Прогулки по чужим ночам - Алла Полянская

— Ты пришла.

— Молчи, Стасик, не то док нас прогонит.

— Я... не умер, ты просила...

— Я знала, что ты не умрешь.

— Остапов...

— Сукин сын твой Остапов!

— Лиза, он... на твоей стороне, клянусь! Когда-то Леха вытащил меня из передряги... он из специального подразделения... он...

«Ты можешь всего и не знать. Скорее всего, он обманул тебя, — думаю я. — Какая разница, ты просто живи, а там разберемся, что к чему. И с Остаповым тоже разберемся».

— Ладно, милый, не волнуйся.

— Нет, Лиза, ты... не знаешь... Это все Анна, она хочет...

Какой-то прибор тревожно запищал, и нас без церемоний вытолкали в коридор. Ничего, Стасик, все будет хорошо. Я верю в то, что бог милосерден ко мне — за меня молилась моя мать.

— Что говорит врач? — спрашиваю, хотя, мне кажется, что Стас идет на поправку.

— У него прострелены легкие, а вот сердце не задето. Его счастье, что он никогда не курил. Операция прошла успешно, но такие ранения, как правило, смертельны. Стас выжил только благодаря промыслу божьему, не иначе. Подробности операции тебе ни к чему, а этот парень — отличный хирург, — говорит Рыжий.

— Такой, как ты?

— Лучше. Может, потому Стас и выжил. С такими ранениями редко довозят до больницы живыми. Его счастье, что мы рядом оказались и привезли его сюда.

— Завтра еще придем к нему.

Завтра мы найдем Оксану Вольскую, если она жива, и расспросим у нее насчет Носика. Мне любопытно взглянуть на свою биологическую бабушку. Не знаю, скажу ли я ей о себе. Наверное, нет, ей и так, судя по всему, досталось от жизни, зачем добавлять горечи рассказом о том, как страшно прожила свою короткую жизнь ее старшая дочь и какой сволочью оказалась младшая? Этого уже не исправить.

Мы выходим в туман. Совсем скоро будет зима и Новый год. Я ненавижу этот праздник, когда желания не сбываются, а надежды мрут, как мухи. Я всегда ждала, что мое желание исполнится — тогда, в детстве, — а теперь знаю, что оно исполниться не могло в принципе. У моей жизни оказалось двойное дно, о котором я не имела ни малейшего представления. Но знание этого не принесло мне ничего, кроме разочарования и горя.

— Вадик, где наша машина?

— Сейчас, малыш. Погоди минутку, сориентируюсь в тумане. Нам и в Лондон не надо ехать, свои туманы не хуже.

Чужая машина едет просто на нас. Этот туман, как подушка, глушит звуки, от света фар мне стало страшно. Я прижимаюсь к Рыжему и знаю: спасения нет.

— Лиза, что с тобой? О, черт!

Он наконец заметил машину. Они вышли из салона, оставив дверцы открытыми. В тумане их лица не видны, и от этого мне еще страшнее. Гдe-то в сумке есть револьвер, который дал мне Стас, но это же не сумка, а черная дыра, что в ней можно найти? Я недавно приводила ее в порядок, но поди ж ты...

— Вы, двое, мигом в машину.

Я его знаю, видела. Это тот, что приладил для нас бомбу вместе с Остаповым. У него мерзкие остроносые ботинки с пряжками, жуткий китч. Значит, мы снова в списке живых? Похоже, временно.

Мы с Рыжим смотрим на них, потом переглядываемся. Их все равно больше, что делать?

— Ладно. — Рыжий что-то решил. — Пошли, Лиза.

Мы идем к машине. Не знаю, что будет дальше, но я обязательно найду револьвер в недрах своей сумки.

19

Теперь я знаю, что значит — заглянуть в бездну. Нет, мне не страшно, вернее, не так страшно, как это можно было представить. Только горько. Ведь у меня планы: я хочу завести кота, хочу поехать летом к морю, я обещала Стасу навещать его, а Старику обещала вернуться. И как они будут — без нас? Кто скажет Старику, что меня с Рыжим больше нет? Какое свинство!

Я прижимаюсь к Вадику. Жаль, приятель, что так все получилось и мы не успели до конца решить что-то с нашими отношениями. Жаль, что ты столько лет любил меня, а я этого не ценила. Прости меня, если можешь. Я была дурой, гонялась за призраками прошлого, а Старик говорил нам: не нужно оборачиваться, чтобы посмотреть на вещи, не стоящие вашего взгляда. Старик расстроится и будет ночами ходить по саду, и тяжелые мысли будут тяготить его седую голову. Трудно отцу пережить собственных детей.

— Лиза...

— Что, Вадик?

— Не бойся.

— Я не боюсь. Прости меня — за все...

— Не говори глупостей. Мы выберемся.

Не надо, Рыжий. Я отлично знаю, что из этой машины мы выйдем навстречу собственной смерти. К тому все шло. Но я все равно найду револьвер, он где-то здесь, под слоем фантиков. Вот какие-то рекламки, приглашения на распродажу чего-то, их тычут в руки всем подряд... Осколки моей жизни, которая была до этой дороги. Думаю, никакого «после» у нас не будет. Ну где же этот проклятый револьвер? Вот. В нем осталось только пять патронов. Это пять ублюдочных жизней. Попомнят же они Лизу!

Я прячу оружие за пояс сзади, и очень вовремя — машина остановилась. Можно попробовать сбежать, а смысл? Нас найдут рано или поздно. Скорее — рано. Надеюсь, обыскивать нас не будут.

— Идите вперед.

Зря ты меня толкаешь, парень. Если придется стрелять, ты станешь моей первой мишенью. Я злопамятна, и башмаки у тебя — дерьмо, особенно пряжки, потому я убью тебя первым.

Сквозь туман проступает дом — большой и хмурый, только у входа горят фонари и на втором этаже освещено несколько окон. Замок Синей Бороды — вот на что это похоже. Странное ощущение наполняет меня: я чувствую тишину, волны агрессии и зло, притаившееся в этом доме.

Дверь открывается, и мы оказываемся в просторном холле с панелями темного дерева, на которых кто-то развесил мертвые головы оленей и кабанов. Хозяин с порога объявляет, что он серийный убийца. Мило, очень мило.

— Наверх, да поживее!

— Заткни пасть, урод.

Он толкает меня в спину чем-то твердым. Нет, парень, ты меня сейчас не убьешь, иначе самому не сносить головы, а потому я с чистой совестью могу отвесить тебе оплеуху, чтобы утолить раздражение. Вот, даже от сердца отлегло.

— Ах ты сука!

— Что вы там затеяли? — раздается властный голос откуда-то сверху. — Гриб, что ты делаешь?

— Эта тварь меня ударила!

— Значит, ты болван. Поднимайтесь сюда, гости дорогие.

Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать. Револьвер мешает мне идти, но с ним спокойнее. Нас даже не обыскали! Кретины. Что ж, прикинемся идиотами, а там поглядим.

В большой комнате пылает камин. Зачем такой огромный? Того и гляди выпадет уголек, и тогда пойдет за дымом добро. Тут панели тоже деревянные — похоже, дубовые. Даже представить не могу, сколько все это может стоить. Стало быть, хозяин копейки не считает, и я думаю, что владелец этого дома — не кто иной, как Петр Носик.

В обычные дни я думать ленюсь, потому что мои мысли заводят меня иной раз слишком далеко, но сейчас голова работает так, словно включились аварийные мощности. Так уже было — когда мы привели в исполнение приговор двум убийцам, виновным в смерти Кука. Я словно спала, а сейчас проснулась — и действительность кажется мне особенно яркой.

— Проходите ближе к огню, на улице продрогли небось.

Он сидит в кресле, обитом медвежьей шкурой. Кресло сработано грубо, просто кое-как сбиты бревна, но красиво сбиты. Или это такой стиль, или хозяин осваивает книжку «Умелые руки». Тогда он пропустил в ней кучу страниц.

— Садитесь, поговорим.

Мы с Рыжим молча устраиваемся в других креслах. Сидеть в них на удивление удобно.

— Чего-нибудь выпьете?

Он смотрит на нас с интересом, словно приобрел какой-то раритет. Годы оказались безжалостны к нему. Лицо, когда-то красивое, стало похожим на морду хищной рептилии, кудри высыпались, большие залысины сделали очертания лба уродливыми. Глаза темные и злобные, губы хоть и улыбаются, но до глаз улыбка не доходит.

— Могу предложить напитки на любой вкус, — говорит он.

— Нет. Что вам нужно?

Он смотрит на меня удивленно — словно вдруг заговорила одна из мертвых голов, висящих на стенах. Возможно, для него это так и есть.

— Даже не спросите, кто я такой? Не возмущаетесь, что вас сюда притащили силой?

— А смысл есть?

— Нет, конечно... Что ж, так даже лучше. Люблю конкретные разговоры.

— Ну и?..

Я буду выводить тебя из равновесия, старый кретин. Я понимаю, что это все равно что дразнить кобру, но все-таки попробую. Ты всего-навсего преступник — успешный, авторитетный, но преступник, случайно избежавший тюрьмы, но ведь все, кроме смерти и прошлого, можно исправить.

Едкая ухмылка зазмеилась на его тонких губах. Он вглядывается в мое лицо, словно хочет найти ответ на какой-то вопрос, но на мне узоров нет, так что давай, старик, потанцуем!

— Ты неуважительна к старшим.

— Мой дед тоже это говорил.

— И что?

— Ничего. Умер от горя, бедняга.

— Вот оно что... Нет, я не умру.

— Умрешь, и довольно скоро, потому что ты старый. Смотри, что у меня есть.