Река тьмы - Джеймс Грейди

– В буше Вьетнама?

Он кивнул в ответ.

– Ты – моряк… Так почему же ты участвовал в той войне?

– Я сражался… за тебя.

Она задумчиво посмотрела на него, и он почувствовал: она поняла, что именно он хотел сказать.

– Что было самым тяжелым в той войне? – спросила она.

– Самым страшным?

– Нет, самым тяжелым.

– Письма.

Бэт вздрогнула.

– Я – офицер. И когда в моем подразделении кто-то из парней погибал, я должен был сообщать его родителям или жене или просто подруге. Мне частенько приходилось писать такие похоронные письма, когда мы возвращались с патрулирования. От меня несло джунглями, кожа была выжжена солнцем, все тело ломило, где-то поблизости из транзистора неслась рок-музыка, вернувшиеся целыми и невредимыми с патрулирования ребята смеялись, а я сидел и писал… Писал грустную историю о том, как храбрый девятнадцатилетний парень получил пулю в сердце… Чтобы описать это, нужны какие-то особые слова, которых мы, военные, просто не знаем. Мы умеем мужественно идти под пули, мы и сами умеем стрелять. А вот слов, которые могли бы передать трагедию человека на войне, мы не знаем.

Уэс замолчал. Молчала и Бэт.

– Что это такое? – наконец спросила она, показывая пальцем на металлические эмблемы в виде кленовых листьев на его рубашке.

– Это знаки военного отличия. Они означают, что я – майор.

– Когда же тебе надо идти на работу, господин майор?

– У меня… у меня сейчас свободный график.

– Вот уж точно. Слетал на пикник в Лос-Анджелес, и дома – никакого военного распорядка дня. Да, не таким я представляла себе настоящего моряка, – рассмеялась она.

– А тебе-то самой когда на работу?

– Вообще-то я прихожу в свой музей около десяти утра.

Она допила кофе, поставила чашку на столик и вытянула ноги. Кое-где ее бедра были покрыты смешными веснушками.

«Поцелуи ангелов», – сказала бы об этих веснушках его мать.

– А ты похож на бегуна, – сказала она, глядя на его мощные ноги.

– Я всегда должен быть в форме, это – обязательное условие военной службы.

– Не собираешься ли ты отправиться сейчас на утреннюю пробежку? – засмеялась она и наклонилась к нему. У Уэса пересохло в горле.

Через два часа они стояли в гостиной Уэса у входной двери. Он был полностью раздет. Она одной рукой прижимала к груди свою одежду, а в другой держала его рубашку.

– Вообще-то надо было эту рубашку постирать и выгладить, но боюсь, пообещаю и ничего не сделаю.

– А я не настаиваю, – сказал он. – Когда мы увидимся?

– Как можно раньше.

– А вдруг я не доживу до этого?

Она поцеловала его в грудь, открыла дверь и, не оборачиваясь, раздетая пошла к себе домой…

У Уэса зазвонил телефон.

– Ты догадался, кто это? – послышался в трубке знакомый мужской голос.

– Конечно.

Это был Франк Греко – контрразведчик из флотской Службы расследований.

– Так мы сыграем сегодня в сквош? Решайся быстрее. Традиция есть традиция.

– Когда? – спросил Уэс. Ни он, ни Греко в сквош никогда не играли.

– Я заказал корт в клубе на Капитолийском холме. Встречаемся там через сорок минут.

Уэсу едва хватило времени, чтобы побриться, принять душ и одеться. Место для парковки машины он нашел в квартале от оздоровительного клуба, где были корты для сквоша. Раньше в этом клубе Уэсу бывать не доводилось. Когда он подходил ко входу, Греко окликнул его сзади.

– Эй, морячок, ты меня опередил.

Греко сидел за рулем «хонды», которой было уже года два. На машине они поехали в малолюдный квартал. Греко прижал «хонду» к тротуару. Автомобилей на улице было совсем мало; прохожих и вовсе не было видно.

– Документы на Мэтью Хопкинса, – сказал Греко, передавая Уэсу толстый пакет.

У Греко были седые волосы, на макушке – редкие, по бокам – длинные, закрывающие уши. Коренастый мужчина пятидесяти одного года от роду, он имел черный пояс бойца дзюдо. В спортзале ВМФ он без труда поднимал солидные тяжести, которые были не под силу и морякам помоложе.

– Документы будешь изучать позже, – сказал он Уэсу. – А пока доложу, что Хопкинс был радистом, во Вьетнам попал добровольцем, участвовал там в спецоперациях. В 1970-м его перевели в Группу поддержки операций ВМФ. Там он прослужил два года, потом плавал по всем морям и океанам, пока наконец не вышел в отставку в 1979 году. Во флотском досье на него говорится, что Хопкинс слегка повредился умом на службе и Дядя Сэм вынужден платить ему пенсию по нетрудоспособности. Вопрос о серьезном лечении Хопкинса, правда, не стоял. У парня неплохой послужной список, он имел ряд поощрений по службе, но героем так и не стал. В общем, он из тех, на кого не обращают особого внимания.

– Как выяснилось теперь, внимание на него все-таки обратили.

Греко вопросительно посмотрел на Уэса:

– Да, если ты имеешь в виду Группу поддержки операций ВМФ… Это название вроде бы связано с производством бюрократических бумаг. Но на самом деле за ним скрывается… Оперативная группа № 157.

– О такой не слышал.

– Не мудрено. Ее расформировали в 1977 году. Но до этого – с начала шестидесятых – она была главной тайной нашего флота. В группе работали по контракту гражданские лица, а также отставники, которым надоело торговать подержанными автомобилями, флотские офицеры и совсем еще молодые призывники. Дипломатических паспортов у них не было, не сидели они и на кораблях, засекая продвижение русских подлодок. Оперативная группа № 157 была отдельным шпионским ведомством. И ЦРУ о ее существовании вряд ли знало. Как, впрочем, и многие флотские командиры. Опергруппа была первым военным подразделением, которому разрешили для прикрытия создавать разные фирмы и иные коммерческие структуры. И у них везде были свои люди. Под видом бизнесменов эти люди проникали даже в Китай… Твои приятели из ЦРУ обожают работать под прикрытием посольств. Парни из Опергруппы № 157 плевать хотели на посольства…

– И Хопкинс, насколько я теперь понимаю, был одним из таких парней… Но если опергруппа была настолько уж хороша, почему же ее тогда расформировали?

– В дело вмешалась политика. – Греко ухмыльнулся. – Один из тех парней – Эд Уилсон – решил заработать кучу денег. Он заключил сделку с ливийским полковником Каддафи, обязавшись поставлять этому шизанутому правителю оружие для наемных убийц. Уилсон втянул в свои частные делишки даже «зеленых беретов». Они-то думали, что эта новая операция служит всего лишь прикрытием для важных государственных дел! Сейчас Уилсон отбывает тридцатилетний срок в тюрьме.

– Ну, а Хопкинс? Что лично он делал в Опергруппе № 157?

– Я же говорил, что он был радистом. До назначения в группу мы проверяли его по нашим каналам. Вместе с Федеральным бюро расследований. Но…

– Что «но»?

– В его досье подшит приказ «провести проверку еще раз». И это должна была быть настоящая глубокая и серьезная проверка… Хопкинс, правда, вышел из нее как невинная пташка, но здесь есть над чем подумать…

– Действительно, есть над чем задуматься… Во-первых, зачем понадобилась эта дополнительная проверка?

– Об этом ты спросишь у того, кто приказал ее осуществить. – Греко протянул Уэсу лист бумаги. – Вот имя этого человека – Тэд Дэйвис. Отставник. Крепкий мужик. Прошел службу от рядового до командира. До того, как получил назначение в Опергруппу № 157, занимался самыми разными делами. По характеру человек очень приятный. Он будет ожидать тебя вот в этом баре, – Греко ткнул пальцем в лист бумаги, – в три тридцать.

– Спасибо.

– Тэд – мой приятель. Но если бы и не был им, все равно помог бы – такой уж он приятный человек.

Уэс убрал папку с документами и лист бумаги в атташе-кейс.

– Похоже, у тебя набралось уже много документов, морячок, – усмехнулся Греко.

– Пока еще ничего существенного.

– Я не спрашиваю, какую работу ты выполняешь для этих своих друзей, – посмотрев по сторонам, заметил Греко. – Хочется только надеяться, что они тебя не утопят.

– Я умею плавать.

– Судя по твоему сегодняшнему виду, ты сразу пойдешь ко дну, как топор.

Они оба рассмеялись.

– Я допоздна работал, – сказал Уэс. – И уж во всяком случае… подстрижен я по уставу, а не так, как некоторые… закрывающие седыми патлами уши.

– О, на это есть веские причины.

– Какие же?

– Когда я служил полицейским в Сент-Луисе, один наркоман откусил… откусил мне правое ухо. Вот и отращиваю волосы, хотя и понимаю, что выгляжу, как герой давно минувших дней, так и не понявший, что время хиппи безвозвратно ушло.

Греко довез Уэса до его машины. Выходя из «хонды», Уэс спросил:

– А что же ты сделал с тем наркоманом?

– Вышиб из него дерьмо… Изметелил в пух и прах!

Греко уехал.

Уэс посмотрел на часы. Десять тридцать. Ветер гнал по тротуару сухие листья и клочки бумаги. На стене неподалеку от сквош-клуба висел телефон-автомат.