Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Олег Аксеничев

Служители Совета Десяти исчезли бесшумно и незаметно, так и не показав Андрею своих лиц. Остался секретарь. Молодой монах-доминиканец с впалыми щеками, ещё больше подчёркивающими выступающий любопытный нос.

   — Сэр Френсис не ошибся в вас, молодой человек, — покровительственно сказал секретарь, возрастом едва ли превосходивший Молчана.

Доминиканец сделал паузу, потом продолжил:

   — Хороший слуга ценится от Лютеции до Венеции...

От Лютеции до Венеции! Вот ключевые слова, по которым Андрей должен был узнать человека Уолсингема. Сэр Френсис, старая лиса! Это ж надо, кого смог перекупить! Монаха, вхожего на заседания самого Совета Десяти!

   — Называйте меня брат Джордано, синьор. Вы удивлены ?

   — Сэр Френсис умеет поразить своими... эээ... знакомствами и связями!

   — Мы верные слуги её величества, не правда ли? И нам необходимо исполнить поручение королевы. Вы готовы, синьор?

   — Я знаю, как выманить турецкий флот под удар испанцев и венецианцев...

   — А у меня есть человек, способный довести информацию до султана.

   — Вам не кажется, что мы негодяи, сударь?

   — И мы довольны этим, не так ли, синьор?

Стоят два человека, только что мило улыбнувшиеся друг другу. Дворянин и священник. Хладнокровно рассуждают, как надёжнее отправить на смерть тысячи людей: турок, венецианцев, испанцев...

Через купца-левантинца, подданного Османской империи, проживающего на острове Джудекке. Ему брат Джордано должен был скормить легенду, разработанную Молчаном.

Такая вот работа.

Море. Такое спокойное, тихое, ласковое и тёплое, что хочется встать на колени, ощутить кожей нежную твёрдость прохладных донных голышей, опустить ладони в щекочущие коричневатые водоросли, прекрасно видимые через зелёную толщу воды, подобной цветному венецианскому стеклу, сделанному на острове Мурано.

Воду кое-где пятнает копоть. Пожары в крепости, запертой турецким флотом, стали привычны. Иногда непонятно, что ещё может гореть в городе, истерзанном многомесячной осадой и брошенном на произвол судьбы.

Маркантонио Брагадин стоял на крепостной стене с зубцами, сильно повреждёнными турецкими ядрами, и тоскливо смотрел на вражеский флот. Османские галеры надёжно закрыли морской путь к отступлению. Так же надёжно, как султанские янычары — дорогу по суше. Да и куда деться с Кипра, такого маленького, когда на нём тысяч пятьдесят турецкого войска, а у тебя самого — меньше тысячи, и большинство из них — раненые да больные?

Как комендант города Фамагусты, Брагадин отвечал здесь за всё. И, главное — за жизнь доверившихся ему людей, перенёсших отчаяние и горе и равнодушно ожидающих конца.

С одной из турецких галер на Брагадина смотрел высокий мужчина в пышных одеждах, с высоким тюрбаном на голове.

Без подзорной трубы, несмотря на большое расстояние. И различал каждую морщинку на обветренном загорелом лице коменданта Фамагусты, видел каждый волосок на поседевшей от прошедших лет и несчастий бороде.

Странно это как-то, не так ли, дорогие читатели?

   — Энвер-реис, — услышал мужчина робкий голос и обернулся к низко склонившемуся матросу.

   — Говори!

   — Капудан-паша призывает вашу милость на флагманскую галеру.

   — Шлюпку мне!

Капитан Энвер знал, зачем его зовёт командующий турецкой эскадрой, перекрывшей морскую дорогу к осаждённой Фамагусте. Знал, потому что сам и внушил капудан-паше Пиали идею посылки парламентёров к венецианцам.

На самом же деле Энвер-реис был мёртв уже несколько дней.

В одну злосчастную ночь он вышел на палубу, приглядеть, как матросы несут вахту. Всё было благополучно, и капитан вернулся к себе в каюту.

Где и встретил его. Высокого, бритого наголо, с тонкой бородкой-косичкой, упирающейся кончиком в обнажённую грудь. В переднике до колен из грубо выделанной кожи.

Бледное лицо с правильными античными чертами было неподвижно, как камень или посмертная маска. Белёсые глаза, словно лишённые зрачков, смотрели на Энвер-реиса холодно и изучающее.

Опытный моряк, выживший не в одной схватке, без разговоров рванул из ножен предусмотрительно захваченную саблю. Но человеку не превзойти в быстроте действий посланца потустороннего мира. Аваддон, падший ангел, ставший демоном-разрушителем, рассыпался, превратившись в полупрозрачное облачко, втянувшееся через рот в тело Энвер-реиса.

Тело с пленённой демоном душой поднялось с ковра, брошенного на доски палубы. Рука тела протянулась к кувшину, налила в серебряный кубок чистой воды. Тело выпило, потом подошло к низкому ложу, на ходу снимая низкие башмаки с мягкой подошвой, улеглось. Уснуло.

Демону не нужен отдых. Но тело следовало беречь — ещё несколько дней оно пригодится падшему ангелу.

Сейчас, к примеру, тело Энвер-реиса было направлено на переговоры со строптивым комендантом Фамагусты. Старым и смертельно уставшим, как успел убедиться Аваддон.

   — Капудан-паша не торгуется, воин! Городская казна будет задержана армией султана как возмещение за четыре галеры, милостиво предоставленные для эвакуации жителей города и гарнизона. Выход из города — свободный, со всем имуществом, что люди смогут унести на себе. Из оружия разрешено взять шпаги, мечи и кинжалы. Аркебузы и пушки в исправном состоянии мои матросы примут у арсенала.

Брагадин понимал, как легко его могут обмануть.

Но понимал и иное — что помощи из Венеции ждать не приходится, а продолжать сидеть в осаде у гарнизона просто нет сил.

Унижение — достойная цена за сотни спасённых жизней, не так ли?

А броситься грудью на меч или положить в рот дуло пистоли Брагадин всегда успеет.

   — Мне приходится подчиниться.

   — Приходится!

Лицо турецкого капитана было неподвижно. В глазах — ни искры торжества. Даже страшно, как хорошо турок владел собой.

   — Завтра утром капудан-паша желает увидеть, как опустится знамя с венецианским львом!

   — Капудан-паша увидит...

Завтра утром.

А потом прошла бессонная ночь, прошли сборы, почти затих плач.

Ветер с моря унёс утреннюю прохладу, стало жарко. Может, от солнца, может, от волнения и неизвестности.

Потемневший от копоти стяг с вышитым львом святого Марка дрогнул, сполз вниз. Джакомо Брессана, офицер, командовавший на острове венецианской кавалерией, пока коней не съели от голода, сложил флаг, как дорожный плащ, перекинул тяжёлый свёрток через плечо.

   — С Богом! — перекрестил его Маркантонио Брагадин.

Брессана повёл за собой первый отряд, повёл в неопределённость. То ли к свободе и долгому морскому пути домой, в Венецию; то ли на гибель от пуль и клинков турецких янычар, выстроившихся живым коридором от ворот Фамагусты к порту.

Со стены ещё не сдавшегося города Брагадин наблюдал за гусеницей, выползающей из испятнанной вражескими ядрами приворотной башни. Вот — пёстрая спина гусеницы; мирные жители, жмущиеся друг к другу в призрачной надежде обрести безопасность. Вой и тёмная кайма по краям — воины в воронёных кирасах. Где-то там и Брессана. И замызганный клочок ткани с потерявшими первоначальный цвет нитками вышивки. Флаг, говорящий любому, что Фамагуста не сломлена. Сдалась, но не покорилась.

С Богом, офицер Брессана! Сотни людей молятся сейчас за твою удачу!

Удача близко, она там, в бухте. Она — четыре галеры, старые, нуждающиеся в ремонте, но способные унести всё испытавших за время осады людей от позабытой Венецией крепости.

У галер гусеница распалась. Сначала один из кораблей поглотил пестроту жителей города, затем латники заняли места на скамьях гребцов.

Плеснула вода, причёсанная вёслами. И, на разворачивающейся прочь из бухты галере, на шесте, вертикально торчащем у кормы, взвился флаг со львом святого Марка.

С тобой Бог и удача, офицер Брессана!

Комендант Брагадин вытер пот со лба, негромко приказал дожидавшимся здесь же, на стене, офицерам второго отряда, самого большого, чтобы заполнить сразу две галеры:

— На корабли, синьоры! С Богом!

С Богом!

Снова ползёт пёстрая гусеница к галерам, снова пенится спокойное море. А галера Брессаны уже у выхода из бухты, она сможет выскользнуть, даже если турки передумают либо обманут и откроют огонь из пушек на поражение.

Не зря Брагадин опозорил своё имя, согласившись на сдачу города. Спасённые сегодня души станут его защитниками перед Господом, когда трубный глас возгласит Страшный Суд.

Сейчас же время спускаться вниз, уходить с третьим, последним отрядом. На четвёртую, тоже последнюю галеру.

Но — что это?!

Янычары сомкнули ряды, перекрыв дорогу в порт, быстрым маршем вошли в широко распахнутые ворота Фамагусты.

Перед Брагадином предстал бесстрастный Энвер-реис.