Кровавая графиня - Йожо Нижнанский

Страх за судьбу трех близких людей давил на него, словно огромная глыба. Под этой тяжестью он опустился на каменные ступени, одеревеневшая рука с факелом ударилась о холодную ступень, и факел выпал из разжавшихся пальцев. Он в отчаянии потянулся за ним и, напрягая последние силы, поднялся на ноги.

«Я должен, должен взойти наверх!» — твердила в нем проснувшаяся воля. Но это минутное возбуждение не способно было надолго взбодрить обессиленное тело.

Вскоре он снова присел и снова уронил факел. Тщетно протягивал он к нему руку: огонь покатился вниз по ступеням, словно тающая искра надежды. Старик оказался в густой смолистой тьме — и стало невыносимо тяжело.

И все же неумолимая воля толкала вперед. По его вине никто не должен погибнуть, на совести у него не могут быть погубленные жизни! Он уже полз на четвереньках, стиснув зубы, таща со ступени на ступень свое тело сквозь непроглядную тьму.

Еще ступень, еще! — подстегивал он сам себя. И тьма вокруг стала редеть: сквозь какую-то открытую дверь в подземную тьму просачивались лучи дневного света.

Дальше, дальше!

Холод пронизывал его до костей, и все же он продолжал ползти. У двери своей комнаты он сел, протянул руку к ключу, повернул его.

Ян Поницен тут же открыл дверь, и Микулаш Лошонский ввалился в комнату почти без чувств.

— Что случилось, друг? — Ян Поницен, испуганный его бледным лицом, запавшими остекленевшими глазами, помог ему дотащиться до кресла.

Как же изменился кастелян! Когда он отводил Яна Калину в темницу, это был полный сил мужчина, и вот душа его, кажется, прощается с телом.

Смочив водой белый платок, Мариша отерла старику лоб. Священник напоил его. И кастелян постепенно стал оживать. В мутных глазах засветилась жизнь, застывшее лицо помягчело, на нем появился легкий румянец.

— Друг мой, друг мой, — шептал он, легонько сжимая руку священника и с нежностью глядя на девушку. — Простите меня, простите, что я подверг вас такой опасности. Если бы я не дошел, вы могли погибнуть здесь от голода…

Священник с девушкой понимали, какая смерть им угрожала, но сейчас все их мысли были обращены к Калине…

— Что ты сделал с Калиной? — спросил Ян Поницен.

— Запер его в темнице, — ответил кастелян таким тоном, словно признавался в злодеянии.

— Ты желаешь ему смерти?

— Нет, нет! — выкрикнул кастелян. — Я хочу, чтобы он жил! — И кастелян указал на ключ, засунутый за пояс. — Друг, это ключ от темницы, возьми его. — И добавил. — Освободи Яна Калину, освободи его!

Эржа Кардош вышла из сторожки вся просветленная. Про себя все подсчитывала, сколько палинки купит за полученные динарии.

— Ох уж и сквалыга этот Фицко, — усмехнулась она, справившись с подсчетом, но сказать, что она осталась недовольной, тоже было нельзя. Для того чтобы как следует подкрепиться, этих динариев вполне достаточно.

Она поспешила за беглецами. Те как раз подбирались к опушке леса. Взгляд ее восхищенно следил за стройной фигурой Магдулы. Уж госпожа будет пощедрей Фицко, когда она приведет к ней это цветущее создание!

Земля была сырой, на кустах и сухой траве поблескивала утренняя роса, и она, подобрав юбку, стала ловко спускаться с косогора. По дороге мимо известковых печей как раз проходил паренек с заплечным мешком — по всему видать, подмастерье, ищущий работу.

— Эй, эй! — крикнула Эржа Кардош во все горло. — Постой, парень!

Подмастерье остановился.

— Хочешь заработать на халяву? — спросила она, подойдя к нему.

По виду его Эржа поняла, что он согласен и на нелегкий заработок, и потому приказала ему идти в замок и сказать гайдукам, чтобы отправлялись под Скальский Верх с телегой для Фицко и пандурского капитана, которых постигло несчастье — не могут они, дескать, встать на ноги.

Подмастерье загоготал так, что было слышно далеко окрест.

— Уж я-то знаю, какое несчастье их постигло! Так им и надо, ха-ха-ха! Ну ладно. Хоть я и иду из Чахтиц, а так и быть, ворочусь. Только кто же мне заплатит за труд?

— Фицко, можешь к нему на телеге приехать, — сказала Кардош и засмеялись еще громче, чем он.

Но смеялась она не как подмастерье, из злорадства — по поводу бед горбуна, — а потому, что представила себе физиономию этого скареда, когда подмастерье протянет к нему ладонь.

Парень, насвистывая, потопал назад в Чахтицы. Эржа припустилась наперерез через поле к лесу, где исчезли лесник с девушкой.

Солнце изрядно припекало, и она так торопилась, что по лбу струился пот. Она была рада, что по лесу проходит узкая просека, и вскоре перевела дух, завидев вдали между деревьями красную юбку Магдулы. Теперь она тайком следовала за ними, держась обочины дороги, и всякий раз отпрыгивала, словно белка, за дерево, как только преследуемые оглядывались.

Магдуле Калиновой было трудно смириться с мыслью, что приходится столь удаляться от матери и брата, по которому так соскучилась. Она с радостью разыскала бы разбойников, чтобы узнать, как живется матери, и успокоить ее. Бедная, она даже не знает, что с дочкой, жива ли, да и брат ее не ведает о том. Но в конце концов, хотя и с тяжким сердцем, она дала уговорить себя, что сейчас не самое подходящее время бродить по этому краю.

— Стоит Фицко попасть в замок, он тотчас же пошлет по нашему следу ораву соглядатаев, и они прочешут всю округу. Уж как пить дать найдут нас. И кто знает, где разбойники и когда мы доберемся до них? А хоть бы они нам и повстречались, нешто мало у них забот с твоей матерью? Мы слышали, как Батори угрожала чахтичанам, что нашлет на них войско. Тогда и вовсе лихо придется лесным братьям, и придется им немало сил положить, чтобы сохранить свои головы.

Между тем на тропе, пересекавшей лесную просеку, Эржа Кардош заметила еще одну девушку.

То была Барбора Репашова, которая из-под града, от тайного входа в подземелье, где неожиданно на ее глазах сгинул Павел Ледерер, шла окольными стежками, стараясь ни с кем не встречаться. Она не знала, куда ей податься и что предпринять, чтобы вновь обрести любовь Павла. Одно она знала точно: в Новое Место больше не вернется; при одной мысли, что люди примут ее печаль как свидетельство тоски по несчастному мужу, ее охватывала такая ярость, что она забывала и о муках отвергнутой любви. Нет, она не может вернуться в Новое Место. Чем старательнее она будет показывать, как ненавидит Мартина Шубу и как рада, что он умер, тем с большим презрением будут смотреть на нее. Никто не сможет понять, почему она грустит, чахнет и увядает, коли так рада своему вдовству.

Эржа была уверена, что дичь от нее не ускользнет, и потому свернула на дорогу. Барбора поразилась, увидев вдруг ее перед собой. Эржа Кардош ловко собирала сухие ветки — у нее уже созрел замысел, как затянуть эту девушку в сети чахтицкой госпожи.

Барбора вздрогнула, когда та нежданно-негаданно подбежала к ней:

— Милая девушка, ради всего святого, спаси меня! Я бедная вдова из Грушового и хожу сюда по дрова. Лесник подстерегает меня и, боюсь, схватит. Он тут неподалеку со своей дочкой.

Она слезно просила Барбору последить за лесником, пока она, мол, отнесет домой собранные дровишки, а то дома хоть шаром покати.

— А потом я ворочусь и отведу тебя к себе, — пообещала она. — Я вижу, ты одна-одинешенька. Поживешь у меня, а коли захочешь, так я найду для тебя и хорошую работу.

Барборе слова вымолвить не удалось — всевозможные обещания сыпались на нее как из рога изобилия. И все же эти обещания успокоили ее — наконец нашлось местечко, где она сможет спрятаться. Она забудет, что она дочь гордого мастера. Пойдет работать, эта милая женщина найдет для нее место, а за работой, может, утихнут страдания последних дней. Позднее станет ясно, что надо делать, чтобы оказаться поближе к Павлу Ледереру. Она помогла старухе собрать дровишек, выслушала ее советы, на каком расстоянии следовать за лесником и его дочерью, чтобы затем, когда Эржа воротится за ней из Грушового, они не попали к нему в руки. А если лесник вздумает выйти из леса, пусть-де проследит, в какую сторону он направится, а потом вернется сюда и подождет ее.

Барбора пообещала все выполнить, и Эржа, сгорбившись под тяжестью дров, пошла своей дорогой. Про себя она посмеивалась, до чего же ловко обвела вокруг пальца глупое создание. Вернись она сюда даже через несколько часов, девушка наверняка будет ждать ее и приметит, куда подались беглецы, если, конечно, они до ночи не станут отсиживаться в лесу.

Отойдя на некоторое расстояние, она бросила дрова в кусты и с закатанной юбкой весело припустилась в Грушовое. Там зашла в трактир и стала пропускать рюмку за рюмкой — насколько хватило денег. Потом послала корчмарского батрака в чахтицкий замок с известием, чтобы к вечеру в Грушовое приехали на телеге два гайдука и ждали у сельского старосты дальнейших распоряжений.