Ад - Александра Маринина

– Завтра, – кивнула она. – Я обязательно приеду завтра. Не скучай.

Вернувшись домой, она позвонила Тамаре.

– Я не знаю, что делать, – пожаловалась Люба. – Папа категорически не хочет съезжаться с нами. Но он уже не может жить один. Вбил себе в голову, что он уже совсем старый, перестал гулять, ходить в магазин, в поликлинику. Если так будет продолжаться, он очень быстро ослабеет и действительно состарится. Я пробовала ездить к нему каждый день, но…

– Я поняла, – перебила ее Тамара. – Дай мне месяц.

– Для чего? – не поняла Люба.

– Я продам дело и приеду. Буду жить с папой.

– Ты с ума сошла! – задохнулась Люба. – Как это – ты продашь дело? Дело, которое вы начинали вместе с Гришей, которое вы поставили на ноги, которое ты потом так подняла! Это невозможно!

– Это возможно, Любаша, – мягко возразила Тамара. – Ко мне давно подкатываются с просьбой продать салон. Раньше я отказывалась, а теперь сам бог велел согласиться.

– Но ведь жалко!

– Жалко, – согласилась Тамара. – И папу жалко. И тебя. Ты хочешь, чтобы салон оказался для меня дороже вас?

– Нет, но…

– Вот именно, – жестко заключила сестра. – Я всегда учила тебя различать главное и неглавное. Сейчас папа и ты для меня куда важнее дела. Я достаточно лет этому делу отдала, я назанималась им вдосталь, пора и честь знать. Денег я уже и так заработала достаточно, а если продам салон – вообще стану миллионершей. Вернусь к папе и буду жить припеваючи.

– Но ты же не сможешь сидеть с ним в квартире целыми днями, Тома! Ты просто задохнешься от тоски и скуки.

– Почему сидеть? – удивилась Тамара. – Я пойду работать. Уж с моими-то руками и с моей репутацией работу я себе всегда найду.

– Ты была хозяйкой салона и эксклюзивным мастером. Неужели после всего этого ты согласишься на роль обыкновенного мастера в рядовой парикмахерской?

– Ну зачем же? – рассмеялась Тамара. – Я могу пойти не в рядовую парикмахерскую, я могу вернуться в ту же «Чародейку» или еще в какой-нибудь модный салон. Ты за меня не беспокойся, Любаня, я устроюсь. Дай мне только время, чтобы утрясти все формальности с продажей, и я приеду.

– Томочка, не руби сплеча, – взмолилась Люба, – подумай как следует, стоит ли тебе это делать. Я не прощу себе, если ты продашь салон и потом будешь жалеть об этом. Я буду чувствовать себя ужасно виноватой. Ведь это из-за меня…

– Ну-ка прекрати! – прикрикнула на нее Тамара. – Что значит – из-за тебя? Разве ты виновата в том, что папе восемьдесят один год? Разве есть твоя вина в том, что он стареет и слабеет, что он не может жить один? Разве ты виновата в том, что он не хочет съезжаться с тобой и менять квартиру? В конце концов, он не только твой отец, но и мой тоже, почему ты одна должна тянуть все тяготы его старости на себе? Я вернусь, и это не обсуждается.

После разговора с сестрой Любе стало намного легче. И дело даже не в том, что отец будет жить не один. Тамара вернется! Она будет здесь, рядом, и с ней всегда можно будет поговорить глаза в глаза, как когда-то, обнять ее, пожаловаться, поплакаться и получить утешение и совет. И главное: от Тамары ничего не нужно скрывать. Не нужно ей врать. С ней можно разговаривать, как с самой собой.

Тамара почти закончила оформление своего салона на нового собственника и должна была через неделю переехать в Москву, когда из Красноярска пришло печальное известие: умерла мать Родислава, Клара Степановна. После ее замужества и переезда Романовы редко виделись с ней, но регулярно перезванивались и радовались тому, что Клара счастлива с новым мужем. Правда, здоровье у нее было не очень, она частенько прибаливала, но каждый раз, когда Родислав говорил, что немедленно прилетит, отговаривала сына и клялась, что ничего серьезного, обычная простуда, или грипп, или обострение холецистита, и пусть Родик не волнуется, все будет в порядке и приезжать не надо. Родислав охотно верил и с облегчением клал телефонную трубку. Лететь в Красноярск ему не хотелось.

За последние десять лет, с тех пор как Клара Степановна уехала из Москвы, они виделись всего три раза: Клара с мужем приезжала погостить, проведать сына с невесткой и внуков. И вот теперь нужно было лететь на похороны.

– Ума не приложу, как быть с папой, – переживала Люба. – Я боюсь говорить ему о Кларе Степановне, он теперь очень болезненно реагирует на сообщения о смерти людей своего поколения. Ему все время кажется, что он – следующий. Я боюсь его расстроить.

– Но мы же летим все вместе, с Лелей, как мы можем скрыть от него наше отсутствие? Нас ведь не будет дня три, если не все пять, – сомневался Родислав. – Мне кажется, надо сказать правду Николаю Дмитриевичу. Все равно ведь рано или поздно он узнает правду. И тогда будет скандал: почему мы ему не сказали. Мама поздравляла его со всеми праздниками, и если она не позвонит, он забеспокоится.

– Я боюсь, – вздыхала Люба. – Он может разволноваться, распереживаться…

Но сказать все-таки пришлось, Люба и Родислав пришли к выводу, что утаить от Николая Дмитриевича горькую новость не удастся. Реакция старика оказалась вполне предсказуемой, но в то же время и неожиданной.

– Ну вот, Евгений Христофорович ушел первым, потом Зиночка, теперь и Клара Степановна. Все мое поколение уходит, моя эпоха заканчивается. Скоро и мне пора. Вы, ребята, берегите меня, пока я жив – вы в безопасности.

– В каком смысле? – удивился Родислав.

– Когда я умру, вы будете следующими. Пока я есть, я как стена между вами и смертью. А когда меня не станет, вас уже никто не защитит.

Родиславу было в тот момент пятьдесят три года, Любе – пятьдесят один, они считали себя еще совсем молодыми, и мысль о собственной смерти казалась им дикой и явно преждевременной.

– Я уж с вами не полечу, – продолжал между тем Головин, – не по возрасту мне такие перелеты, у меня давление. А вы там смотрите, ведите себя правильно, все организуйте честь по чести. И держитесь. Горе у тебя, конечно, Родька, огромное, я это понимаю, но ты – главное – себя береги и Любочку с Лелей, будь им опорой. Нам, старикам, пора уходить, так что все закономерно и правильно. Мама твоя прожила долгую хорошую жизнь, была счастлива, сына вырастила, внуков понянчила, чего еще нужно? Пусть земля ей будет пухом. Постарайся не очень горевать, ей сейчас хорошо, порадуйся за нее.

После этого разговора Люба в очередной раз удивилась отцу и подумала, как, в сущности, мало она его знает. Не ожидала она от него таких слов. Не ожидала, что он может так рассуждать и чувствовать. «Какая глупость думать, будто мы знаем своих близких как облупленных. Какая непростительная глупость и самоуверенность! Ничего мы о них не знаем, ничего мы в их душах не видим и не понимаем. А когда они уходят, у нас уже нет возможности что-то узнать, увидеть и понять. Мы всегда опаздываем со своими прозрениями, всегда!»

Ей стало очень горько и немного страшно.

Наступила осень, город пышно отпраздновал свое 850-летие, Тамара переехала в Москву и поселилась с отцом. Жизнь снова вошла в привычную колею, и даже отсутствие Николаши стало фактом, с которым надо просто смириться. Люба по-прежнему раз в два месяца относила Аэлле деньги и через несколько дней получала сообщение: ее сына все еще не нашли. Ну и слава богу. Сам Коля больше ни разу не позвонил. Прекратить думать о нем Люба не могла, но плакать перестала.

Приближался день рождения Лели. Люба, как обычно, поинтересовалась у дочери, сколько ожидается гостей, чтобы заранее все спланировать, купить и приготовить, но Леля ответила, что свой двадцать пятый день рождения будет отмечать с друзьями и коллегами в ресторане. Ну что ж, имеет право, подумала Люба, все-таки двадцать пять – это дата. Она терпеливо ждала, что дочь пригласит родителей на свой праздник, но так и не дождалась. Леля попросила денег на ресторан и больше тему своего дня рождения не обсуждала вообще.

Люба и Родислав решили на этом не заостряться. В конце концов, девочка уже взрослая, глупо ожидать, что она всю жизнь будет держаться за маму с папой. День рождения дочери они отметили вдвоем, отправили Лелю в ресторан, не задав ей ни единого вопроса, Люба красиво сервировала стол и подала любимые блюда Родислава. Они выпили дорогого хорошего вина, уютно поужинали, поздравили друг друга, посмотрели телевизор.

– Жаль, что Тамара не пришла, – заметил Родислав. – Она так любит Лельку. Посидели бы втроем.

– Не может же она бросить папу и пойти к нам в гости на день рождения папиной же внучки, – возразила Люба. – А папа стал совершенно неподъемным, он даже ради Лелькиного дня рождения далеко от дома не отойдет. Хорошо еще, что он с Тамарой гулять ходит, хоть и недалеко, по ближайшим улицам, но все-таки. Мы в выходные к ним поедем вместе с Лелькой, все вместе отпразднуем.

Время близилось к полуночи, и Люба начала волноваться.

– Рестораны закрываются в одиннадцать, она уже должна быть дома. Ну вот где ее носит?