Один - Карл Мунк

– Зовусь Вотаном, – назвал Один одно из своих имен. Как и все асы, при появлении на свет Один уже обладал несколькими именами, чтобы запутать и отвратить злых духов, взбреди тем в голову начать охоту на аса. А каждый новый год, подвиг или просто деяние, прославившее аса, добавляло к списку имен великого еще одно.

Девушка внимательно перевела взгляд с одного на другого. Оба высокие, крепкие. Тот, что постарше, видно, умен и умеет разбираться в людях. А юноша… Она не раз принимала ночных гостей в своем шалаше: тропа через предгорья пролегала рядом с ее отарой. Не раз, напоив гостя горячим молоком с сыром и медом, она делила свою жесткую постель из сушняка, крытого охапкой соломы, с пришельцем. А утром гость уходил, прихватив почерствевшую лепешку, иногда и последнюю.

Но таких ясных бесхитростных глаз, как у Тара, так, кажется, назвался юноша, она не встречала.

– Стина, – ненароком вырвалось у девушки, хотя, опасаясь сглаза, она никогда не говорила свое настоящее имя.

И, смутившись минутной слабости, повернулась к гостям спиной. А уж им вольно следовать за нею или отправиться восвояси. Но все же была рада, услышав шаги позади.

– Слушай, друг, – заторопился юноша, бросая на девушку вороватые взгляды. – Я о чем хотел тебя спросить…

– Мне она не нужна, – отгадал Один намерения незнакомца. – Я могу лечь снаружи.

Стина лишь делала вид, что разносит овцам вечерний корм, а на самом деле, привыкнув жить в степи, где чуткое ухо может спасти от гибели, когда где-то стронется лавина, и предупредить об опасном соседстве волчьей стаи, она ловила каждое слово.

– И не вздумай! – резко обернулась к Одину. Но тут же сбавила тон: – Ты, видно, пришелец в наших краях, иначе вряд ли бы решился остаться под открытым небом с наступлением ночи.

– Что? Медведи кусают? – насмешливо удивился Один. Его позабавил неприкрытый испуг, исказивший черты прекрасной пастушки.

– Мыши! – ударила холодным взглядом, как клинком, Стина.

– Да! – расхохотались оба мужчины, а Тар добавил: – Вот и не верь после этого пословицам, что у женщин волос длинен, потому что ум коротенький. Вот такусенький, – показал юноша кусочек ногтя.

Стина смолчала, твердо решив, как приблизится ночь, настоять на своем.

Вначале, когда она увидела как-то на снегу след мышиных лапок, она лишь мельком подумала, что надо будет перевесить на сук повыше припасы. Потом мыши появлялись по две-три. Стина подкармливала серых зверушек, кроша на утрамбованный пол шалаша лепешку: вечерами, когда сонные глупые овцы угомонятся в загоне, ей было скучновато. Пушистые писклявые шарики чуть менее острой делали тоску. После смерти отца Стина в деревню не вернулась, подрядившись пасти скот селян за дрова и еду. Выросши среди пустошей с редкой колючей травой, непривычная к гомонливому укладу деревни, Стина боялась, что не сможет прижиться среди людей – овцы, безмозглые и послушные ей, дикарке, подходили для компании больше.

Зверушки, тиснувшиеся в мороз к человеческому жилью, чем-то напоминали Стине ее собственную бесприютную судьбу. А их, неприметно, становилось все больше, пока однажды ночью Стина не очнулась от кошмарного сна под шевелящимся покрывалом мириады зверьков. Мыши, пища и царапая кожу коготками, норовили забраться за пазуху, путались в волосах. Одна куснула Стину за нос. Девушка закричала, давя и отшвыривая маленьких вампиров. А мышей становилось все больше, пока весь шалаш не превратился в громаду серых тел, ощерившихся острыми, как иглы зубами. Как ни была напугана и потрясена Стина, она не могла не заметить, что в беспорядочном мельтешении мышей угадывался какой-то узорчатый рисунок. Словно повинуясь незримым командам, мыши то расходились, расстилаясь по полу спиральными кругами, то выстраивались в правильные треугольники. А центром, к которому устремлялась мышиная армия, была Стина. Но, высвободившись из цепких хищных лапок, девушка обнаружила, что мыши, яростно скалясь и перебирая в воздухе передними лапками, не могут пересечь определенную черту, мелькая вдоль невидимой линии, очеркивающей ровный полукруг.

С первым вздохом рассвета мыши сиганули и пропали, не оставив даже следов, кроме черных точек мышиного помета по углам.

Весь день Стина оглядывалась на пережитый ужас. А ночью нашествие повторилось – и теперь полукруг, в центре которого тряслась от страха девушка, стал больше, тесня мышей к стенам. Так продолжалось, пока весь шалаш не очистился от серых демонов ночи. Однако, без сна прислушиваясь к писку и перебору по мерзлой земле сотен лапок, Стина ни за что бы не рискнула до свету покинуть жилище.

И желание Вотана ночевать во дворе, как ни убеждала девушка, ее повергло в двоякий ужас. Во-первых, но это еще полбеды, мыши, хоть и нестрашные с виду, могут съесть человека живьем, беря количеством, а второе, и это Стину страшило более, путник, уцелев, разнес бы по округе, что в шалаше пастухов обитает ведьма, приманивавшая мышей. Люди же беспощадны ко всему, что не согласуется с им привычным понятиям. Узнай кто о том, что за страсти творятся по ночам вокруг шалаша, Стина не дала бы и прогорклую крынку молока за свою жизнь.

Маленькой она сама видела, как толпа подожгла хижину старухи, которую округа заподозрила в колдовстве. И на всю жизнь запомнила страшное видение: старую женщину в проеме открытой двери, когда огонь охватил жилище. Отвисшая челюсть и безумно выпученные глаза, а вместо волос трепыхались, чернея и корчась, языки пламени, пока смрадный дым горелого мяса не скрыл видение от обступивших пожарище селян.

Меж тем гости, истомившись дожидаться хозяйку, рассматривали жилище Стины, дивясь, как может быть нетребователен человек и как немногим может довольствоваться.

Шалаш пастушки представлял из себя хрупкое строение из обмазанных глиной жердей и был покрыт ветками, поверх которых серела подгнившая от старости и ненастий солома. Это убежище могло служить защитой от ветра и дождя, но никак не от холода. Камин – грубо сложенные друг на дружку каменные валуны, скрепленные кое-где провалившейся известкой, – нещадно чадил, наполняя шалаш сизым маревом, среди которого трудно было что-либо различить, кроме огромного сундука. Тряпье, брошенное поверх деревянной плоской крышки, свидетельствовало, что, по-видимому, ларь служил девушке постелью. На полке, прикрепленной к стене, убого пялились на гостей два закоптелых горшка. Котелок, подвешенный над очагом, булькал серым месивом. Тар потянул носом воздух:

– Интересно, есть ли в этом котле что-нибудь, кроме воды и сажи?

– А как же, – хмыкнул Один, извлекая из котла сверзившегося в варево паука.

Тар развязал дорожный мешок. По-хозяйски смахнув крошки с чурбака, служившего столом, расстелил тряпицу. Развернул ткань, в которую был завернут кусок сочащейся янтарными каплями жира оленины. Наломал хлеб. В довершение, порывшись в недрах мешка, выудил глянцевую луковицу.

– Ну, это больше похоже на человеческую пищу, – одобрительно кивнул Один, нарезая кинжалом оленину на толстые, истекающие вкусно пахнущей влагой ломти.

Стина приотворила дверь. На разложенное угощенье промолчала, добавив миску творога и крынку овечьего молока. Поколебавшись, присоединила заткнутую тряпицей и залитую по горловине воском пыльную флягу.

Тар отхлебнул эль с удовольствием. Один лишь омочил губы, передав флягу Стине. Поужинав, мужчины следили, как Стина, мелькая голыми икрами, греет воду в тазу, отгораживает закуток куском холстины. Потом долго плещется в воде, смывая дневную усталость.

Тар представлял, как она, низко наклоняясь над тазом, обмывает упругие груди, трет шею, до красноты растирая кожу пуком мятого льна.

Один читал мысли юноши по лицу, словно в раскрытой книге. Парень асу нравился. Было в нем то, что бог ценил больше всего: горячечная жажда жизни и готовность к переменам. Тар глядел на мир, словно тот был сильно обязан юноше за его появление среди прочих живущих.

– А ты? – Тар отвернулся, чтобы не слышать, как босые ноги Стины переступают в пахнущей травами воде. – Куда держишь путь?

– Я? – Один внутренне усмехнулся и ответил, как есть: – Собираю дружину.

– Ты – военачальник? – недоверчиво покосился Тар: незнакомец пришел пешком, без охраны, вооруженный лишь легким копьем. Воинов Тар считал чем-то вроде богов: всегда надменные и недоступные, они, случалось, мелькнув на миг в облаке пыли, проносились на горизонте.

– Я – не воин, – приподнял брови Один, гадая, кем бы назваться в этот раз. – Но дружина мне нужна.

Тар решил свернуть со скользкой темы, недоумевая, к чему дружина, если нет крепости, которую нужно защищать, и нет золота, чтобы содержать воинов, а Вотан богачом не показался.

– Вот тебя бы я взял, пожалуй, – прищурился Один. – Ты, как, не против мне послужить?

Тар нахмурился, уловив непонятную насмешку, скользнувшую в тоне незнакомца, Замямлил: