Меч и щит - Виктор Федоров

— Нет, чепуха, не может этого быть, — произнес я вслух, пытаясь убедить себя, что мне померещилось. — Это всего-навсего тесаный болван. Камни не смеются!

— Очень даже смеются — особенно когда им попадаются такие неотесанные болваны, как ты!

На сей раз никаких сомнений быть не могло — со мной говорил каменный гном, хотя черты его лица оставались неподвижными. Голос исходил из открытого рта, а так как ни одного солнечного луча в эту пасть не падало, я не мог разглядеть, каким образом он издает звуки. Но издавал их именно он, в этом уже не могло быть сомнений.

— Ну что, так и будешь на меня пялиться? — видимо, потерял терпение гном. — Давай, спрашивай.

— А о чем? — спросил я, оправляясь от растерянности.

— Замечательно! Первый раз ко мне приходит человек, у которого нет вопросов, которому, по-видимому, все ясно. Правда, сюда давно никто не забредал, — признался гном. — С тех пор как ко мне являлся этот глупый маг Здиброн, прошло уже… сколько? Двести лет? Нет, пожалуй, все триста. Да, точно, не меньше трехсот. Так что на свете могло многое стать иным. Но не думаю, чтобы Худокала уж настолько изменилась, чтобы не осталось решительно никаких поводов для любопытства.

Это слово, Худокала, вызвало у меня любопытство. Гном говорил на койнэ, торговом языке, сложившемся и ставшем средством общения во времена левкийской гегемонии. Я так понял, что употребленное гномом слово означало то же самое, что и левкииское название нашего ира — Теохирома, Крепость Богов. Но хотя слово я понял, языка, к которому оно принадлежало, не узнал, и мне стало интересно, где же гном его позаимствовал. Поэтому я спросил сразу и по существу:

— Ты чьих будешь?

В ответ снова раздалось хихиканье:

— А, так мальчику все же есть о чем спросить, и к тому же вопрос у него не мелкий. Но прежде чем ответить, я все-таки попросил бы уточнить, что именно ты хочешь узнать.

— Я спрашиваю, кто ты, откуда родом и почему ты такой… какой есть.

— Да, этот юноша хочет узнать самое главное, а не ерунду вроде того, как возникло все сущее, в чем смысл жизни, где спрятано золото и прочее в том же роде. Но я отвечу, потому что ты имеешь право получить ответ на свой вопрос, прежде чем ответишь на мой. Слушай же…

Мне почему-то не понравилось, что я должен отвечать ему на какой-то вопрос, и, слушая гнома, я небрежно опустил руку на рукоять кинжала, хотя и не представлял, чем тот способен помочь против каменного истукана. Тем не менее я не слишком тревожился, ведь при мне был еще отцовский меч, который, если верить поэтам и Скарти, перерубал камни с такой же легкостью, как и березовые чурки.

— Кто я такой, ответить сложно, — начал свой рассказ гном, — поскольку это неясно и мне самому, и всем, кто бывал здесь до тебя. Лучше расскажу, кем я был и как стал таким… какой я есть, а уж ты сам решишь, кем меня назвать. Договорились? Итак, сперва я был магом в Пакчаре…

— Никогда не слышал о таком городе, — перебил я. — Где он, в какой стране?

Гном снова противно засмеялся:

— Это и есть страна, а вовсе не город. Или правильнее будет сказать, что это была страна, но я не видел, как она сгинула, и потому для меня она по-прежнему есть, хотя я и знаю, что на ее месте давно располагается страна, которую вы называете Алалией. Или называли? За двести… нет, триста лет могла сгинуть и она. Это так?

— Нет, Алалия находится на своем месте — между Михассеном и Кортопой, — ответил я, — хотя гегемонию свою она давно утратила.

— Так алальцы все-таки были гегемонами? — удивился гном, — Вот уж не ожидал, никак не ожидал от них такой прыти. Правда, раз уж гегемонами удалось стать даже этим пьяницам и бабникам таокларам…

— Алальцы пробыли гегемонами недолго, — поделился я с гномом своими познаниями в истории, — всего-навсего одиннадцать лет, даже меньше, чем таоклары. Те как-никак продержались в седле целых тридцать пять лет.

— И кто же теперь гегемон? — лениво полюбопытствовал гном.

— Никто. После того как хари сокрушили алальскую гегемонию, а мжуны разбили харь, никаких других гегемонии не выявилось. Мжуны не хотят ими быть, а джунгары не могут.

Слова гнома породили у меня вопрос, который я не преминул задать:

— А с каких пор ты помнишь этот мир?

— К этому я скоро подойду, но сначала давай вернемся к моему рассказу. Итак, я был магом в Пакчаре, причем знаменитым магом, уверяю тебя, со мной сам царь Калхиула советовался, но, к сожалению, у меня, как у всякого великого человека, было много завистников, и они оклеветали меня перед царем, будто я тайно занимаюсь некромантией, а заодно и некрофилией, — хотел бы я знать, а понимали ли доносчики, в чем разница между этими занятиями? И мне пришлось спешно покинуть двор. И так как меня повсюду искали, то я, не надеясь убежать от преследователей, решил попробовать средство, о котором мне говорил мой покойный наставник, великий маг Хшайар. По его словам, если зайти во время полнолуния в каменный круг близ Геррея и произнести одно заклинание, то перенесешься в другой мир, куда отправляются души умерших занимать новые тела, по заслугам своим. Я, признаться, ему не очень-то верил, тем более что он утверждал, будто в том мире я стану демоном. Но терять мне было нечего, так почему бы и не попробовать? Тем более что Хшайар постоянно твердил, что у меня это получится. Так или иначе, я зашел в круг из камней, произнес заклинание, и… меня объяла клубящаяся тьма, которую пронизывал ослепительный свет…

«Вот дает, — подумал я, — такой оксюморон, пожалуй, будет почище "горячего снега" Георга Кадастида».

— … И когда я очнулся, вокруг меня действительно расстилался незнакомый мир! Я мог бы рассказать много занятного об этом мире, но скажу лишь о том, чем меня поразила первая встреча с местными жителями. У многих из них волосы и глаза были разного цвета! Я видел там даже голубоглазых рыжих! После таких чудес мне, естественно, захотелось узнать, а не стал ли я и впрямь демоном, и я тут же проверил это — порезал себе руку ножом, который позаимствовал у одного туземца. И на следующий день на руке не осталось никаких следов! И вообще я ощущал себя на редкость здоровым и полным жизненных сил. Я решил воспользоваться этим для развития своего магического мастерства. И у меня все получалось на редкость отлично — стоило хоть раз удачно провернуть какое-то превращение или заклинание, и оно получалось всегда. За восемь лет я стал таким великим чародеем, каким здесь не стал бы и за тысячу.

Но тут полосе удач пришел конец. Уж не знаю, что послужило тому причиной, возможно, мои успехи в магии встревожили местных богов и они подослали ко мне своего прихвостня, но так или иначе однажды в горы, где я был господином и повелителем, явился один рыжий малый в красных штанах и красной рубахе, да к тому же еще и в красных сапогах. Он назвался собратом-демоном и магом. Сказал, что хочет поучиться у меня, пока еще есть время. Я удивился и ответил, что уж чего-чего, а времени-то у нас обоих в избытке — ведь, как всем известно, демоны не стареют и живут бесконечно.