Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади - Горбаневская Наталья Евгеньевна

Несмотря на то что в законе идет речь о групповых действиях, в пределах этой группы каждый несет ответственность индивидуально за свои действия, а не за действия всей группы, – по принципу: индивидуальная ответственность за индивидуальную вину.

Так вот: Делоне признаёт, Ястреба уличает. Это все доказательства, которые приведены прокурором в его обвинительной речи.

А в чем уличает Делоне Ястреба? В каком нарушении порядка? Она ведь не уличает Делоне в том, что он кого-либо ударил. Она дает показания о том, что ударили самого Делоне два раза. Она ведь не уличает его в том, что он кричал, создавал шум, нарушил порядок. Она его «уличает» в том, чтó он и сам признаёт, чтó он сказал так вот, совсем прямо и открыто: пришел на Красную площадь, чтобы выразить свое несогласие с решением правительства о вводе войск в Чехословакию, сел у Лобного места и развернул плакат с лозунгом «За вашу и нашу свободу».

Если, как утверждает товарищ прокурор, в самом факте выражения несогласия с отдельными мероприятиями правительства содержится состав преступления, – то тогда защищать Делоне невозможно. Но пусть прокурор укажет закон, определяющий, что в этом есть состав преступления.

А я слышу, что Делоне обвиняется не в несогласии с отдельными мероприятиями, тем более несогласии, которое никак не сочетается в обвинении с какими-нибудь неблаговидными целями, – а только за форму выражения этого несогласия. Вот этой преступной формы в действиях Делоне усмотреть невозможно. Ведь недостаточно пять раз повторить, что было нарушение, надо указать и доказать, в чем именно конкретно было нарушение порядка со стороны Делоне.

Прокурор говорит о ст. 13 УК, о необходимой обороне…

Судья (прерывает): Вы в своей речи больше касаетесь речи прокурора, пожалуйста, переходите к защите непосредственно.

Калистратова: Я, товарищ председатель, очень дисциплинированный человек и беспрекословно подчиняюсь указаниям тех, кто имеет право – а вы имеете это право – давать мне указания в судебном заседании.

Но я прошу вас учесть, что я – адвокат – не обязана представлять доказательства невиновности Делоне, по закону я здесь для того, чтобы оспаривать и критиковать те доказательства, которые представлял прокурор. Поэтому мне представляется такое построение моей речи правильным.

Однако мне осталось не так долго занимать ваше внимание. Я подхожу к концу своей защитительной речи.

Ст. 13 УК не может оправдывать незаконные действия. Нужно ли было в порядке ст. 13 бить Делоне, который не сопротивлялся? Мне кажется, что не нужно. И мне хотелось бы, чтобы в речи прокурора прозвучал упрек тем неизвестным, неустановленным лицам, которые делали это. Мы к юноше Делоне предъявляем очень большие требования. Давайте же предъявим такие же требования и к тем людям, которые своим несдержанным поведением создали нарушение порядка.

Нельзя за действия этих лиц возлагать ответственность на Делоне, который не шумел, не кричал, никого не оскорблял, никому не мешал и не совершил никакого нарушения общественного порядка.

Не стану останавливаться на других вопросах, чтобы не повторять прекрасно аргументированные доводы Каминской и Поздеева. Я заканчиваю. Надеюсь не на снисхождение, а на справедливость и законность вашего приговора.

Я прошу Делоне оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления.

Речь адвоката Н. А. Монахова (защитник Владимира Дремлюги)

Товарищи судьи! Сам по себе факт, когда группа советских граждан пришла на Красную площадь, с тем чтобы выразить свое несогласие с политикой государства в одном из чрезвычайно острых и важных ее аспектов, является фактом в условиях нашей действительности необычным и, естественно, заставляет задуматься. Весьма понятно неодобрение этих действий со стороны заинтересованных людей и ведомств. У меня есть основания не сомневаться в том, что и сам суд не разделяет взглядов, синтезированным выражением которых явились лозунги подсудимых.

Вместе с тем я хочу обратить ваше внимание на то, что личное отношение каждого к политическим взглядам не должно оказаться фактором, влияющим на оценку собранных по делу доказательств и на юридическую квалификацию действий подсудимых, которые суд признает доказанными. В этих вопросах мы вправе ждать от суда абсолютного беспристрастия.

В соответствии с редакцией закона, по которому Владимир Дремлюга предан суду, в его вину вменено распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Это обвинение с объективной стороны ограничено содержанием пяти транспарантов, которые он вместе с товарищами развернул 25 августа у Лобного места на Красной площади. Я лично понял государственного обвинителя таким образом, что все высказывания, произнесенные каждым из подсудимых в отдельности или всеми вместе на Красной площади, вменяются им по ст. 190-1 УК РСФСР. В обвинительном заключении об этих высказываниях говорится, что они аналогичны надписям на транспарантах. Поэтому я считаю себя вправе говорить только о содержании транспарантов.

Даже не прибегая к анализу субъективной направленности поступка, следует признать, что само содержание транспарантов, за исключением одного, о котором речь пойдет особо, с трудом увязывается с юридически конкретной формулой – «распространение измышлений». В лозунгах вообще не содержится сообщений о каких-либо фактах, ложных или действительных. В них высказывается субъективное и личное отношение к событию, которое совершилось 21 августа, причем событие это настолько общеизвестно, что бессмысленно ставить вопрос, ложно оно или не ложно.

Но личное отношение, будь то одобрение или неодобрение, не может быть названо измышлением.

Эти личные реакции относятся к категории эмоций и оценок, но не к существу передаваемой информации. Само по себе несогласие с мнением пусть даже самого авторитетного учреждения Советского государства не является предметом уголовного закона вне зависимости от того, выражено оно устно либо письменно.

Составом статьи 190-1 УК может быть только умышленное искажение информации, нацеленное на то, чтобы ввести кого-то в заблуждение. А в данном случае кого и относительно каких конкретных фактов могли ввести в заблуждение транспаранты, демонстрируемые у Лобного места?

Теперь о последнем транспаранте. Обвинение утверждает, что само требование освободить первого секретаря КПЧ содержит в своем подтексте ложное сообщение о лишении его свободы. Но это не совсем так. Во-первых, ни в тексте, ни в подтексте плаката не содержится указаний на то, к какому государству, а может быть, и к отдельным лицам обращено это требование. Для людей, не слушавших зарубежных передач, этот лозунг, очевидно, остался бы просто непонятным. Разгадать смысл подтекста, не прибегая к разъяснениям зарубежного радио, невозможно. Но разве можно строить обвинение на подтексте, к которому добавляются другие привходящие соображения, авторами которых ни один из подсудимых не является и которым само обвинение не доверяет? Такую конструкцию обвинения я считаю юридически неправильной и необоснованной.

С субъективной стороны в действиях Дремлюги применительно к данному транспаранту также отсутствует состав распространения заведомо ложных измышлений.

Обратимся к показаниям Владимира Дремлюги. Он утверждает, что поверил сообщению израильского радио об интернировании Дубчека. Это его субъективное убеждение, по его показаниям, укрепилось еще и тем, что в печати перестало упоминаться имя первого секретаря ЦК КПЧ вплоть до 27 августа, а события, которые составляют фабулу обвинения, произошли 25 августа. Таким образом, добросовестность сложившегося у подсудимого убеждения можно объективно понять и объяснить, а появление соответствующего лозунга никак не свидетельствует об умысле на распространение заведомо ложных сведений.

Против Владимира Дремлюги выдвинуто и второе обвинение – это активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок и повлекших нарушение работы транспорта. Первое, что я хотел бы отметить по этой части обвинения, – это то, что формула обвинительного заключения не вполне соответствует закону, то есть ст. 190-3 УК РСФСР.