Визитная карточка флота - Александр Плотников

Подняв вельбот на борт, дал ход и «Витязь». Пожелав друг другу счастливого плавания, суда двинулась в разные стороны. Татьяна стояла у борта до тех пор, пока «Витязь» не превратился в маленькое белое пятнышко на горизонте, а потом и вовсе растворился в зыбком и жарком мареве.

А Томи, оказывается, не терял времени даром. Воспользовавшись остановкой судна, он вооружился удочкой и на хлебные катышки поймал с кормы несколько больших невообразимо пестрых рыб. Теперь он вместе с Варварой Акимовной, буфетчицей Лидой и несколькими зеваками решал вопрос: съедобны эти морские попугаи или нет.

— Я их жарить не буду, — заявила кокша. — Мне до пенсии совсем немного осталось. Хочу спокойно доработать.

— Чучела бы из них сделать, — сказал один из матросов. Но рыбы прямо на глазах теряли свой красочный наряд, красные полосы становились грязно-зелеными, глянцевито-белые участки тушек серели, длинные плавники съеживались.

— Хамелеоны какие-то, — брезгливо процедила Лида, не успевшая забыть школьного курса.

Рыбы были выброшены в океан, и на них сразу же набросились две большие птицы — фрегаты, доказав экспертам, что попугаев-хамелеонов можно было съесть.

Вечером, лежа в постели в остуженной кондиционером каюте, Татьяна долго не могла уснуть, а на рассвете проснулась с неприятным ощущением от прикосновения мокрых простыней. По утрам в каюте все отсыревало, даже переборки пускали «слезу», а палуба становилась мокрой от росы, словно ее окатили из шланга.

Тропическая влажность подкинула ей работы. Здоровенный ячмень вызрел на глазу старшего помощника Алмазова, так что пришлось наложить ему повязку и он стал похож на пирата Билли Бонса из «Острова сокровищ».

Ячмени вскакивали у тех, кто нес вахту наверху, а «маслопупов», работающих в машине, мучили чирьи. И еще донимала людей нескончаемая и нудная, как комариный писк, вибрация корпуса, растрясающая каждую клеточку тела.

Татьяна знала, что вибрация способна вызвать тяжелые нервные синдромы, и вела кое-какие наблюдения, пока для себя, чтобы потом заинтересовать ученых проблемой борьбы с влиянием вибрации на человеческий организм.

Как-то она заговорила на эту тему с Яном Томном, механик охотно поддержал разговор.

— Это одна из многих издержек технического прогресса, — сказал он. Моряки времен парусного флота не знали ни вибрации, ни одуряющей духоты котельных, ни масляных паров. Да и плавали они на деревянных кораблях, а не на глухих железных коробках, как мы. Конечно, мы придумали вентиляторы, воздуходувки, кондиционеры, кое-какую амортизацию — только вся эта техника не возвратила даже половины тех условий, в которых плавали экипажи парусников. Заметьте, Татьяна Ивановна, это уже по вашей части: на фрегатах и клиперах люди нередко оставались до глубокой старости, а у нас зачастую списывают по здоровью молодых. Таков уж закон равновесия в природе: выигрываешь в одном — обязательно потеряешь в другом…

Томп продолжал удивлять ее разносторонностью своего кругозора. Когда они бродили с ним по улицам Сингапура, Ян рассказал ей, что в переводе с санскрита название города означает: «Рыба с львиной головой». Такая будто бы водилась в древности в здешних водах. Когда в начале VII века был основан Сингапур, он находился в гуще тропического леса, покрывавшего весь остров. Теперь от него осталась лишь крохотная частица — ботанический сад.

Они побывали в этом чудесном уголке природы, который огромный город загнал в самый центр хитросплетения своих кварталов. Полтора часа они спасались там от палящих лучей беспощадного солнца под сомкнувшимися кронами вековых деревьев, слушали щебетание разноголосых птиц.

— Здесь есть такие лесные патриархи, которые помнят — высадку англичан в 1819 году, — говорил Томп. — Властители морей сделали остров своей колонией. А первыми, еще за три века до англичан, Сингапур оккупировали голландцы. Во время второй мировой войны остров захватили японцы и беспощадно грабили его богатства. Лишь два года назад Сингапур стал независимой республикой…

Порой в голову Татьяны приходила крамольная мысль о том, что Ян Томп занимает на судне совсем не ту должность, которая ему положена. Ему, а не Воротынцеву следовало быть помполитом.

Глава 7

К Босфору крейсер «Горделивый» подошел на зорьке. Старший помощник вызвал на ходовой мостик всех вахтенных офицеров, включая дублеров.

— Не каждый раз форсируем проливную зону, — значительно произнес Саркисов перед строем заспанных лейтенантов.

Игорь Русаков тоскливо смотрел на подсвеченный оранжевыми лучами восходящего солнца турецкий берег, возле которого на каменных грядах квасились пенные буруны, на белые столбики погашенных уже маяков и думал о том, как медленно ползут эти первые часы и дни плавания. Когда-то они стремительно покатятся обратно?

— Кто мне доложит правила прохода черноморских проливов? — решил взбодрить нахохлившихся вахтенных старпом.

Офицеры переглянулись, тихонько начали перешептываться, первым вызвался говорить старший лейтенант Исмагилов.

— Слушаем вас, Олег Церенович.

Комбат два стал перечислять параграфы Монтрейской международной конвенции, которые разрешают крупным кораблям типа «Горделивого» проходить проливы лишь в одиночку, в сопровождении двух кораблей охранения, обязательно в светлое время суток, со скоростью хода не более десяти узлов, а вблизи берегов — минимальной, позволяющей кораблю управляться…

— Добро, — кивнул Исмагилову старпом. — А теперь всем держать глаза на веревочках, мотать на ус особенности маневрирования Когда-нибудь сами поведете здесь корабли!

Вахтенные, польщенные такой блестящей перспективой, заулыбались, один только Русаков равнодушно отнесся к этим словам.

«Надеется влезть на мостик на папашином горбу», — неприязненно покосился на лейтенанта Саркисов.

Поднялся с разрешения командира этажом выше — на сигнальный мостик и капитан медицинской службы Свирь, притулился возле Павла Русакова.

— Ну что, доктор, — повернулся тот, — впечатляет заграница? Люди большие деньги дают, чтобы все это видеть, а нам с вами еще морские платят!

— Впечатляет. Один путешественник назвал Стамбул слоеным пирогом из веков и народов, — ответил Свирь.

— Здорово подмечено!

И в самом деле, на берегах пролива поражало соседство замшелых и мрачных старинных крепостей с ультрасовременными стеклобетонными коробками, убогих лачуг — с роскошными дворцами.

На одном из красивых особняков развевался алый советский флаг. Здесь разместилось наше консульство. Было видно, как с балкона приветливо махали руками. Свирь вспомнил, что где-то читал или слышал любопытную историю, связанную с этим домом. Будто бы строили его еще при Екатерине Второй и под фундамент насыпали целую баржу земли, привезенной из России, чтобы дипломаты всегда думали о своей стране.

Ажурная белая башенка маяка на скале воскресила в памяти Свиря легенду о бесстрашном юноше Леандре, который по ночам вплавь пересекал Босфор, чтобы увидеть свою возлюбленную Геро. Однажды он дерзнул броситься в штормовые волны, но возле противоположного берега выбился из сил и утонул. А великий английский романтик Байрон назло судьбе повторил в непогоду путь Леандра и остался жив. Близкая смерть ждала его в другом месте…

Сигнальщики дали офицерам один бинокль на двоих. По очереди наводили они окуляры на знаменитую Ая-Софию — стамбульскую мечеть, под которую много веков назад турки приспособили эллинский храм. Благородное, со строгими формами сооружение окружали минареты, как часовые с пиками, стерегущие прекрасную полонянку…

Воду бороздило множество пестро раскрашенных парусных и моторных рыбацких фелюг, нервно вскрикивали паромы.

Лавируя между ними, к «Горделивому» торопились два быстроходных прогулочных катера-лимузина. На их сверкающих краской палубах, даже на покатых крышах рубок стояли и сидели люди с кино- и фотоаппаратами.

— Кто такие? — спросил Павел Русаков у старшины сигнальной вахты Хлопова.

— Известно кто — натовская разведка.

— Но катера под турецкими флагами! — удивленно воскликнул Свирь.

— Они такие же турки, как мы с вами индусы, — усмехнулся комсорг. Раньше наши корабли встречал один такой катер, а теперь парочкой пожаловали.

— Километры фотопленки переведут на нас, — сказал Свирь.

— Да уж не пожалеют.

Юркие лимузины разделились: один пересек курс почти возле самого форштевня ракетоносца и перешел на другой его борт. Люди на катерах торопливо нажимали спуски фотоаппаратов и кинокамер. Все они были в гражданском, фотоаппаратами с длинными трубами телевиков орудовали даже две женщины.

Лимузины прошли от носа до кормы, потом круто развернулись в разные стороны и припустили прочь, по-собачьи виляя кормами.