Просто вместе - Анна Гавальда

— Подружка — это девушка, с которой ты спишь. Господи, о чем я только думала!

— Ну ты и зануда…

Он сидел на кровати, пока она разбирала вещи.

— Это впервые…

— Что?

— Я впервые привожу сюда кого-то.

— Уж конечно. Забой свиньи — не самое прелестное зрелище на свете…

— Свинья тут ни при чем. Как и ты. Это…

— Ну что это?

Франк улегся поперек кровати и уставился в потолок.

— У Жаннин и Жан-Пьера был сын… Фредерик… Потрясающий парень… Мой кореш… Единственный друг, который был у меня в жизни… Мы вместе ходили в школу гостиничного хозяйства… Если бы не он, я бы ничему не научился… Не знаю, где бы я был сейчас, но… В общем… Он погиб десять лет назад… Автомобильная авария… Какой-то придурок не остановился на знак… Ну вот… Я, конечно, не Фред, но пытаюсь… Приезжаю каждый год… Свинья — предлог… Они смотрят на меня — и что видят? Воспоминания, слова, лицо их мальчика, каким оно было в двадцать лет. Жаннин, она все время до меня дотрагивается, тискает… Зачем, по-твоему? Да просто я — живое доказательство, что он все еще здесь… Уверен, она постелила нам свои лучшие простыни и сейчас стоит на верхней ступеньке лестницы, вцепившись в перила…

— Это его комната?

— Нет. Та комната закрыта…

— Так зачем же ты меня привез?

— Чтобы ты рисовала, и потом…

— Да?

— Не знаю, захотелось…

Он фыркнул.

— А насчет спанья не волнуйся… Мы положим матрас на пол, а я посплю на сетке… Договорились, принцесса?

— Договорились.

— Смотрела «Шрек»? Мультик?

— Нет, а что?

— Ты похожа на принцессу Фиону… Только она покрепче, конечно…

— Конечно.

— Давай… Помоги мне. Эти деревенские матрасы весят тысячу тонн…

— Ты прав, — простонала она. — Чем он набит?

— Поколения усталых крестьян.

— Веселенький ответ…

— Ты не будешь раздеваться?

— Да я уже разделась… Я в пижаме, не видишь?

— Останешься в свитере и носках?

— Да.

— Я гашу?

— Конечно!

— Ты спишь? — спросила она через несколько минут.

— Нет.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— О молодости?

— Может быть… Ни о чем.

— Тебе не хочется вспоминать свою молодость?

— Она мало что стоила…

— Почему?

— Черт! Если начну рассказывать, до утра не закончу…

— Франк…

— Да?

— Что с твоей бабушкой?

— Она старая… И осталась совсем одна… Всю жизнь бабушка спала в такой же широкой, как эта, кровати, на матрасе, набитом шерстью, с распятием в изголовье, а сейчас умирает в мерзкой клетке…

— Она в больнице?

— Нет, в доме престарелых…

— Камилла…

— Да?

— У тебя глаза открыты?

— Да.

— Чувствуешь, какая черная здесь ночь? Как прекрасна луна? Как блестят звезды? Слышишь дом? Трубы, полы, стены, шкафы, ходики, огонь в очаге, птицы, звери, ветер… Слышишь все это?

— Да.

— А она — нет. Больше нет… Ее комната выходит на стоянку, где круглые сутки горит свет, слушает металлический скрип тележек, разговоры санитарок и храп соседок… Их телевизоры орут всю ночь. И… И она подыхает…

— А твои родители? Они не могут позаботиться о ней?

— Ох, Камилла…

— Что?

— Лучше не спрашивай… Спи.

— Не хочу.

— Франк…

— Ну что еще?

— Где они, твои родители?

— Понятия не имею.

— То есть как это?

— У меня их нет.

— …

— Отца я не знал… Какой-то незнакомый мужик «облегчился» на заднем сиденье машины… А моя мать… она…

— Что?

— Она была не слишком довольна, ну и…

— Что?

— Ничего…

— Что — ничего?

— Она не хотела…

— Этого мужика?

— Нет — маленького мальчика.

— Тебя воспитала бабушка?

— Бабушка и дедушка…

— Он умер?

— Да.

— Ты никогда ее больше не видел?

— Камилла, заклинаю тебя, умолкни. Иначе потом тебе придется укачивать меня в своих объятиях…

— Я согласна. Давай. Я готова рискнуть…

— Лгунья.

— Так не видел?

— …

— Прости. Умолкаю.

Она услышала, как он перевернулся на другой бок.

— Я… До десяти лет я ничего о ней не слышал… На день рождения и Новый год мне всегда дарили подарки, но потом я узнал, что они меня дурили… Из любви, но все-таки дурили… Она никогда нам не писала, но я знаю, что бабуля каждый год посылала ей мои школьные фотографии… И на одной из них… поди знай, может, я вышел лучше обычного… А может, учитель меня причесал. Или фотограф показал мне пластмассового Микки-Мауса, чтобы я улыбнулся? Неважно, маленький мальчик на фотографии заставил ее почувствовать угрызения совести, и она заявилась, чтобы забрать меня с собой… Не буду пересказывать тебе ужасающие подробности… Я орал как резаный, потому что хотел остаться, бабуля меня утешала и все повторяла, как это замечательно, что у меня наконец появится настоящая семья, и выла громче меня, и прижимала к своей пышной груди… А дед молчал… Я могу не продолжать? Ты достаточно умна — сама домыслишь… Поверь, было жарко…

В конце концов я сел в ее машину, и мы уехали. Она познакомила меня со своим мужем и со своим младшим сыном, показала, где я буду спать…

Сначала мне все ужасно нравилось, особенно спать на втором ярусе кровати, но однажды вечером я расхныкался и сказал, что хочу вернуться домой. Она ответила, что мой дом теперь здесь, и велела заткнуться, чтобы не разбудить малыша. В ту ночь я описался. В ту и во все последующие. Ее это выводило из себя. Она говорила: я уверена, ты это делаешь нарочно, лежи в луже, тем хуже для тебя. Это все твоя бабка виновата. Она тебя испортила. А потом я чокнулся.

Понимаешь, я ведь всегда жил на свободе, бегал по полям, каждый вечер после школы ходил на рыбалку, дед брал меня с собой по грибы, на охоту, в кафе… Я вечно шлялся в сапогах, бросал велосипед в кустах и «перенимал опыт» у браконьеров — и вдруг оказался в дешевом гнилом доме в занюханном предместье, запертый в четырех стенах с телевизором и другим малышом, которому доставались вся любовь и нежность… И я слетел с катушек. Я… Нет… Неважно… Три месяца спустя она посадила меня в поезд, сказав, что я сам все испортил…

Ты все испортил… Ты все испортил… Эти слова все еще звенели у меня в ушах, когда я садился в «Симку» деда. И знаешь, что было хуже всего…

— Что?

— Эта сука разбила меня… вдребезги… Я так и не стал прежним… Детство кончилось, я не хотел их ласк и всего этого дерьма… Хуже всего было не то, что она меня забрала, а те ужасы, которые наговорила о бабушке, прежде чем снова выкинуть из своей жизни. Она задурила мне голову своим враньем… Будто бы мать заставила ее оставить меня, а потом выставила за дверь, что она боролась, скандалила, но дед достал ружье и…

— Она все это придумала?

— Конечно… Но я-то этого тогда не знал… Ничего не понимал, а может, хотел поверить? Наверное, меня это устраивало — верить, что нас разлучили насильно и что, если бы дед не пригрозил ей своей берданкой, я жил бы как все и меня не обзывали бы сыном последней шлюхи… Твоя мать потаскуха, ты — выблядок, вот что они говорили. Я тогда и слов-то таких не знал… Был полным придурком…

— А потом?

— А потом я стал жутким говном… Сделал все, чтобы отомстить… Заставить их заплатить за то, что лишили меня такой чудесной мамочки…

Он скалился.

— И я преуспел. Еще как преуспел… Таскал сигареты у деда, крал из кошелька продуктовые деньги, все запорол в колледже, и меня выгнали, гонял на мопеде, сидел в задних комнатах кафе и щупал девок… Ты и вообразить не можешь, что я творил… Был главарем. Лучшим. Королем подонков…

— А потом?

— А потом баю-бай. Продолжение в следующей серии…

— Ну? Не хочешь заключить меня в объятия?

— Меня гложут сомнения… Тебя ведь все-таки не изнасиловали…

Он наклонился к ней.

— Тем лучше. Потому что я не желаю с тобой обниматься. Во всяком случае, не так… Больше не хочу… Я долго играл с тобой в эту маленькую игру, но теперь все… Мне больше не весело… Черт, сколько у тебя одеял?

— Три… И перинка…

— Это ненормально… Ненормально, что ты вечно мерзнешь и два часа отходишь от поездки на мотоцикле… Ты должна поправиться, Камилла…

— …

— У тебя тоже, у тебя… нет семейного альбома с фотографиями умильных родственников. Я прав?

— Да.

— Расскажешь когда-нибудь?

— Может быть…

— Я больше не буду доставать тебя вопросами…

— О чем?

— Я сказал, что Фред был моим единственным другом, но это не так. У меня есть еще один друг… Паскаль Лешампи, лучший кондитер в мире… Запомни его имя… Он — бог. Простой песочный пирог с кремом, торты, шоколад, слоеное тесто, нуга, шу — все, к чему он прикасается, становится шедевром. Это вкусно, красиво, тонко, удивительно и суперсложно. Я встречал немало умелых ремесленников, но тут другое… Совершенство. Кроме того, он очаровательный человек… Чистый Иисус, сахарный торт, сливочный крем. Так вот, он был огромным. Огромнейшим. Но это ерунда. Подумаешь, размеры! Беда в том, что от него жутко воняло. Невозможно было находиться с ним рядом дольше одной минуты — чтобы не вырвало. Ладно, опущу детали — насмешки, советы, мыло, подброшенное в шкафчик, и все такое прочее… Как-то мы оказались в одном номере в гостинице — я поехал на конкурс его помощником… Он, естественно, победил, но я в конце дня был в таком состоянии, что не передать словами… Не мог дышать, собирался просидеть всю ночь в баре, только чтобы не оставаться рядом с ним… Я удивлялся — видел, что он принимал душ утром. Ну вот, мы вернулись в гостиницу, я набрался и все ему выложил. Ты слушаешь?