Ненавижу любить тебя - Алиса Ковалевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь, о чём я думаю?
Подруга вопросительно изогнула тонкую бровь.
– Хочешь, подарю тебе на день рождения? Они классные. Это такой антидепрессант…
Я нахмурилась, не сразу поняв, о чём она. А когда до меня дошло, грустно усмехнулась.
– Я не собираюсь заводить собаку, – пресекла порыв.
Вспыхнувшая искорка веселья потухла мгновенно. Вздохнув, я провела пальцами по складочке на пижамных штанах.
– Наверное, к лучшему, Даш, что он услышал наш разговор. Сейчас понимаю, что к лучшему. Это была плохая идея – сказать ему после свадьбы… – Я вздохнула и снова подняла на неё измученный взгляд.
Желание бороться сменило смирение. Боль тесно сплелась с грустью, но держать мужчину, которому не нужна, я не хотела. А как ещё расценивать молчание Кира? Если бы он хотел, давно бы что-то сделал.
Даша так и стояла в дверях. Собака покрутилась возле неё и подошла ко мне. Задрала голову, вопросительно заглядывая в глаза.
У меня не осталось ничего: ни Вишенки, ни работы, ни Кира. Опустошённая, я сидела на кровати в квартире подруги, которой не нужны были лишние проблемы, и смотрела на лупоглазую собаку. Отличный итог! И как перелистнуть эту страницу?! Как начать заново?! Для полноты картины не хватало разве что очередного появления бывшего мужа.
Только я подумала об этом, по квартире пронёсся дверной звонок. Чих затявкал и ринулся в коридор. Я напряглась.
– Ты кого-нибудь ждёшь? – спросила у Дашки.
Подруга отрицательно мотнула головой и пошла открывать.
Я встала. Прислушалась к доносящимся из коридора голосам и совершенно растерялась. Не может быть…
Кирилл
Дверь мне открыла Каринкина подружка. Её и без того надутые губы, казалось, стали ещё больше.
– Иди погуляй, – сказал жёстко. – И это тоже забери, – показал на беснующееся собакоподобное существо под ногами.
– Мог бы быть и повежливее.
– Мог бы, – согласился я и вошёл, не дожидаясь Дашкиного приглашения.
Снял с вешалки первую попавшуюся куртку и всучил ей вместе с поводком. Дашка глянула на меня весьма выразительно. Но больше ничего не сказала и, моментально обувшись, убралась.
Повернулся было к комнате, и мысли куда-то подевались. Карина стояла в дверях: босая, в бледно-сиреневой пижаме с медвежонком. Волосы собраны в косу, взгляд усталый и прямой. Смотрел на неё и не мог выдавить ни слова. Осёл! Сжал руку и опомнился.
– Держи. – Подошёл и протянул ей пингвина с розовым бантом.
Карина посмотрела на него, потом – вопросительно – на меня. Я так и стоял с протянутой рукой, чувствуя себя совершенным кретином, что, в общем-то, было близко к истине.
– Я не нашёл ледяную девочку. – Посмотрел на пингвиниху. Уродина ещё та, конечно. Нахмурился. – Надо было принести тебе кошку.
– Зачем мне кошка? – спросила она тихо. В голосе слышались царапающие душу сдавленные нотки, выдающие слёзы.
– Ты же их коллекционируешь.
Она подняла взгляд. Большие карие глаза, окружённые чёрными ресницами. В горле встал ком, таким был пронзительным её взгляд. В самое сердце, чёрт возьми, в самую душу.
– Тебя что, отпустили из больницы?
– Нет.
Она посмотрела с вопросом. Я мотнул головой. Всё это ерунда, всё потом. Снова протянул ей пингвиниху. На этот раз она всё-таки взяла её. Заметила прикреплённую к ленте бумажную трубочку и опять посмотрела вопросительно. Но ответить мне было нечего.
Карина
Игрушка была мягкая и тёплая от рук Кира. Это тепло мгновенно проникло сквозь кожу, и те хрупкие внутренние барьеры, что я успела выстроить, мгновенно растаяли. Разворачивая бумажку, я всё ещё держалась, но стоило прочитать то, что было внутри, сил не осталось.
«Я осёл. Но даже ослы имеют право на второй шанс. Я тоже люблю тебя больше жизни, Карина. Давай попробуем снова. Вернись ко мне».
Я резко подняла голову. Кирилл стоял напряжённый, хмурый, собранный и молчал. У меня вырвался всхлип. Слёзы – стремительные, больше неподвластные мне – потекли по лицу.
Я всхлипнула, потом ещё раз.
– Кинешь меня ещё р-раз, я… Я убью т-тебя, Сафронов! – С каждым словом рыдания становились всё сильнее.
А этот осёл так и стоял истуканом и хмурился вместо того, чтобы обнять меня.
– Это значит да?
Я не ответила. Молчала и смотрела на него, боясь, что, если скажу хоть слово, разрыдаюсь навзрыд.
И тут он буквально сгрёб меня в охапку. Прижал к себе одной рукой, но так сильно, что было не высвободиться. А я и не хотела – вдохнула возле него, вцепилась в футболку на груди и тихо заскулила. Он дотронулся до моих волос, заставил поднять голову. Я приоткрыла губы, но ничего не сказала – он начал целовать меня. Глубоко, жадно, стирая все «если» и «но», что ещё оставались между нами.
Сжала футболку, подтянула его к себе и яростно ответила на поцелуй. Наши языки сталкивались, расходились на мгновение и сталкивались снова. Мыслей не осталось, всё, что я хотела – дышать им, чувствовать его: его колючую щетину, его силу и знать, что он со мной.
– Это значит да, моя ледяная девочка, – переведя сбившееся дыхание, сипло сказал он, глядя мне в глаза. Уже не вопрос – утверждение.
– Ты самоуверенный болван, Сафронов. Но да. Это значит да.
Чтобы успокоиться, времени мне потребовалось больше, чем я могла представить. Стояла, уткнувшись в Кирилла, а слёзы все текли.
– Я очень хотела её, – прошептала, всё-таки справившись с ними.
Подняла голову и наткнулась на взгляд Кирилла.
– Ты должна была сказать мне, Карина. В тот же день, в ту же минуту, чёрт подери.
Он злился. Но злость эта не пугала – я не могла объяснить её, могла только понять.
– Должна. Но…
– Никаких «но». – Во взгляде появилась сталь.
Кирилл глубоко, шумно втянул воздух и поморщился.
Я наконец опомнилась. Обняла его и провела к диванчику в кухне. Помогла сесть, а сама опустилась рядом у его ног, лицом к нему. Он смотрел на меня сверху вниз, а я опиралась о него, головой касалась колена.
– Ты что, думаешь, я позвал тебя замуж только из-за ребёнка?
Я так не думала. Теперь понимала – не позвал бы.
Кир погладил меня по виску, по скуле. Я прикрыла глаза.
– Ледяная девочка на деле не такая уж и ледяная, – сказала тихо, накрыв его ладонь своей. Поцеловала и опять прижалась щекой. – Скорее это ты у нас ледяной мальчик.
– Не такой уж и ледяной.
Я подняла веки. Кир все смотрел на меня, и в его глазах не было и намёка на холод. Ни намёка на лёд. Лёд остался снаружи, на бесчисленных покорённых им катках.
– Всё ещё ненавидишь? – спросил