Феникс - Леонид Николаев

— Хальт!

Это не выдержал Брехт.

Подбежали проводники и вырвали собаку из рук Анвара. Пес с трудом встал на ноги. Они тряслись, подкашивались. Животное почти пережило свой конец.

Сам «беглец» как-то странно улыбался, кусал губы. Белые губы. Стряхивал с рук клочья шерсти, И ваты. Локоть был распотрошен.

Саид глянул на Брехта:

— Вы испугались финала?

— Он мог придушить собаку… У нас их не так много, господин шарфюрер.

Гундт был занят «первым номером». Его удивил, не восхитил, а именно удивил курсант. Конечно, экзамен прошел отлично. Но не это главное. Он увидел человека, способного сделать большее. Сделать невозможное. А для Гундта такое открытие было равносильно победе, крупной победе. Ведь майор выдавал «элиту». Азарт захватил начальника школы.

— Пустите Ральфа! — приказал он Брехту.

Тот, как бы не расслышав, поднял брови, застыл с немым вопросом в глазах.

— Ральфа на площадку! — повторил майор.

— Но…

Штурмбаннфюрер сжал пальцы до хруста в суставах.

— Вы разучились понимать команду.

Брехт взбежал по лесенке наверх и исчез за землянкой.

Все пятнадцать минут, что были отданы ожиданию, прошли в тишине. Майор постукивал пальцами по столбу, подпиравшему крышу землянки. Саид наблюдал за Анваром. «Беглец» опустился на землю около дерева, сложил ноги калачиком, по восточному обычаю, и отдыхал. Он предполагал, видимо, что урок не закончен или просто прерван для каких-то уточнений или изменений в программе. Проводники отвели собак в сторону. Привязали на коротких поводках.

Появился Ральф.

Он шел рядом с Брехтом, у левой ноги его, и равнодушно посматривал по сторонам. Умный пес считал это обычной прогулкой по лесу. У землянки, правда, он насторожился. Поднял уши. Унтерштурмфюрер обвел его вокруг кустарника, дал принюхаться к следу. Ральф понял — его готовят. Напрягся. Вытянул морду, припал носом к траве. Судорожно, с хрипом, вобрал в себя запах человека. След был свежий. Острый. Возбуждающий. Захватил Ральфа. Обычно спокойный золотистый огонек в глазах сменился малиновым пламенем. Кровь ударила горячим злым током. Зверь пробудился мгновенно и захлестнул все.

Много раз Ральф видел Анвара. Много раз встречал и провожал его взглядом. Только сегодня брал из его рук сахар. Сейчас не узнал. Человек в ватнике был лишь «беглец», которого надо настигнуть, свалить, вцепиться в горло. Все остальное забыто. Стерто.

Ральф умел брать самых трудных, вооруженных до зубов противников. Когда перед ним вырисовалась фигура в зеленом ватнике, он прежде всего глянул на руки, что в них — нож, пистолет или палка? Нож. Значит, возможна борьба. Бегущего легко обезоружить. Прыжок на плечи — человек на земле. Распростертый, прижатый лицом к траве или камню. Беспомощный. За спиной ничего руками не сделаешь, если в них даже нож. Притом достаточно вцепиться зубами в кисть, и оружие выпадет.

Анвар не бежит. Анвар стоит. Ждет нападения. Это хуже. Прыгать нельзя. Прыжок может окончиться трагически — нож настигнет в полете, угодит или в шею, или в живот. Лучше кинуться в ноги. Свалить. Но и в этом случае риск велик — лезвие падет сверху. Ральф избирает третий вариант, сворачивает влево и огибает сосну, оказывается в тылу своего противника. Если человек не успеет обернуться, его судьба решена. Анвар успевает. Снова перед собакой руки. Снова нож.

Ральф некоторое время смотрит на «беглеца» испытывающе. Ему необходимо установить, какова цель человека: отступление или наступление. Уйти трудно. Почти невозможно. Ждать — значит привлечь противника. Остается — атака. Против него, Ральфа. Судя по всему, «беглец» на такое способен. Вот он уже сделал шаг. Один. Второй. Чуть пригнулся. Выставил нож вперед, чтобы овчарка при взлете сама напоролась на него. Пес вздыбил шерсть на загривке, оскалил зубы, зарычал. Предупреждение. Человеку. Если робок, лучше отступить сразу. Остановиться хотя бы.

Анвар идет.

Ральф припал к траве, подобрал под себя задние ноги. Напружинил их. Напряг до такой степени, что когти впились в землю и, конвульсивно двигаясь, стали рыть ее. Глаза застыли на «беглеце». Окаменели. Весь он в фокусе. Главное, руки и нож. Конечно, Ральф видел и глаза. Узнавал их. Где-то в неглубоких извилинах его мозга вспыхивали ассоциации и вызывали торможение, пробуждали эмоции. Но сила привычки, инстинкт зверя и раба побеждали.

Такой тишины в лесу никогда не было. Напряженной, настороженной тишины. Возможно, щелкала где-то птица, поздняя, осенняя. Возможно, ветер трогал сосны и они звенели хвоей — никто не слышал этих звуков. Не слышал и Саид. Он ловил то, что исходило от маленького клочка земли, на котором готовились к схватке человек и зверь.

Анвар сделал еще два шага. Последние. Застыл. Ближе нельзя было подойти — исчезал интервал, гарантирующий точность удара. Рука поднялась, нож оказался над головой. «Беглец» решил послать оружие впереди себя, всадить его в собаку. Сделал резкое движение, обманчивое движение, нож не оторвался от руки. Ральф даже глазом не моргнул — он знал, что человек не расстанется с оружием. И вообще угрозы на пса не действовали, слишком долго и терпеливо его приучали к хладнокровию. Зато хитрость «беглеца» дала возможность переползти немного вперед и оказаться в каких-нибудь трех метрах от жертвы. Исходный рубеж. Дальше — борьба.

Оба как струны. Предельное напряжение. Внимание увеличилось во сто крат. Едва приметный поворот головы или смещение рук — и начало.

— Фас!!

Снова не сдержал себя Брехт. Бросил истерично команду Ральфу. Ненужную команду. Третий мешал схватке. Сбил ритм. Собака кинулась на «беглеца». Кинулась, дабы выполнить приказ хозяина. Но чутье подсказало, куда направить удар — не на плечи, не в лицо. В ноги.

Оба упали. Сцепились. Огромный живой ком завертелся на траве. Характерное, клокочущее, захлебывающееся рычание собаки — кусающей, рвущей свою жертву. Ральф бороздил мордой ватник, двигался к горлу человека. Руки мешали, отбивали атаку, пес кусал их, откидывал в сторону. Но они были сильны, возвращались на место. Защищали горло. Не только защищали. Сами искали шею зверя. Судорожно, торопливо искали.

Нашли… Массивная, мускулистая шея. Сразу не обхватишь. А если и обхватишь, сжать не удастся. Прежде надо оседлать пса. На каком-то перекате Анвар застывает. Ральф внизу. Колени берут его в тиски, железные тиски, и заставляют стихнуть. Теперь горло…

— Хальт!

Опять «хальт», когда дело касается жизни собаки. Прозвучал бы этот приказ, окажись горло «беглеца» в зубах Ральфа? Прозвучал, конечно. Тренировка, игра. Анвар предназначен для другой цели. Горло его дорого ценится.

Не один Брехт бежит к сосне. Все бегут: и проводники, и Гундт.

Штурмбаннфюрер — плечистый, высокий, сильный, под стать Анвару, — помогает курсанту подняться. Теперь ему нужна помощь. Огромное напряжение опустошило человека. Он словно тряпичный: не держится на ногах, колени сгибаются, трясутся. Гундт обнимает его. Сажает на ствол поваленного дерева. Кричит кому-то:

— Коньяк! Живо!

Хлопает Анвара по плечу:

— Феноменально. Я не видел ничего подобного. Он бессмертен.

Остальные молчат. С испугом и состраданием смотрят на почти синее лицо Анвара, на дрожащие губы его, на изодранный в клочья ватник.

Гундт сам наливает коньяк в большой стакан и подносит курсанту. Жадно хватают губы стекло. Стучат по нему. Дробно отхлебывают разящий спиртом напиток. Глоток за глотком, почти не переводя дыхание.

— Данке шен…

Ральф тут же. На поводке. Он уже успокоился. Поднял уши и удивленно разглядывает своего противника. Без злобы. Без настороженности. Словно ничего не было, ничего не случилось. Смертью только пугали — и его, и человека. И когда «беглец» устало улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить его голову, Ральф не шелохнулся. Из его раскрытой пасти вывалился язык и добродушно повис. Он мог даже вильнуть хвостом. В сущности, оба они не испытывали вражды друг к другу, они выполняли команду. Однако чтобы вильнуть хвостом, нужны силы. А их не осталось у Ральфа.

Все-таки он не раб. Его нельзя затравить собаками. Нельзя заставить умереть по чьей-то прихоти. Схватка показала не только умение и силу. Она раскрыла человека. У него оказалась воля. Это увидел суровый и хмурый Гундт. Увидел и внутри где-то порадовался. Ему давно хотелось найти материал, из которого можно было бы вылепить сильного, волевого исполнителя. Кажется, сегодня повезло. О душевных противоречиях Гундт не задумывался. Отбрасывал их. Перед ним был солдат. Умея драться, он дойдет до указанной цели. Если не дойдет — смерть. Причем сознательная смерть. Диверсант не имеет права сдаваться противнику живым. Боясь разоблачения, он должен убить себя сам. Поэтому Гундт требовал от инструкторов воспитания у курсантов воли. «В конечном счете вас все равно расстреляют или повесят, а до этого подвергнут пытке, — говорил он на занятиях. — Сократите собственные страдания. Не ищите выхода. Не стройте напрасных иллюзий. Преступления против государства не прощаются. Так было тысячу лет назад, так будет всегда».