История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Парамонов

Что же касается имен женских, то они вообще не пригодны для умозаключений. Известно, что было правило жениться не на своих подданных, а на дочерях иностранных царствующих домов; это, однако, не значит, что дети от таких браков приобретали национальность матери. Если Ингеборгам, Ингигердам, Мальфридям и т. д. приписывать передачу их «скандинавности» детям, то почему в этом отказывать греческим, половецким, польским и т. д. княжнам и принцессам?

Наконец, и в другом отношении имена ненадежны: Ингибьерга, внучка Владимира Мономаха, выйдя за датского короля, назвала своего сына именем его славянского прадеда — Владимира.

Подводя итоги всему сказанному об именах первых русских князей, необходимо отметить, что вероятность их скандинавского происхождения почти равна вероятности их славянского происхождения («бабушка надвое ворожила»), с оговоркой, однако, что славянская гипотеза далеко еще не исчерпала всех возможностей, тогда как скандинавская дала все, что могла.

Таким образом, имена первых русских князей при современном состоянии наших знаний, как решающий аргумент, в пользу норманизма использованы быть не могут. В заключение остановимся на одном примере, который покажет, насколько шатки и ненадежны построения норманистов: достаточно подойти к решению с другой стороны, и все их искусственные хитросплетения рушатся. Они считают имя первого русского князя Игоря, рожденного на русской почве, чисто норманским. Согласно им, Игорь — это измененное Ingvarr. Как мы уже указывали, и летописи, и «Слово о полку Игореве» совершенно ясно различали Игоря и Ингваря, следовательно, Игорь происходит не от Ingvarr.

Интересно отметить, что греки также употребляли начертание, передававшее лучше не норманское, а славянское звучание; именно, они писали «Иггор» (либо с длинным, либо с коротким «о»). Таким образом, и для русских, и для греков, иностранцев, русский князь был не «Ингваром», а «Игором».

Но самым замечательным является то, что Лиудпранд называет Игоря по-латыни не «Igor» а «Inger». Вместе с тем в ту же эпоху мы встречаем при византийском дворе, именно при императоре Михаиле, знатного тюрка с именем «Ингер». Дочь этого Ингера Евдокия вышла замуж за императора Василия Македонянина (очевидно, христианка).

Таким образом, «Ингер», т. е. имя, под которым русский князь Игорь фигурирует в латинской хронике, является совершенно неизмененным тюркским именем или, во всяком случае, не скандинавским. Отсюда ясно, что если «Игорь» вообще не было издревле русское имя, то оно могло, скорее всего, быть вариантом не скандинавского, а тюркского имени.

Скандинавский «Ингвар» фигурировал совершенно независимо, тюркский же «Ингер» мог превратиться на Руси в «Игоря». Что такое превращение возможно, говорит свидетельство Лиудпранда, и, таким образом, наше предположение является подтвержденным историческим документом. Это не догадка историков типа «как бы да кабы», а исторически засвидетельствованное смешение имен «Игорь» и «Ингер».

Следует добавить, что хазары при византийском дворе вовсе не были редким явлением. В VIII веке мы встречаем двух императриц-хазарок: одна Феодора, жена Юстиниана II Ринотмета (705–711), другая Ирина, дочь хазарского хакана, жена императора Константина Копронима (732–750). Влияние хазар было настолько велико, что греческая хроника обвиняет императора Леона Армянина (813–820) в том, что он завел в Византии гуннские обычаи, а среди хазар распространил греческую культуру.

Есть основание предполагать, что патриарх Фотий был сродни хазарам, ибо император Михаил назвал его в пылу гнева «хазарской мордой»», очевидно, эту кличку он употребил неспроста. Известно, что Фотий был близким родственником жены императора, в жилах которой, должно быть, текла хазарская кровь.

Если мы видим влиятельных лиц хазарского происхождения при византийском дворе, то что говорить о влиянии хазар на Русь, которая им платила дань и была подчинена. Заимствование имени «Ингер» в этих условиях становится вполне понятным и объяснимым.

Возможно, что и имя «Рюрик» имеет вовсе иную историю. В Остроготии были найдены две рунические надписи с именами «Uirik» и «Uireks», которые несомненно могли превратиться, в особенности в устах чужого народа, в «Рюрик». Подобный «Уйрик» или «Юрик», конечно, мог легче дать «Рюрика», чем «Hraerekr».

Таким образом, готы, а может быть и другие народы, писавшие руническими письменами, уже имели имя «Uirik» и, следовательно, древние славяне, в частности руссы могли заимствовать это имя непосредственно, а не от скандинавов с их Hraerekr'ом, в его типичной древнейшей форме. А отсюда вывод, что скандинавство имени «Рюрик» еще совершенно не доказано; наоборот, находятся пути для гораздо более естественного объяснения происхождения этого имени на Руси.

11. Принадлежал ли Рюрик к племени «Русь»?

Естественно, что мнение первого русского летописца по этому вопросу имеет особо высокое значение. Это его свидетельство имеется, но на него не обратили должного внимания, ибо оно дано не в прямой, а в косвенной форме.

Составляя в 1114 году (приблизительно) костяк «Повести временных лет», основоположник летописи указал с самого начала объем своего повествования: от Михаила греческого и до смерти Ярополка. Прежде чем перейти к самому повествованию, он дает краткую хронологию периода, который он захватит своим повествованием.

Он говорит: «От первого лета Михаила сего до первого лета Ольгова, русского князя, лет 29; от первого лета Ольгова, понележе седе в Киеве, до первого лета Игорева лет 31».

Таким образом, первым русским князем летописец считает не Рюрика, что казалось бы естественным, если бы Рюрик принадлежал к племени «русь», а Олега. Более того: самое княжение Олега он отсчитывает только с того момента, когда он стал княжить в Киеве, новгородский же период княжения он опускает вовсе, не считая его «русским».

Отсюда вытекает с абсолютной достоверностью, что первый летописец не считал Рюрика русским, он был для него только варяг. Этим самым он наносит удар в самое сердце норманской теории: Рюрик не принадлежал к племени русь. Уж кому, как не летописцу, знать, кто был Рюрик! Отсюда ясно, что несколько фраз в летописи, которые можно толковать как доказывающие, что русь была скандинавским племенем, являются либо ошибкой, недоразумением, либо намеренной вставкой (к этому вопросу мы вернемся в особом очерке).

Летописец в слово «Русь» вкладывал прежде всего географическое, а не этнографическое значение. «Русь» для него была Киевская земля, а не народ, только в дальнейшем присоединилось и этнографическое значение.

Уже самое заглавие его труда: «Откуда есть пошла Руская земля» (т. е. начало, зерно русской государственности, — подразумевается Киевская земля, ибо летописец уточняет далее), «хто в Киеве нача первее княжити» (т. е. кто был самым первым князем здесь, на Руси, т. е. в Киеве) и «откуду Руская земля стала есть» (здесь уже речь идет о расширенном понимании «Руси», здесь «Русь» уже не Киевщина только, а все государство, созданное на киевской основе).

Совершенно бесспорно, что Новгород для автора «Повести» не был «Русью», равно как и новгородцы не считали себя Русью. Русь для летописца была прежде всего Киевская область. Летописец употреблял слово «Русь» главным образом в узко географическом значении, в дальнейшем это слово в пространственном смысле распространилось до Аляски и стало обозначать и государственную принадлежность и национальность.

Это стоит в полном противоречии с утверждением Д. С. Лихачева, 240, новейшего комментатора «Повести временных лет». Он пишет: «Откуда могло явиться это более “узкое” значение слов “Русь” и “русьский”? Несомненно, что оно не является более древним. “Повесть временных лет” на все 270 случаев употребления слов “Русь” и “русьский” не может нам представить ни одного (подчеркнуто Лихачевым) случая, который бы бесспорно свидетельствовал о том, что летописцам XI века было знакомо именно это значение».

Мы видели, что именно это значение и имел в виду основоположник летописи, как в заглавии своего труда, так и в определении его объема. Однако, кроме того, в летописи имеются совершенно недвусмысленные места, говорящие о том же, но которые почему-то считаются Лихачевым «неясными».

Прежде всего, первый «русский» князь Олег говорил: «Исшийте пре (паруса) Руси паволочити (шелковые), а словеном кропиньныи…» Здесь князь всей Руси разделяет своих подданных на киевлян (Русь) и новгородцев (словен), следовательно, употребляет слово «Русь» в узком значении. Этому свидетельству Олега следует придавать особое значение потому, что приведена прямая речь, его собственные слова, а все исследователи согласны, что прямая речь в летописях более достоверна, чем косвенная.