Свифт - Александр Иосифович Дейч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как он обрушивается на науку за то, что она отвлеченна и равнодушна к действительной жизни!
Буржуазная критика обвиняет Свифта в скептицизме, в мизантропии, в склонности к хандре и этим объясняет его нападки.
Легкое объяснение!
«Хандрою» — говорит Свифт — страдают обыкновенно только сластолюбивые богачи и я взялся бы вылечить их, подвергнув режиму, применяемому в таких случаях гуипнгмами».
А гуигнгмы — эти изумительные разумные лошади — единственным лекарством против этого недуга признают тяжелую работу, на которую посылают пораженных хандрой неразумных людей-йэху.
Эта последняя часть «Путешествия Гулливера» — «Путешествие в страну гуигнгмов, где гуигнгмы, лошади, являются разумной частью населения, а йэху — подчиненными им человекообразными, — является апогеем всей свифтовской сатиры.
Свифт пришел к критике людей через животных не так, как это делали многие сатирики — и древние и новые баснописцы, начиная с Эзопа, кончая Крыловым и другими.
У Свифта в данной части не басенное очеловечивание животных, а глубокая и оригинальная попытка пересмотреть человеческие данные, перенося лучшие их качества на совершенно другие объекты, в данном случае на лошадей.
Он с восторгом отмечает в лошадях качества, каких нет у людей.
Он рискует снизить свою сатиру до простого назидания. Он идет на этот риск. Он уверяет, что на языке гуигнгмов совсем нет слов, обозначающих ложь и обман и т. д. и сатира Свифта не снижается только потому, что она не поверхностна, не зубоскальна, а глубоко выстрадана Свифтом.
Замечательно, что сатира Свифта по этой своей черте, а именно глубокой выстраданности и серьезности, не выносит никаких легкомысленных примесей, никакой дешовки, и в тех случаях, когда Свифт срывается — неудача ярко выпирает из свифтовского контекста. Так, например, когда он говорит о произношении гуигнгмов — носовом и. гортанном — напоминающем немецкий язык, и когда он не может сдержаться и приводит заявление императора Карла V, что если б ему пришлось разговаривать со своей лошадью, то он с ней говорил бы по-немецки — эта грубая шовинистическая шутка выпирает из свифтовских текстов, как явное чужеродное тело.
И, конечно, таких шуточек, совершенно несвойственных Свифту, у него почти нет или их чрезвычайно мало. Также его шутки следует считать случайностью.
Повторяем, сатира Свифта серьезна, и даже простое и откровенное назидание не снижает ее высокой настроенности.
Он пишет о свойствах лошади и хочет убедить людей брать во многих отношениях пример с этих благородных животных.
Он приходит в изумление от многих их качеств, и здесь его сатира приходит к своему кульминационному пункту.
Лошадь гуигнгм спрашивает Гулливера — как это случилось, что гуигнгмы его страны предоставили управление йэху, то есть людям, то есть диким животным?!
Сравнивая людей с лошадьми, Свифт опять и опять возвращается к источнику своего возмущения — человеческой лжи и фальши.
Лошади не могут понять печальных рассказов Гулливера о своей родине.
Лошади не могут понять, почему люди бегут со своей родины.
И Свифт-Гулливер с огромной горечью рассказывает, как людей гонят с родины нищета и преступления.
Одни бегут потому, что разорены бесконечными тяжбами, другие потому, что промотали свое имущество, третьи — благодаря пьянству, разврату и азартной игре.
Многие обвиняются в измене, в убийствах, в воровстве, отравлении, грабеже, клятвопреступлениях; подлоге, чеканке фальшивой монеты, изнасиловании, дезертирстве и переходе на сторону неприятеля.
Они не отваживаются вернуться на родину из страха быть повешенными или сгнить в заточении и потому вынуждены искать средств к существованию в чужих краях.
Гулливеру понадобилось много дней, — прежде чем лошади научились понимать его. Они были в полном недоумении, что может побуждать людей к совершению подобных преступлений…
Гулливер потратил много усилий, чтобы дать им хотя бы некоторое представление о свойственной людям ненасытной жажде власти, об ужасных последствиях сластолюбия, невоздержанности, злобы и зависти.
Это было особенно трудно, потому что власть, правительство, война, закон, наказание и тысяча подобных понятий не имели соответствующих терминов на языке лошадей-гуигнгмов…
После его объяснений лошади поднимали глаза к небу, «как это делаем мы, когда наше воображение бывает поражено чем-нибудь никогда не виденным и не слыханным».
Дальше Свифт дает более или менее ясные объяснения причин войн, тоже совершенно непонятных лошадям.
Здесь почти ничего еще не устарело. Писателю, писавшему два с четвертью века тому назад, можно было бы простить и менее Точные объяснения возникновения войн и неправильное их истолкование. Умы более государственные, нежели Свифт, объясняли возникновение войн и их развитие вкривь и вкось.
Но, повторяем, в объяснениях Свифта поражает, помимо глубокой правдивости, умение видеть явления в их неприкрашенном виде, отметить ложь и маскировку.
Все виды провокации, хитросплетений, хищнических интересов, разбоя и подлости правящих классов перечислены им кратко и правдиво, и многие из его положений могут служить справочником для международных отношений высокопросвещенных капиталистических стран и в наше время.
Гулливер объяснял лошади, что иногда один государь нападает на другого из страха, как бы тот — не напал на него первый, иногда война начинается потому, что неприятель силен, а иногда, наоборот, потому, что он слишком слаб. Нередко у наших соседей нет того, что есть у нас, или же есть то, чего нет у нас. Тогда дерутся до тех пор, пока не раззорят совсем своего противника.
Вполне извинительным считается нападение на страну, если население ее изнурено голодом, истреблено чумою или обессилено внутренними раздорами. Точно так же признается справедливой война с самым близким союзником, если какой-нибудь его город расположен удобно для того, чтобы его захватить, или кусок его территории может округлить и завершить владение.
Если какой-нибудь монарх посылает свои войска в страну, население которой бедно и невежественно, то половину его он может самым законным образом истребить, а другую половину обратить в рабство, чтобы вывести народ из варварства и приобщить к благам цивилизации.
Весьма распространен также следующий очень царственный и благородный образ действий: государь, приглашенный соседом помочь ему против вторгшегося в его пределы неприятеля, по благополучном изгнании последнего захватывает владения союзника, на помощь которому пришел.
Свифт не минует и государств, не способных вести войну самостоятельно и отдающихся в наем богатым государствам за определенную плату.
Обобщая явления, суммируя их, Свифт обрушивается на всякую войну и всякий закон и с особой яростью набрасывается на то, что ему более всего ненавистно — на тех, кто, по его мнению, больше всего поддерживает социальную неправду: на адвокатов, на судей.
С глубочайшим знанием
