Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, Каррауэй не знал об операции «Факел», когда спускался с «Трубадура» в последний раз. Он думал лишь о том, как поскорее найти таксофон. Сделав пару звонков, он разыскал Авис в Чикаго, где она гостила у родителей. Авис села в ближайший поезд до Нью-Йорка. Каррауэй провел с ней роскошные сутки в увольнении, прежде чем доложить о своем возвращении Службе вооружений морского транспорта. Там решили, что опыт, приобретенный в конвое PQ-17, сделал Каррауэя экспертом в своей области, и весь остаток войны он обучал новобранцев Службы артиллерийскому делу на военном полигоне в Литтл-Крик, в штате Вирджиния. В море Каррауэй никогда больше не выходил.
Джим Норт вместе с остальными моряками торгового флота дошел на «Трубадуре» до Филадельфии, где поход наконец завершился. Норт провел последний день на судне, читая целую кипу писем, которые капитан получил на его имя в Нью-Йорке. Все они пришли от его родственников за те 99 дней, пока он был отрезан от мира. Письма напомнили Норту о том, как давно он не был дома. Его отец купил ферму в Арканзасе, а затем нанялся в торговый флот и ушел в море. Его младшая сестра окончила школу, пережила разрыв аппендикса и вышла замуж. Его дед и бабушка продали одну ферму и купили другую. Хотя Норт никому не писал, его мать исправно отправляла ему письма каждую неделю. Он решил навестить ее в Нью-Йорке, как только сойдет с «Трубадура». Но сначала нужно было разобраться, как целым и невредимым покинуть судно.
Морякам торгового флота, в число которых входил Норт, всегда платили наличными по окончании плавания. Закон требовал выплат наличными, чтобы защитить моряков от недобросовестных судовладельцев, которые пытались отделаться бесполезными долговыми расписками. Однако, сходя на берег в незнакомом порту с пачкой денег в кармане, моряк так и напрашивался на ограбление. Норт, впрочем, больше переживал, как бы его не ограбили товарищи по команде. Он нашел с ними общий язык, но доверять им не спешил. Вечером накануне получки Норт прошелся по Филадельфии и наметил кратчайший путь из порта к железнодорожному вокзалу. Затем вернулся на «Трубадур» и упаковал свой вещмешок. Бóльшая часть одежды оказалась ему мала, потому что в плавании он набрал вес. Норт выбросил все вещи, кроме охотничьего ножа, половины блока сигарет «Лаки Страйк», шерстяных кальсон, синей вязаной шапки и красного свитера с буквой N, из-за которого его дразнили «охотники за жвачкой» в Молотовске.
На следующее утро Норт получил деньги: 1500 долларов наличными и премиальный чек на 500 долларов от советского правительства. Он пожал руку Сальвесену, но больше ни с кем не попрощался. Сбежав с «Трубадура», «словно тот был объят пламенем», Норт ринулся на вокзал, оглядываясь каждые несколько секунд. Он приятно удивился, осознав, что за ним не гонятся товарищи по команде. Только тогда Норт остановился, перевел дух и купил билет до Нью-Йорка. Он ходил на грузовых судах до конца войны, но делал это без особого энтузиазма и, прежде чем вступать в команду, всегда выяснял, не идет ли корабль в СССР.
* * *
Для Картера и «Айронклэда», застрявших в Архангельске, худший этап Мурманского маршрута был еще впереди.
После саботажа руль «Айронклэда» без труда починили, но возвращение старого транспорта в США не стояло в приоритете ни для кого, кроме его команды. Все пристани в Архангельске и окрестностях заняли суда, прибывшие с конвоем PQ-18, поэтому «Айронклэд» передвинули на 15 км выше по течению Северной Двины на причал у лесопилки. Холодало. С каждым днем на реке появлялось все больше льда. «Из-за внезапного похолодания крупное судоходство в архангельском порту в последние пять дней полностью остановилось», – сообщил американский военно-морской атташе в Архангельске 13 ноября. Картер понимал, что, если «Айронклэд» в ближайшее время не покинет Архангельск, ему придется провести там зиму. Он вздохнул с облегчением, когда судно приписали к конвою QP-15 вместе со многими транспортами из PQ-18. Вверх по реке пришел советский танкер, который должен был заправить «Айронклэд» топливом перед выходом в море. Старший механик «Айронклэда» обратил внимание, что мазут с танкера перемешан с песком и водой, а это может вывести из строя старые двигатели судна. Мур потребовал заправить «Айронклэд» более чистым мазутом. К тому времени, когда танкер вернулся, конвой отправился домой без «Айронклэда».
Вскоре после этого британская миссия в Архангельске решила отправить «Айронклэд» в Мурманск, порт которого не замерзал, что позволяло судну отчалить в любой день зимы. Северную Двину уже сковало льдом. Пришедший буксир, нос которого был укреплен для раскалывания льда, повел «Айронклэд» в Белое море, только начинавшее замерзать. Буксир прокладывал путь, и «Айронклэд» не отставал от своего провожатого. В нескольких километрах ниже причала, у лесопилки, Картер увидел, как коренной житель, охотник-саам, правит санями, запряженными северным оленем. Охотник пытался пересечь замерзшую реку перед судами, пока они не проломили лед и не перекрыли ему путь. Сделать это он не успел, но спокойно переждал, пока буксир и «Айронклэд» пройдут мимо. Двадцать минут спустя Картер оглянулся и увидел, как сани легко скользят по льду на другой берег реки, которая вновь успела замерзнуть, пропустив корабли. Суда вроде «Айронклэда» были диковиной для саамов, которые «использовали тех же животных, чтобы выполнять те же задачи тем же способом, что и на протяжении сотен лет до изобретения парового двигателя».
В устье Северной Двины к «Айронклэду» подошел советский траулер с лоцманом, который должен был провести транспорт по Белому морю. С наступлением темноты начался снегопад – сначала небольшой, а затем сильный. На берегу мигало несколько маяков, но два из них стояли слишком близко друг к другу, чтобы «Айронклэд» мог с помощью их лучей определить свою позицию. Лоцман с советского буксира начал передавать сообщение сигнальной лампой, но Мур его не понимал. Никто на мостике «Айронклэда» не мог разобраться, где находится судно. Капитан решил взять обратный курс и дождаться окончания снегопада. Снег пошел еще сильнее, скрыв из виду траулер и все вокруг. «Нашим миром стал "Айронклэд", окруженный подвижной белой завесой из снежинок», – писал Картер. Он надеялся, что это «лишь еще одна кочка на длинной ухабистой дороге, по которой [они] следовали до сих пор». На самом деле плавание «Айронклэда» подходило к концу.
Около половины двенадцатого ночи 24 ноября «Айронклэд» налетел на невидимую в тумане скалу, затем ударился о другую и встал. Капитан решил бросить якорь и оценить ущерб наутро, когда будет светлее. Тем временем прилив поднял судно, и оно продолжило биться о скалы. На рассвете, к удивлению команды, выяснилось, что «Айронклэд» уже прошел все Белое море, миновал Горло и вышел в Баренцево море. Без ведома судовых офицеров и команды старый пароход пробирался по скальному лабиринту. Пробившие корпус скалы находились всего в 450 метрах от берега. Суша высилась крутым утесом с плоской верхушкой. На нем стояли десятки саамских мужчин и женщин, которые улыбались и махали морякам «Айронклэда», словно «радуясь, что [мы] зашли к ним в гости».
Здесь «Айронклэд» оставался до самого Дня благодарения. В отсутствие фаршированной индейки стюард соорудил ужин из консервированного лосося. Помпы «Айронклэда» не успевали откачивать воду, которая просачивалась внутрь через пробоины, образовавшиеся при ударе о скалы. В конце концов два буксира провели поврежденный транспорт через Горло и Белое море к танкерному причалу в Молотовске. Корма «Айронклэда» осела так глубоко, что моряки, перегнувшись через леер, могли окунуть руки в воду. У «Айронклэда» заканчивалось топливо, чтобы поддерживать давление пара, и было ясно, что без пара помпы остановятся, корпус заполнится водой и судно затонет. Русские на танкерном причале не могли найти достаточно длинный топливопровод, чтобы дотянуть его до транспорта. Когда топливо оказалось на исходе, команда «Айронклэда» спилила деревянные люковые крышки судна и бросила их в котлы. Но все оказалось тщетно. 8 декабря помпы отключились, и «Айронклэд» пошел ко дну. Главная палуба осталась над водой, но повреждения корпуса были столь серьезны, что судну требовался ремонт в сухом доке. Однако на Белом море ни один сухой док невозможно было использовать до весеннего таяния льдов. Русские возложили всю ответственность на Мура, который взял обратный курс в буран,
