Охота на герцогиню - Элизабет Бикон

— Вы забыли вашу накидку, — равнодушно сказал он и набросил прелестную шаль ей на плечи, словно знал, что ей вдруг стало зябко среди сумерек летней ночи.

— Благодарю вас, — вздохнула она приглушенно, чуть запнувшись.

Они сейчас стояли в гулком вестибюле у изящной винтовой лестницы в стиле Тюдоров, ведущей в верхние спальни.

— Вы, наверное, ужасно измучились? — спросил он участливо, и искренность его тона едва не подкосила ее — злости не хватает на его упрямую тупость.

— У меня выдался насыщенный день, — пробормотала она неприветливо, надеясь, что ее тон заставит его потерять всякое желание общаться с ней и он удалится в свое крыло.

Вместо того он вдруг властно подхватил ее на руки и направился со своей ношей по широкому коридору к апартаментам королевы. Джессика не могла нарадоваться на свои изолированные апартаменты, особенно после того, как сегодня днем леди Фрея попеняла ей за роскошество: мол, некрасиво леди ее возраста и положения располагаться там, где почивали английские королевы, а также известная своей скромностью то ли принцесса, то ли герцогиня. Крестная и Персефона только скептически переглянулись и проигнорировали выпад леди Фреи, посчитав ниже своего достоинства комментировать его вслух, но Джессика уже жалела, что они не прислушались к претенциозному замечанию, тогда она сейчас карабкалась бы по лестнице вместе с остальными гостями, и Джек не смог бы схватить ее. А теперь она едва не теряет сознание, потому что измоталась вконец и нет сил сопротивляться ему.

— Прошу, Джек, поставьте меня на ноги, — взмолилась она, вдыхая его пряный запах, этот эфир усыплял ее бдительность и размывал уверенность в бесповоротности своего «нет».

— Как только донесу вас до апартаментов королевы.

— Я и сама прекрасно доберусь — не ребенок, — сердито сказала она, когда он свернул в темный коридор и так уверенно двинулся к обетованной спальне, словно видел каждый свой шаг, хотя свечу задуло еще тогда, когда он сгреб ее в охапку.

— Я в курсе, но ваша щиколотка, верно, адски болит?

— Ну и что? — возмутилась она. — Всякая разумная женщина неизбежно почувствует недомогание после того, как вы, ваша светлость, почти целый день досаждали ей и приводили в смущение.

— Неужели? — тихо спросил он, открывая плечом дверь комнаты и почти бесшумно закрывая за собой — хуже он вряд ли мог придумать. — Или же их непременно одолеет любопытство и рабское желание узнать, как далеко мы могли бы зайти, если б вы согласились обвенчаться со мной, вам не кажется? — спросил он так, будто и сам прекрасно знал ответы на свои вопросы, но не желал отвечать на вопросы, поставленные ею.

Она не смогла найти убедительных слов и просто хмыкнула, выражая свое недоверие. Старалась не краснеть от возмущения, пока он ласково и осторожно опускал ее на ноги. Каждым нежным изгибом своего тела она безошибочно чувствовала его напряженную реакцию на восхитительно скользящее интимное соприкосновение, благо ее собственное возбуждение таилось гораздо глубже и могло остаться незамеченным.

— Я уже не боязливая девственница, — пробовала она воспротивиться его попыткам поймать ее в колдовские сети.

Но ее попытки выдать необычное за обыденное не могли подавить восторга и животного огня, который он, маскируясь под преданного любовника, снова разжигал в ней.

— Это здесь ни при чем, дорогая, — сипло прошептал он, наконец, поставив ее на ноги и на какое-то мгновение — о, ужас! — крепко прижавшись к ней своей твердой восставшей плотью.

— Не забывайтесь, я не ваша жена, — возмущалась она, непроизвольно отвечая ему всем телом.

Оно уже узнало свою любимую половину, и нельзя было винить плоть, инстинктивно отзывающуюся на мужскую ласку, можно только сожалеть о ее рабской поспешности.

— Пока.

Он то ли угрожал, то ли подавал надежду, и она чуть пошевелилась, ее тело точно знало ее пожелания и устраивалось поудобнее.

— И потом тоже нет, — решительно сказала она, стараясь не замечать своего похоронного тона — нечего ей перечить.

— Вот глупышка, — отозвался он и прекратил этот спор поцелуем, который окончательно смял все баррикады, воздвигнутые ее волей и эмоциями.

Поцелуй оказался неожиданно нежным, словно он умолял простить хотя бы за представление, которое он устроил в присутствии леди Мелиссы и Персефоны, а склонить ее к большему он и мечтать не смеет. Нет, сейчас она должна одержать верх, нельзя здесь сходить с ума.

— Нет, — шевельнулись ее губы, сумевшие на мгновение оторваться от сладостного поцелуя.

— Почему бы и нет? — забормотал он, словно ее упрямство измучило его до предела, и это было несправедливо, потому что она мыслила разумно, а он сходил с ума.

— Потому, — быстро промурлыкала она, пока жар его страстных объятий не успел размягчить ее волю, между тем как его искусные колдовские поцелуи уносили ее в их заповедный рай на земле. — Это только грезы, — шевелились ее губы, чувствуя, что созданы именно для его восхитительных поцелуев, смешно требовать от них чего-то еще.

— Джессика, ведь мы — не грезы, мы вместе, как нам и предначертано, — сурово напомнил он, и губы его сжались в твердую линию, наказывая фантазерку Джесс.

— Значит, к черту всю реальность, — предложила она и услышала его смешок, он восхитился ее непримиримым воодушевлением, она же, вопреки своим словам, постепенно утопала в его объятиях, приникая к могучей возбужденной мужской плоти.

— Нет, пока вы не признаете, что мы реально существуем только вместе, — потребовал он.

Можно подумать, это она все эти годы не замечала его как мужчину, поэтому он припозднился и решил увидеть в ней женщину всего несколько дней назад.

— Не могу.

Язык не повиновался, но она сумела вымолвить эти два горьких слова.

— Тогда и я не могу, милая Джессика, — попытался он сдобрить толикой юмора ту пропасть отчаянно жадной пустоты, что повисла между ними.

— Если бы я действительно пленяла вас, вы не смогли бы уйти, — бросила она жестокое обвинение.

Разгоревшееся желание, предвидя разочарование разлуки, снова раздирало ее на части, и она радовалась, что ей повезло остаться в неведении о таких муках все эти годы.

— Нам обоим повезло, что у меня достаточно мужества поступить сейчас именно так, пока вы не натворили того, о чем будете завтра жалеть и затем винить меня, Джессика, — заверил он охрипшим голосом.

— Я не из тех, кто наутро просыпается под изможденным любовником, который им безразличен, и это камешек в ваш огород, Джек. Вы мните себя вправе жениться на мне, не сверяясь со своими желаниями, пусть даже я буду взывать к небесам о защите, когда вы потащите меня к алтарю, и вы правы, я буду сожалеть об этом горько.