Темные тропы - Мэтью Гэбори

– Вы у себя, – сказал проводник, протягивая Януэлю ракушку, служившую ключом. – Если вам что-либо понадобится, я к вашим услугам… – И он исчез.

Януэль до вечера оставался у изголовья Шенды. Драконийка уже почти не страдала от боли, но нуждалась в постоянном уходе. Этот вынужденный отдых злил ее и приводил в нервическое состояние, но фениксийцу была приятна необходимость постоянно дежурить возле нее. Он менял ей повязки, смазывал раны составом, который Чан приготовил вместе с несколькими подмастерьями Башни, и охранял ее сон.

Когда она спала, он усаживался на подушке возле ее алькова. Скрестив ноги, он старался углубиться в молитву, чтобы достичь того внутреннего покоя, который так часто давал ему Завет.

Феникс хранил молчание. Януэль уже несколько раз пытался возобновить контакт с Хранителем, но тот отказывался или не слышал его призывов. Это странное поведение начинало беспокоить юношу. Теперь он сомневался в том согласии, которого, казалось, они достигли. Закрывая глаза, он видел картины. Бухточка под облачным небом, уснувший на песке Феникс, мать… А потом этот странный сон, этот удушающий туман, в котором он тонет и скрытое значение которого, по-видимому, очень взволновало учителя Фареля. Он, впрочем, куда-то исчез, не дав объяснений. Януэль решил, что он последовал за Чаном, но Черный Лучник, вернувшись в середине дня после ознакомительной прогулки по кварталу, заявил, что его не видел.

Несмотря на все свои сомнения, фениксиец все же сумел отвлечься и вернуть душевный покой. Ему впервые представился случай для этого с тех пор, как он переступил порог Башни Альдаранша. Но сегодня он смог наконец оглянуться назад и понять, насколько ему удалось до сей поры противостоять напору событий. Он удивлялся тому, что пока невредим, что ускользнул от грифийских служителей и от имперской военщины. Как быстро писалась история, его история… Приглашение императора вытолкнуло его на авансцену и вырвало из детства так внезапно, что он все еще отказывался воспринимать себя как взрослого.

Как избранника.

Он привыкал к этой мысли. Ему удавалось ее понемногу усваивать, так чтобы она перестала пугать его, превратилась просто в свершившийся факт и чтобы он мог принимать себя таким, каков он есть. Оказавшись перед лицом имперской делегации, он обнаружил свою власть над жизнью и теперь задавался вопросом о смысле этой власти. Какова она в сравнении с другой властью – над Хранителями Истоков? С одной стороны, он был способен силой отнять черную драгоценность, которая сверкала во лбах этих легендарных существ. Одного лишь его желания было достаточно, чтобы погрузить их в море первичных страстей, – иначе говоря, безумия, насилия и смерти. С другой стороны, он мог извлечь из каждого человека жемчужину его жизни и приговорить его, как и Хранителей, к погибели. Убийственный парадокс сразил его. От рождения он был предназначен стать кузнецом жизни, а заложенные в нем возможности несут только смерть. Безусловно, вода и огонь противоположны по самой своей природе, но конкретно для него здесь не было никакого различия. Одно лишь присутствие Феникса было свидетельством в пользу жизни и, несмотря на молчание огненной птицы, напоминало ему, что он не один идет навстречу предстоящим испытаниям.

Правда, у него была Шенда, а также Чан и учитель Фарель, но ни с кем из них у него не было кровной связи, ни один из них не мог почувствовать малейших биений его сердца. Такая тесная связь, подобная близости между ребенком и матерью, вытекает из основополагающего акта творения.

Шенда застонала во сне. Он встал и склонился, чтобы убрать с ее щеки прядь волос. Он молча смотрел на нее, простодушно взволнованный ее красотой. Она шевельнулась и приподняла веки, как будто почувствовала силу его взгляда:

– Януэль?

– Как ты себя чувствуешь?

Она приподнялась на локте и поморщилась.

– Не очень хорошо, – сказала она со слабой улыбкой.

– Хочешь, я ослаблю твои повязки?

Она взглянула на свою грудь, забинтованную белой тканью.

– Нет, – сказала она, подложив под себя подушку. – Нет, все будет в порядке.

– Как скажешь.

– Где остальные?

– Чан непременно хочет осмотреть город. А где учитель Фарель, я не знаю.

– Тебе очень повезло, что этот человек рядом с тобой.

– Ты думаешь? Порою он кажется странным. Я люблю его, но я… я не знаю, какое чувство он испытывает ко мне. Прежде у нас была Башня, Фениксы… дружеские отношения, хотя я и был его учеником. Теперь это… это иначе. У меня такое впечатление, что он рядом со мной по той простой причине, что я оказался избранником.

– И ты можешь его в этом упрекнуть?

– Подозреваю, что нет, – уступил он.

– Я понимаю… – добавила она, прикоснувшись к его руке. – Это, конечно, несравнимо, поскольку то была любовь между мужчиной и женщиной, я хочу сказать. Но я тоже, я любила… призрак.

– Расскажи мне о нем.

Она негромко рассмеялась и твердо взглянула на Януэля своими большими фиолетовыми глазами:

– Это приказ, юноша? Я не думаю, чтобы мне захотелось с тобой говорить об этом.

– Пожалуйста. Я имею право знать. Она нахмурилась:

– Ах вот как? И с каких пор?

– С тех пор… с тех пор, как ты превратилась в Дракона ради того, чтобы сп «кти меня.

Лицо Шенды потемнело, и взгляд сделался растерянным. Она закусила губы и едва выдавила из себя:

– Ради тебя я нарушила клятву.

– В таком случае какой смысл хранить все это в тайне? Иди до конца.

Она не ответила.

– Иди до конца… – повторил Януэль.

Шенда задумалась о своем возлюбленном, который перевернул ее жизнь, об этой кощунственной любви, которую верховные жрецы Драконий восприняли как преступление. Почему ей так трудно об этом говорить? Ее рука невольно сжалась на медальоне. Она черпала силу в этом молчаливом профиле, застывшем в бронзе, в этом прохладном сокровище, которое оставалось единственной ощутимой связующей нитью между нею и прошлым. Она попыталась отыскать повод, чтобы отказать Янузлю в этой горестной исповеди, но не нашла никакого. Чтобы не предать память Лэна, она навсегда отказалась от возможности найти эфемерное утешение в объятиях другого мужчины. Ей не удавалось найти объяснение этой упорной верности, глубинному отвращению к самой мысли о том, что она может в кого-то влюбиться. Ей случалось испытывать искреннее влечение к некоторым мужчинам, которым удавалось привлечь ее внимание. Однако ее любовь к Лэну никогда не заключала в себе физической близости, и она опасалась, что любовные объятия превратят ее обет в лохмотья и это станет для нее мукой.

– Хорошо, – согласилась она.

Януэль поблагодарил ее. Затем, примостившись сбоку, он скрестил руки и легким движением подбородка дал ей понять, что он весь внимание.