Обыкновенные инопланетяне - Владимир Журавлев

— Братья, глупости потом, да-нет? — хмуро сказал урод Чень. — Принцесса умирает.

Всем стало неловко. Кошка Мэй попробовала скинуть разгрузку, но ладонь гвардейца твердо легла на фиксаторы:

— Принцесса уйдет сама.

Видно, что-то стало понятно всем, потому что боевики молча развернулись и полезли через стены. Мастер Мень задел за чудом уцелевший шнур и порвал его. Обернулся, чтоб смотать, махнул рукой и заспешил за остальными.

— Поплачьте о глупенькой Ики! — понесся им вслед слабый голос. — Она вас любила! И Кошку Мэй любила даже! Мой дар везде ее найдет, пусть ждет Кошка Мэй!..

У здания насосной они обернулись. Над недостроенными стенами полыхнуло и исчезло белое пламя. Принцесса Крылатой расы ушла. Потом заработала станция перемещений, и еле заметные фигуры бойцов в балахонах-невидимках стали исчезать один за другим. Родина не желала делиться технологиями с чужим миром. Осталась гореть только поджигательная смесь, но и она должны была выгореть очень скоро.

— Не понимаю! — зло прошипела Робкая Весна. — Здесь чужаки войну начали и даже закончили, местных полицаев нет-не видать!

— Кому интересны плавни? — устало откликнулся старый профессор. — Скажут, чурки подрались, а больше ничего не скажут. Идем, братья.

Толпой и не скрываясь они перешли дорогу и отправились к городу по тропке через пустырь, такой большой, каких на Арктуре нигде не найти, даже в горах не найти. За их спинами затормозила местная полицайская колымажка, и два бойца-следильщика лениво выбрались наружу, посмотреть, что там горит.

— Чурки битум подожгли, — решил наконец один.

— Зачем? — не понял другой.

— Затем, что чурки.

Видимо, объяснение удовлетворило обоих полностью, потому что они даже не стали подходить, а залезли обратно в колымажку и покатили не спеша дальше.

У крайних домов Робкая Весна не сдержалась.

— Мастер Чень! — зло спросила она. — Ради чего жить станешь? Искал принцессу, под носом не нашел, какова вторая великая цель? Без великой цели не живешь, давно поняла-заметила!

Урод странно дернул головой, развернулся и пошел прочь не останавливаясь. Робкая Весна проводила его растерянным взглядом. Такого эффекта она не ожидала.

— Мэй Мао! — бросила насмешница. — Верни его! Ты администратор, должна уметь!

— Пристрелила бы тебя, гадину ядовитую, — неожиданно для себя самой сказала Кошка Мэй.

Видимо, что-то опасное услышал в ее голосе Здоровяк Мень, потому что нахмурился и закрыл собой зеленоглазую возлюбленную. Он явно опасался перестрелки, но случилось еще более неожиданное: Робкая Весна разрыдалась и бросилась прочь, в противоположную от мастера Ченя сторону. Профессиональный убийца подарил Кошке Мэй многообещающий взгляд и последовал за малышкой. Мэй Мао растерянно развела пальцы и сама чуть не расплакалась: она так мечтала вернуться в команду с триумфом, а они взяли и неожиданно разбежались, когда триумф был совсем-совсем близко! Обидно-то как!

— Цайпань! Фэй Цайпань! — пропел насмешливо голос.

— Дяньчи? — прохрипел Цайпань и разлепил глаза.

Прямо перед носом сиял, поблескивал драгоценнитовой плиткой пол. Цайпань с огромным трудом и через унижения достал плитку в свое время и очень гордился ей. Гордился, да — но не настолько, чтоб валяться на каменном полу лицом вниз. Значит, что-то произошло.

В обзор вплыл широченный ножной протектор. Настоящий протектор, полицайский, с жестким усилением, какие силовая полиция использует. Вплыл, покачался и ударил Цайпаня в зубы. Вспыхнула мучительная боль.

— Не Дяньчи, — сообщил все тот же веселый голос. — Не ночевала дома дочка-то! А жаль. Но найдем и ее. И так же зубы выбьем. Сядь, Цайпань. Поговорим.

Цайпань сел. Левая рука отозвалась на движение ослепительной болью.

— Не опирайся на левую, поломана она, — посоветовали заботливо. — На правую опирайся. Правую не ломали.

Цайпань поморгал слезящимися глазами. Прямо перед ним развалился в удобном седалище командир силовой полиции. Развалился вроде как лениво, расслабленно — но наблюдал внимательно, посматривал, куда еще пнуть.

— Я в команде, — пригрозил Цайпань еле слышно.

— Э? — удивился полицай. — О, вспомнил, ну надо же. Я от команды и пришел. Команда хочет узнать, как так силовую полицию погнали в морской концерн работать. Как белхалаш работать!

Протектор ударил в бок, Цайпань охнул.

— Не сломал ребро, — констатировал полицай. — Ничего, еще сломаю. Цайпань. Силовая полиция полицаев-главняков бережет, только этим занимается, не сметь трогать силовую полицию. Так команда сказала. Еще команда желает знать, как так к станции перемещений доступ убавился. Он есть — но убавился. Как так? Или не тебя к станции перемещений команда приставила, или кого другого? Почему у станции чужая охрана стоит, и злая такая охрана, чань-блянь! И в торбу команде меньше кидать стал. Кидаешь — но меньше. Куда дюньгу тратишь? Говорят, патрульным в плавнях премии на обеспечительные карточки закапали, и хорошо так закапали. А почему не нам, почему не силовой полиции? Премии своим должны капать, Фэй Цайпань! Недовольна команда-то, Давильщик Цайпань! Команда меня отправила ребра тебе поломать, зубы тебе выбить, чтоб правильно работал Цайпань. Но я — умный. Умный, слышишь, Цайпань? Я ребра дочке твоей поломаю. Это — лучше. Жаль, нет дочки в доме. Но найдем. А чтоб не нашли, верни силовую полицию-то. И в торбу кинь команде, да хорошо кинь, чтоб простили! И станцию перемещений открой, как прежде. Работай, как прежде, Цайпань, и все тебе будет хорошо. И тебе, и дочке твоей. А не исправишься — найдем дочку-то.

— Главный полицай, — безнадежно сказал Цайпань. — Он главный-то.

Протектор ударил с размаху, бок онемел.

— О, — удовлетворенно сказал командир сильной полиции. — Получилось. А главный полицай — он правильный полицай. Он средства распределяет, у станции чужую охрану не ставит, и патрульным в плавнях премии не дает. Он — в команде. И он сказал, чтоб научили тебя руководить. А вот ты, Цайпань… ты лоботомник.

Полицай полюбовался, как Цайпань плачет от боли, на прощание засветил в ухо и удалился. А Цайпань остался лежать на драгоценнитовой плитке, пачкая редчайший минерал кровью.

Тупо болело в голове от последнего удара полицая. Но, несмотря на боль, Цайпань способности соображать не утратил. Если б не умел соображать, давно бы съели Цайпаня. Съели б и косточки в мусорную емкость выплюнули. Но сейчас соображение не помогало. Крепко влип Цайпань, как бы насмерть не влип. И Дяньчи вместе с ним.

Мысль о дочке придала сил. Достать главного полицая по брехальнику? Дяньчи ему нравилась очень, вот и помог бы дочке главный полицай. Цайпань подумал — и отказался от звонка. Главный полицай — он главный и есть. Он помог. Сказал, чтоб Цайпаня научили управлять? Сказал. А мог бы сказать, чтоб убили и в плавнях бросили. И Дяньчи как бы не у него ночевала. Ночевала, да. Но если не исправится Цайпань, не защитит ее главный полицай. Он же — в команде. До смерти влип Цайпань на этот раз. С одной стороны — страшная референт госпожа Тан со своей могучей военной командой, которой нужно, чтоб полиция в плавнях работала. С другой — команда собственная, которой нужно, чтоб им в торбы кидали, и хорошо кидали. Команда, может, не такая могучая, зато убить грозит. И его, и Дяньчи-молнию, единственную дочку, любимую.