Серебряная равнина - Мирослава Томанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Махат цеплялся за любую надежду, но эта представлялась ему наиболее реальной: Станек покинет Яну, и Махат будет рядом с ней. Он получит ее жестоко наказанной. Она будет ему благодарна, если он пойдет с ней под венец, всю жизнь будет благодарна.
Силуэт девушки исчез в темноте. Махат напрягал зрение и все быстрее увлекал за собой Млынаржика:
— Пойдем, Млынарж.
Он не хотел, чтобы Яна шла ночью одна, без провожатых. Тревожно искал ее тень. Земля шаталась у него под ногами. Била лихорадка. Кипела злоба. Охватывали жалость и отчаяние. У него вырвалось:
— Сделал из нее девку.
— Ты несправедлив к нему, Здена. А к ней — еще больше. Они любят друг друга. — Млынаржик уже не щадил Махата. — Чего же ты хочешь? Что плохого в том, что они любят друг друга? Я тоже…
— Перестань! — крикнул Махат, не выдержав правды, в которой он так долго не признавался сам себе.
— Я тоже со своей женой уже до свадьбы… Это было для нас самое прекрасное время. А теперь это прекрасное время наступило для них.
— Перестань, говорю! — исступленно крикнул Махат.
Он гнался за Яниной тенью по грязи, по лужам. Яростно топтал коваными ботинками эти зеркальные островки, разбивал их на кусочки. «Разбить! Все разбить! И эту мою потухшую звезду…»
17
Несколько голов поднялись над соломенными тюфяками: в дверях стоял Махат. Шинель наброшена на плечи, рукав куртки разрезан; рука в свежих бинтах, на перевязи, белела, словно кусок известки.
Тяжело дыша, Махат прислонился к дверному косяку. Никого и ничего из того, что было вокруг, он не видел. Перед глазами стояло совсем иное.
На него были устремлены сочувственные взгляды:
— Ну, как рука?
— Оставьте его, ребята! Ему надо поспать, — сказал Млынаржик. — Проходи, Здена.
Он подвел Махата, будто слепого, к тюфяку, снял у него с плеч шинель. Махат опустился сначала на колени, потом медленно, придерживая здоровой рукой раненую, перевернулся на спину и, как только Млынаржик подсунул ему под голову скатанную шинель, моментально уснул.
Все прислушивались к его прерывистому дыханию, выспрашивали Млынаржика:
— Как дела у него? Что говорит доктор?
— Оставьте нас обоих в покое! — рявкнул Млынаржик. — Или вы думаете, что я двужильный? — Он улегся рядом с Махатом и, прежде чем заснуть, бросил в тишину: — Неизвестно, чем все это кончится. Рану не удалось зашить. И у него высокая температура.
— Я дам ему аспирин… — вызвался Блага.
— Он уже принимал. Он страх сколько всего напринимал. Ему уже достаточно.
Все затихли. Уснули. Бодрствовала только незагашенная коптилка.
Махат проснулся от собственного крика. Отекшая рука нестерпимо ныла, все тело отяжелело, во рту металлический привкус. «Эти двое пойдут дальше, вперед, а мне валяться по вонючим госпиталям». Он представил себе больничную палату, вплотную друг к другу железные кровати с жесткими матрацами и на одной из них — он. «А на каких перинах будет нежиться Станек?!» Он застонал.
В тот же миг около него на корточках присел Цельнер:
— Что-нибудь надо, Здена?
«Злорадствуют, шкурники. Или они в самом деле любят меня?..»
— Пить.
Фляга звякнула о его зубы. «Знаю, любят меня. Вероятно, потому, что я, как и они, отвергнут Яной». Он успокоился и уснул…
Все давно уже были на ногах: после утренней зарядки завтракали.
Махат то просыпался, то снова засыпал. Окончательно пробудился он от легких ударов по укрывавшему его войлочному одеялу. Какой-то солдат, склонившись, сыпал ему на колени пачки сигарет и торжественным тоном повествовал о том, как Станек выпросил для Махата у майора Давида самый лучший сорт, который получают лишь офицеры.
Махат резким толчком сбросил пачки на пол:
— Не хочу! От него ничего не хочу! Собери все и швырни ему в морду!
Связисты принялись поднимать разбросанные сигареты, — с явной неохотой возвращая их Махату. Посыльный тоже отказывался принять их обратно:
— Не могу же я принести все обратно.
— А это что? — Цельнер поднял вверх консервную банку, лежавшую на тюфяке рядом с Махатом.
— Английский компот для раненого.
— Апельсины в сахаре?! — причмокнул Цельнер. — Бери, Здена! Пусть друзья тоже немного полакомятся…
— Нет! Нет! Отдайте все назад, ребята! — Махат повернулся к посыльному: — Передай Станеку, пусть жрет сам!
У всех захватило дух. Ну и дурак же, этот Здена! Что за характер у парня!
Посыльный наклонился к Махату:
— Погоди, ты же всего не знаешь. Ты должен взять подарки Старика. Иначе ты потеряешь больше, чем сигареты и компоты. Я видел на столе у майора рапорт Старика в штаб. Получишь нашивку за ранение. А знаешь, что там еще было? Он представил тебя к награде за храбрость. Точно, — обернулся посыльный к телефонистам, — получит медаль «За храбрость». За то, что, несмотря на ранение, вел огонь по немцам, прикрывая отход товарищей.
Кровь бросилась Махату в лицо. «Медаль „За храбрость“! Такая награда красноречивее всяких слов. Там, на родине, всякий поймет, что он не трусил на фронте. А отчим? Небось, его отпрыск не заслужил такого отличия в борьбе с оккупантами, да и сам он, пожалуй, тоже. Я вернусь другим, совсем не похожим на прежнего. Мама расплачется от радости…»
— Вот видишь, Здена, — упрекнул Млынаржик. — Старик о тебе помнит…
«Награда, возвращение, родина. Я бы еще мог… Не могу! Ревность, зависть, злоба, да, безусловно, это так, но все равно я прав».
— Я не позволю заткнуть себе рот апельсином и даже металлическим кругляком!
— Это твое последнее слово? — заикаясь, спросил посыльный.
Махат опустил голову на скатку и закрыл глаза. Молчал, не двигался. Только вздрагивали веки.
— Ты соображаешь, что ты делаешь? — накинулся на него Млынаржик. — Опомнись, ради бога!
Махат хорошо представлял себе последствия своего отказа, сознавал всю серьезность своего положения: он надолго выбыл из строя, выбыл отовсюду.
— Я уже давно опомнился. От Станека не хочу ничего! — И бросил посыльному: — Проваливай!
Солдат в тягостной тишине сгреб сигареты, консервные банки и вышел.
Махат и раньше «выкидывал номера», неприятно поражавшие связистов, но этот поступок всех испугал. Слыханное ли дело, чтобы солдат отказывался от награды?! Такого еще никогда не бывало. Добром это не кончится. Если раньше все нападки по адресу Станека, которые позволял себе Махат, да и Цельнер с Благой, оставались только «достоянием» их подразделения, то теперь все дойдет до начальства, до высшего начальства.
Махат кивком головы показал на раненую руку, лежавшую рядом с ним на тюфяке, словно посторонний предмет:
— Я уже заработал благодаря ему порцию металла.
На бинтах, ослепительная белизна которых резала глаза возбужденных связистов, сгрудившихся вокруг Махата, проступала алая кровь.
Майор бросил беглый взгляд на полку, где лежали сигареты и банки компота, которые Станек выпросил у него для раненого Махата. Странно: на столе — представление солдата к награде, а здесь — доказательство, что солдат все, что от Станека, отвергает.
— О вашем представлении позже. Где вы были вчера во время атаки немцев, пан надпоручик?
«Почему он спрашивает об этом? Ведь он же хорошо знает, где я был».
— Восстанавливал связь с «Кармен».
— Это все? Больше вы ничего не желаете добавить?
Станеку было жарко в полушубке, туго стянутом офицерским ремнем.
— Не желаете, — констатировал майор. — А вы представляли себе, куда вы шли вчера со своими людьми?
— По уже проложенной линии, пан майор!
Давид резко поднялся:
— Карту!
Станек потянул из планшета карту, вслед за ней показался лист нотной бумаги. Станек быстро сунул его назад в планшет.
«Так, так. Вот у него какая карта. Ноты, — подумал майор. — На кого ни глянешь, никто до войны не думал быть солдатом. Рабас собирался быть художником, я — архитектором. Сколько же тут неосуществленных замыслов! Но зато здесь рождаются новые мечты. Я мечтал строить мосты, туннели, стеклянные дворцы — и, в конце концов, я не так уж уклоняюсь в сторону. Ведь армия — это тоже грандиозное сооружение. Однако у этого молодого человека, сдается мне, юношеская мечта разгорается сильнее и сильнее».
— Удается ли вам, уважаемый маэстро, ваша соната?
Воротник полушубка жег Станеку шею, голова под ушанкой пылала.
— Впрочем, я не уверен, соната ли это? Быть может, кантата, — не унимался Давид.
— Так, наброски…
— Наброски? Тоже неплохо. Я полагал, когда гремят пушки, музы молчат, а вас — вижу — война вдохновляет. — Давид склонился над картой и повел по ней пальцем. — Скажите, а какое вдохновение затащило вас с солдатами сюда?
— Нужно было спешить, паи майор!
— Отлично, — наигранно довольным тоном сказал майор. — Нужно было спешить! Тем более, такой пустяк: легкий, безопасный маршрут, слева рота Рабаса, справа нас защищают русские. Так вы рассуждали?
