Два адмирала - Джеймс Купер

— Справедливо, Стоуэл, но в свете все нужно принимать таковым, как оно есть. Что вы думаете о нынешней ночи?

— Для рассвета она довольно пасмурна, сэр, хотя и довольно странно, что при таком ветре нет еще дождя. В следующий раз, адмирал Блюуатер, я намерен бросить якорь с более коротким кабельтовым, чем в последний раз; я начинаю думать, что, право, нет никакой пользы мочить столько прядей в летние месяцы. Говорят, что «Йорк» довольствуется всегда сорока саженями.

— Для тяжелого судна это кажется маловато. Но вот гость.

Часовой отворил двери каюты, и в нее вошел лорд Джоффрей с раскрасневшимся от ветра лицом и в фуражке, привязанной к голове носовым платком.

— Что? — сказал спокойной Блюуатер. — Какие вести сверху?

— «Дувр» идет теперь поперек нашего бакса, сэр, и быстро к нам приближается, — отвечал мичман. — «Йорк» находится у нас с наветренной стороны, на траверзе, и заходит к своему месту; впереди же я ничего не мог видеть, хотя и был на рее минут двадцать.

— Довольно, лорд Джоффрей, — прервал его Блюуатер. — Попросите сэра Вичерли Вичекомба выйти ко мне на палубу, куда мы сейчас пойдем, Стоуэл, чтобы самим посмотреть на погоду.

Сказав это, Блюуатер, а с ним и капитан оставили каюту и поднялись на квартердек.

Прошло достаточно времени прежде, чем Вичерли был отыскан; узнав, что его ждет адмирал, он тотчас же к нему явился. Они разговаривали между собой целые полчаса, расхаживая все это время по юту.

Корнет был призван к своему посту. Ему тотчас же было приказано известить капитана Стоуэла, что контр-адмирал желает, чтобы «Цезарь» лег в дрейф и чтобы «Друиду» сделать сигнал — «подойти к подветренной стороне флагмана и положить грот-марсель на стеньгу». Едва только приказание это достигло квартердека, как маневр прекратил ход огромной массы, которая с трудом стала подыматься и опускаться на волнах, вздымавшихся под ней и едва достаточных для того, чтобы подымать на себе ее тяжесть.

В это время спустили на воду катер, который то подымался у борта корабля на шесть или на восемь футов, то как будто опускался до самого его дна, — и Вичерли явился готовый к отплытию.

— Не забудьте же, сэр, ничего, что я вам поручил исполнить, — сказал Блюуатер. — Передайте главнокомандующему все, о чем я вам говорил. Весьма важно, чтоб мы вполне понимали друг друга. Вручите также ему это письмо, которое я торопливо написал, пока приготовляли катер.

— Кажется, я вполне понимаю ваши желания, сэр, по крайней мере, я думаю, что понимаю, и постараюсь всеми своими силами исполнить их.

— Да благословит вас Господь, сэр Вичерли! — присовокупил Блюуатер с душевным волнением. — Может, мы более не встретимся, жизнь моряка такова, что, можно сказать, она находится в наших собственных руках.

Простившись с адмиралом, Вичерли сбежал с ютового трапа, чтобы спуститься в катер. Прежде, однако, чем он сошел вниз, он несколько раз останавливался, будто желая возвратиться и попросить новых объяснений, но каждый раз он раздумывал исполнить это.

Нужно было иметь всю ловкость молодого моряка, чтобы сойти в лодку. После долгих усилий он наконец преуспел в этом, и тогда лодка при помощи весел быстро понеслась в подветренную сторону. Через несколько минут она пристала к борту «Друида» и высадила свой груз. Не прошло с прибытия Вичерли на палубу этого фрегата и десяти минут, как его реи были обрасоплены и марсель наполнен при тяжелом его полоскании. Тогда фрегат медленно тронулся с места; минут пять еще белое облако висело над корпусом, наконец зарифленный грот наполнился ветром. Все это действие было столь мгновенно, что, казалось, фрегат ускользал от флагмана при помощи какой-то волшебной силы, и в четверть часа он под дважды зарифленными марселями и всеми нижними парусами был уже на расстоянии мили от «Цезаря» на наветренном его крамболе.

Прежде чем катер «Цезаря» успел возвратиться назад, долго борясь против течения и ветра, прошло довольно много времени. Когда это трудное дело было исполнено, «Цезарь» наполнил свои паруса, прошел мимо «Дублина» и «Элизабет» и занял свое место в линии.

Долго еще прохаживался Блюуатер по юту, отпустив своего сигнального офицера и сигнальщиков отдыхать. Даже Стоуэл ушел к себе, и господин Бери не счел нужным оставаться долее на палубе. Наконец контр-адмирал подумал об отдыхе. Но прежде чем он покинул ют, он остановился у трапа и, держась за оснастку бизань-мачты, начал рассматривать лежащую перед ним картину.

Ветер и волнение с каждой минутой более и более усиливались, хотя и не было еще шторма. Над морем покоилась та дикая смесь света и мрака, которой так отличается всегда в темную ночь эта бурная стихия, небо глядело мрачно и грозно.

На судне все было тихо. Немногие фонари распространяли вокруг себя мерцающий свет, но тени мачт, пушек и других предметов делали почти незаметным это средство против мрака ночи. Вахтенный лейтенант расхаживал по наветренной части квартердека в молчании, но внимательно. Когда Блюуатер остановился у квартердечного трапа, чтобы спуститься в свою каюту, бедный мичман зацепил ногой за обух и, споткнувшись, наткнулся на своего начальника. Блюуатер подхватил его и, удержав от падения, поставил снова на ноги.

— Уже семь склянок, Джоффрей, — сказал адмирал вполголоса. — Крепись еще с полчасика, а потом тебе можно будет уже идти предаться сновидениям.

Прежде чем юноша успел настолько оправиться, чтобы поблагодарить своего начальника, он уже исчез с палубы.

Глава XX

Однако надо посмотреть внимательно, в каком он расположении духа.

Вице-адмирал при управлении флотом руководствовался совершенно другими правилами, чем Блюуатер; между том как последний предоставлял слишком многое командирам судов, первый входил во все сам. Он знал, что мелочи службы необходимы для успеха, и его деятельный ум вникал во все эти мелочи до того, что бдительность его становилась часто даже в тягость капитанам; но тем не менее мир между ними редко нарушался, и все они столько же любили своего адмирала, сколько и повиновались ему. Может быть, Блюуатер был более неизменным фаворитом всей эскадры, но едва ли его столько же уважали, как Океса, и, конечно, уж вполовину менее боялись.

И на этот раз сэр Джервез не проехал мимо своей эскадры, чтобы не обнаружить той особенной склонности, о которой мы сейчас намекали. Приближаясь к «Карнатику», он сделал знак своему рулевому, чтобы экипаж лодки положил весла на борт, потом окликнул судно и завязал с ним следующий разговор:

— «Карнатик», эй! — закричал он.

— Что прикажете, сэр? — воскликнул вахтенный офицер, вскочив на пушку квартердека и приподняв шляпу.