравьев указал, что «в тех местностях, где находятся православные крестьяне, отнюдь не были они обучаемы Закону Божьему по польским катехизисам»[667]. Поскольку в циркуляре запрещение касалось только православных учеников, а ситуация с литовцами оговаривалась отдельно, белорусы-католики и в дальнейшем должны были учиться Закону Божьему по польским катехизисам. Такой вывод подтверждает и дальнейший ход событий. Во-первых, М. Н. Муравьев не предпринял никаких шагов для обеспечения народных школ краткими католическими катехизисами на русском языке. Во-вторых, по указанию М. Н. Муравьева, с 1864/65 учебного года в гимназиях и прогимназиях вводилось преподавание Закона Божьего на русском языке[668]. Во всех документах очень ясно и недвусмысленно указывалось, что эта мера касается именно средних учебных заведений. Обучение Закону Божьему католиков на русском языке во всех школах Северо-Западного края (кроме Жемайтии) было введено только при преемнике М. Н. Муравьева К. П. Кауфмане с 1865/66 учебного года[669]. С этого момента все предметы в начальных школах белорусским детям должны были преподаваться на русском языке.

Преградой, не позволившей преподавать на русском языке Закон Божий белорусам-католикам, было понятие русскости и польскости. Очень часто при определении национальной принадлежности крестьян главным критерием была конфессиональная принадлежность: католики считались поляками (или, по крайней мере, «потенциальными поляками»), а православные – русскими («потенциальными русскими»). В начале 1860-х годов чиновники Министерства внутренних дел при обработке данных национальной статистики обнаружили, что «племенное происхождение ‹…› в низших сословиях затемнялось религиозным различием»[670]. Считалось, что и сами крестьяне так определяли свою национальную принадлежность[671]. Поэтому русский язык мог считаться относящимся только к православной, но ни в коем случае не к католической церкви.

Второй причиной, скорее всего, была недостаточная уверенность в русскости православных крестьян. Хотя М. Н. Муравьев декларативно утверждал, что крестьянство, и в первую очередь – православное крестьянство, составляет опору Российской империи в этом крае, в то же самое время он признавал, что католичество и польскость оставили глубокие следы и среди православного населения: «Население это, по большинству исповедующее православную веру, при значительном влиянии на нее римско-католического духовенства и помещиков, почти исключительно поляков, исповедует православную веру только номинально, усвоив между тем в общежитии обряды церкви католической, и вследствие сего необходимо предварительно упрочить в нем ослабевшее православие»[672]. Даже чиновники белорусского происхождения, считавшие себя потомками дворянства, были недостойны доверия: «Они с ног до головы заражены польским духом, и только православная вера мешает им окончательно слиться с поляками; бредят унией, посещают исключительно костелы, употребляют постоянно польский язык дома, в обществе, на гуляниях; читают только польских авторов, знают наизусть Мицкевича, Сырокомля, не имеют ни малейшего понятия о Пушкине, Гоголе, Лермонтове и других наших литературных деятелях; в восторге от Пустовойтовой и ей подобных ренегатов. Несколько из этих молодчиков ушло даже до лясу, и нам остается только пожалеть, что и остальная этого рода сволочь не убралась туда же: по крайней мере, Белоруссия очистилась бы от этих перевертней, от этой заразы ‹…›»[673].