Морской лорд. Том 2 - Александр Чернобровкин

Шла она быстро, так что мы сближались стремительно. Уклоняться от боя неверные не собирались. Они как бы не замечали нас, продолжали следовать прежним курсом. На настройках появились лучники, которые выстроились вдоль борта. Луки у них были короткие, а стрелы легкие. Летели они далеко, но сильно отклонялись ветром. Такая стрела пробьет кольчугу только на очень близком расстоянии. Поскольку мои матросы были в кожаных доспехах или вообще без них, я предупредил, чтобы не подставлялись. Сам к тому времени облачился в кольчугу и бригантину и взял щит и все оружие: арбалет, копье, саблю и кинжал.

Мавры первыми, метров за пятьсот, начали стрелять из луков. Большая часть стрел не долетала или попадала мимо. Когда дистанция сократилась метров до четырехсот, принялись за дело мои матросы. Их тяжелые стрелы попадали точнее и легко пробивали кожаную броню, которая была на лучниках врага. Палубы на обеих настройках сразу опустели. Те, кто остался жив, спрятались. Зато капитан повел шеланди на таран. Зная, что галера более маневренна, может развернуться буквально на пятачке, я заранее начал уклоняться от нее и приказал матросам бить по кормчим. Их было четверо – по паре на тяжелое длинное весло с каждого борта. Они пытались спрятаться за фальшборт, но ахтерштевень у нас был выше. Сперва ухлопали кормчих с правого борта галеры, дальнего от нас, затем с левого. Следом перебили всех, кто находился на переходном мостике, с которого командовали гребцами. В это время весла с левого борта подняли, а с правого – гребли, разворачивая шеланди в нашу сторону. В итоге разворот затянулся. Нос шеланди прошел дальше влево, развернув ее на курс, параллельный нашему. Я приказал сближаться вплотную.

Весла с правого борта не успели убрать, потому что некому было подать команду. Мы сломали с десяток весел, пока шхуна не остановилась. К тому времени на шхуне убрали все паруса, а шеланди зацепили тремя «кошками» и начали подтягивать. Мы были немного выше. Четверо моих матросов уже подтаскивали трап, но большая часть готовилась перепрыгнуть с планширя на планширь. Их не смущало то, что из-за утлегаря расстояние между судами оставалось около метра. От шеланди шла такая сильная вонь, что общественные советские туалеты отдыхали.

Я, вооруженный мечом и кинжалом и со щитом, первым перешел на вражеское судно. На верхних палубах не осталось ни одного живого человека. Везде валялись трупы в белых тюрбанах, намотанных поверх железных шлемов, серовато-белых стеганках, наверное, набитых хлопком, и красных, зеленых или синих шароварах. Босые все, кроме одного, у которого были кожаные туфли с узким загнутым носком и без задника. Одет он был тоже получше остальных, даже имел короткую кольчугу под белой накидкой. Рядом с ним валялся длинный бич, сплетенный из ремней, обтрепанных на концах. Внизу, вдоль бортов, на скамьях, расположенных под углом к борту и отклоненных в сторону кормы, сидело по два человека, голых и грязных, с длинными волосами и бородами. Каждый держал свое весло. Одна нога, ближняя к борту, прикована к скамье короткой, сантиметров тридцать, цепью. Нужду справляли под себя, поэтому и вонища такая. Люди разных национальностей и рас, они казались братьями-близнецами. Увидев меня и опознав во мне христианина, заорали все, как один. Это был вопль радости, избавления. Я приказал Умфре и Джону идти к носовой надстройке, а сам с Нуддом и Рисом направился к кормовой.

Там была одна дверь, расположенная прямо напротив переходного мостика. Открывалась она внутрь. Хватило одного удара ногой, чтобы распахнуть ее. Внутри стоял юноша лет девятнадцати, вооруженный саблей и кинжалом. На голове шлем, обмотанный белой материей, а тело защищала кольчуга с короткими рукавами, надетая поверх стеганки. Узкое, выбритое лицо со смуглой кожей, тонким длинным горбатым носом, напоминающим кливер, и тонкими черными усиками выражало решимость умереть, но не сдаться. Своим носом мавр напомнил мне однокурсника Альберта Гена. Того каждый уважающий себя пацан норовил двинуть по шнобелю. Альбертик не отличался ни комплекцией, ни драчливостью, поэтому получал постоянно. Доходило до того, что даже перед выпуском, когда круче нас в училище никого не было, пара салаг, пробегая вечером мимо него по плацу, двинула по носу Гена, не смутившись четырьмя лычками на его рукаве.

Я прислонил щит к переборке и достал кинжал. В тесной каюте от него больше пользы, чем от громоздкого и тяжелого щита. Мавр подождал, когда я приготовлюсь, и ударил саблей. Я принял ее на кинжал и рубанул своей, пытаясь перерубить его саблю. Не получилось. Она была изготовлена не из дамаска, но не сломалась. Мы обменялись еще парой ударов, а потом я сделал выпад саблей и, когда мавра попробовал блокировать ее своей, крутанул так, как учил гепид Сафрак. Сабля выпала из руки мавра, повисла на темляке. Я приставил острие своей к его шее под подбородком и надавил вверх. С задранной головой трудно наносить точные удары. По шее потекла тонкая струйка темной крови. Я кинжалом показал мавру, чтобы уронил оружие. Что он и сделал. Его кинжал встрял в палубу у левой ноги, а с саблей мавру пришлось немного повозиться, высвобождая руку из темляка. Она ткнулась в палубу острием, но сразу упала. Ножны у его оружия с золотыми вставками да и одежда явно не бедная. Сохраним ему жизнь. Я показал мавру, чтобы вышел из каюты. Возле входа в нее стояли два моих рыцаря, которые наблюдали наш поединок. Они мечтают научиться владеть мечом, как я.

– Обыщите и отведите его на шхуну, в трюм, – приказал я и вернулся в каюты.

Она занимала всего треть надстройки. Вдоль трех переборок шел невысокий помост, накрытый узкими коврами, на которых лежали разноцветные подушки. В четвертой переборке была дверь, возле которой в углу стоял большой сундук с выгнутой крышкой, украшенной бронзовой чеканкой в виде растительного узора. По бокам две массивные бронзовые ручки. Внутри сундука лежала восточная одежда из шелка и льна, под которой находились аккуратно обернутые белой материей астролябия и три книги с исписанными арабской вязью листами пергамента. По-арабски читать не умею, поэтому не могу сказать, что в них написано.

Дверь в соседнее помещение была не заперта. Там находилась каюта, в которой стоял сытный запах марихуаны, хотя дыма не было. Напротив двери у переборки сидел на покрытом ковром помосте, поджав под себя босые ноги с потрескавшимися, толстыми ногтями, обложенный разноцветными подушками, тучный мужчина лет пятидесяти. Голова его была выбрита наголо. На круглом, жирном лице длинные седые усы и нос, как у молодого, недавно побежденного мною. Наверное, это отец юноши. Глаза с расширенными, заторможенными зрачками, как у обкуренного гашишем. Влажные губы искривлены кумарной ухмылкой. Видимо, собрался умирать в прекрасном расположении духа. Одет в шелковый темно-зеленый халат и черные шаровары. В руках он держал пиалу, судя по цвету, с чаем. Па палубе перед ним находился надраенный, бронзовый поднос, на котором стояли такие же надраенные чаша с финиками и узкий длинный кувшин. Слева от мужчины, в самом углу, испуганно замерли две девушки лет пятнадцати-шестнадцати, тоненькие, с повязанными на головах платками из почти прозрачной материи, которая закрывала и лица по глаза. На обеих топики из золотистой материи, оставлявшие открытыми плоские животы со смуглой кожей, и темно-красные шаровары. Ступни маленькие, тонкие и с педикюром коричневого цвета. На дочерей не похожи. Наверное, наложницы. Возле кормовой переборки стояли два больших сундука и один поменьше. Первый большой был доверху набит шмотками и обувью, все дорогое и не старое. Во втором, заполненном наполовину, лежали в одном, большем, отделении специи, а в другом стояли два вместительных и плотно закрытых тубуса из черного дерева с чаем и гашишем. В меньшем сундуке сверху лежали книга в зеленом сафьяновом чехле, скорее всего, Коран, большая шкатулка с перламутровыми вставками, наполненная жемчужинами, которых было не меньше пары сотен, а снизу – деньги, золото и серебро, в основном с мусульманской символикой, хотя попадались и с христианской.