Ворон - Дмитрий Щербинин

Хаэрона сам любил свободу, а тут такая боль! Он почувствовал, что еще немного, и этот несчастный не выдержит, умрет прямо пред его троном.

И он повелел:

— Ежели тебе больше нечего сказать, и совесть твоя чиста — ты свободен!

Молодой, неопытный правитель… Он и не знал, что этот вопль Маэглин издал отчаявшись, и решился уж рассказать все, как было.

Помедли Хаэрон несколько мгновений, и многое в истории Среднеземья вышло бы совсем, совсем иначе…

Насколько в этот рассветный час, было тяжело состояние Маэглина, настолько легко и ясно было на душе у Барахира. Он, как и правитель Хаэрон, проспал всего два-три часа, а те чувства, которые с утра теснили его груди, рвались на свободу, знакомы юношам, которые влюбились в самую прекрасную деву на всем белом свете…

Барахир жил в небольшой каменном домике, окруженным маленьким, но очень густым, душистым яблоневым садиком — наверное, потому он никогда и не чувствовал запаха яблок — этот запах был для него столь же привычен, как для иных обыкновенный воздух.

— Эллинэль… Эллинэль. — повторял он милое имя, и виделся чистый родник, спешащий по камешкам. — Эллинэль, Эллинэль… — повторял он, засыпая. — Эллинэль, Эллинэль. — повторял он, просыпаясь.

— Как жаль, что я не поэт. — шептал он в тот ранний час, когда ночь обнималась с зарею, на небе еще виднелись звезды, и не было видно каких-либо цветов, кроме серебристо-росных.

Он стоял перед открытым окном, и стоило протянуть руку, как уж можно было сорвать одно из спелых яблок, которыми увита была ближайшая ветвь.

Он принялся быстро ходить по горнице и тут понял, что не высидит дома; тогда быстро одел нарядный темно-голубой камзол, который полагался воинам Туманграда в праздничные дни, да и выбежал на безлюдную пока улицу. Быстро зашагал к городским воротам, и лицо его так сияло, что попавшийся навстречу пес, завилял хвостом, и, радостно подвывая, бросился по улицам.

Барахир уж и позабыл, что Эллинэль дочь эльфийского князя; забыл, как подшутила она накануне, когда он хотел ее поцеловать. Вот он не выдержал и сорвался — бегом помчался во двор трактира, намериваясь пройти по тайному ходу, но тут решил, что негоже в этот день держать тайну, и побежал к воротам.

Новый хранитель ключей, отпирая пред ним створки ворчал:

— Не спокойно нынче. Ворота велено отпирать только пред началом процессии. Ну да ладно — все равно, сегодня одного уже пришлось выпустить. Эх, Барахир, Барахир — помяни мое слово: грозные дни настали, и не время нам праздновать…

Барахир не расслышал этих слов; ведь, жизнь была прекрасна, а когда стены остались позади — он и вовсе засмеялся от счастья.

Заря уже разгорелась в полнеба, и сияющими, пламенными своими отрогами взбиралась все выше. Любуясь ею, он пошел к Бруинену, решив, перед тем как идти в лес, проводить Элендила, который в этот час спускался в небеса Среднеземья — и он отошел к самому мосту. Вот она — утренняя, милая звезда, величаво, опустившаяся, за городские стены.

Барахир вздохнул счастливо при мысли о далекой западной стране, которая радовала теперь взор Эллендила: а про нее в Туманграде только и было известно, что там благостно, и что простым смертным туда не попасть — этого было достаточно, для впечатлительного юноши…

Он еще некоторое время полюбовался небесами, и уж собрался идти к лесу, как услышал, что кто-то плачет.

Плач до этого разносился негромкими сдержанными всхлипываниями, а теперь прорезался громким и пронзительным рыданьем. Барахир огляделся, и вот понял, что неслись эти рыданья из-под моста.

И вот он бросился к мосту: здесь, от дороги спускались к воде каменные ступени, в окончании которых, метров на пять выступал деревянный настил, с которого Туманградские женщины стирали белье, а мальчишки, разогнавшись, ныряли в воду — благо, что дно здесь было глубокое.

И вот Барахир сбежал по этим ступеням, и хотел уж выкрикнуть какие-нибудь ясные слова, как рыданья неожиданно прервались — раздался нервный, сдавленный голос:

— Эй, кто здесь? Кто?! Оставьте меня! Да что вам от меня надо?!

Еще, когда прозвучало первое слово, Барахир, узнал голос Маэглина, и, конечно, вспомнилась давешняя история.

Хотелось, подбежать, узнать, однако, Барахир сердцем почувствовал, что надо пока укрыться. Он и не мог объяснить, почему это так надо — но порыв был искренний и юноша ему повиновался. Он втиснулся в выбоину, которая проступала на древней кладке моста.

— Кто же здесь? Кто здесь, а?! — плачущим голосом восклицал Маэглин, и вот выглянул из-под моста, и, никого не увидев, вернулся в свое убежище.

В утреннем, девственном воздухе отчетливо был слышен его дергающийся, срывающийся то в плачь, то в хрипловатый визг голос:

— …Ну вот… ну вот — ты хотел остаться в гармонии с этой Новой Жизнью, но как на сердце то беспокойно! Боль-то какая на сердце! Вот только шаги чьи-то услышал, так страх то как рванулся! О-ох — как тисками то страх сжал… — тут он зашептал стремительно, то жалея, то проклиная себя, то сквернословя на Туманград, то вспоминая девочку, и вознося ей молитвы — и все-то было в страдании…

Наконец он вскричал рыдающим гласом:

— Что ж мне делать теперь? В реку броситься?.. О — нет! Страшно в эту темень бросаться — я жить хочу! Но, вот, как же я смогу жить спокойно теперь?! Ведь — это по моей вине они придут… Ох, нет, нет! Нет же! Ха-ха-ха! — он зашелся пронзительным, безумным хохотом. — Ведь, они то ждут, что я им открою ворота, а как же я им открою, если я больше не хранитель ключей, я даже из города изгнан, они то этого не знают… — и тут горько зарыдал. — Но ведь, они, все одно, придут сюда! Ведь они сказали — что, ежели ворота не откроем — так выломают их! О-ох — горе мне, горе какое!.. Не жалко города, но вот людей, но вот детей… — он долго рыдал, и сквозь рыданья эти прорывались все прорывался стон жалобный. — Если бы теперь вернуться к этому королю и рассказать ему все… О нет, нет — только не это! Только не возвращаться! Нет, нет! Опять этот взгляд жгучий, а потом… гнев!.. О нет, не-е-ет! — взвыл он в отчаянии.

Потом минут пять тянулись рыданья, и вдруг события развернулись резко и неожиданно: с дороги раздались тихие шажки, а затем, колокольчиком зазвенел голосок девочки:

— Кто здесь плачет?..

Рыданья оборвались, раздался неожиданно нежный, тянущийся к тому колокольчику глас Маэглина:

— Ты ли это?.. Ты уходишь из этого города?! Значит — судьба смилостивилась надо мною!.. Мы уйдем к Новой Жизни вместе! Скорее, скорее — прочь из этого темного места!

Тут раздались стремительные шаги, и Барахир понял, что надо действовать, и, когда Маэглин пробегал мимо, набросился на него. Вместе слетели они с каменной лестнице, повалились в густую и высокую траву, сцепившись, покатились вниз, к теченью Бруиненна.

— А-а-а! — вопил Маэглин, и пытался вырваться, но Барахир сдерживал его, кричал. — Стой же ты! Рассказывай все, что знаешь!

Маэглин пришел в такой ужас, что и слова не мог вымолвить, но только рвался и рвался, к Новой Жизни. И вот они пали в воды Бруиненна, которые были темны в этот час. Получилось так, что Маэглин упал сверху. Барахир, еще не пришедший в себя от услышанного, на мгновенье ослабил хватку, и этого было достаточно — Маэглин тут же вырвался.

Барахир, все еще пребывая под водой, успел схватить его за ногу, однако, нога эта отчаянно дернулась, ударила Барахира в грудь, и отнесла его к самому илистому дну. В несколько сильных гребков вырвался он на поверхность рядом с деревянным настилом; ухватился за него, стал подтягиваться. В это время Маэглин уже взбежал по лестнице.

У начала первого пролета моста стояла лет восьми-девяти девочка, внимательно смотрела то на Барахира, то на Маэглина. У нее были густые, светло-златистые волосы. Она казалась созданием небесным, стоящем выше всех радостей и горестей земных. В будущем она обещала стать прекрасной девой, пока же была облачным, воздушным виденьем. К этому-то облачку и подбежал Маэглин — он пал пред нею на колени, и зашептал:

— Бежим скорее от него!

— Нет! — крикнул Барахир, выбираясь на настил. — Ты должен рассказать все!

Первый луч восходящего светила коснулся этого берега, и пролетела над их головами ласточка.

— А кто он? — спрашивала девочка.

— Он хочет задержать нас! — плакал Маэглин.

— Стой! — кричал Барахир, взбегая по лестнице.

Маэглин, продолжая плакать, подхватил девочку на руки, и бросился по мосту. Несмотря на усталость свою — бежал он очень быстро — что уж заложено в человеческой природе, когда подступают решительные минуты, вновь и вновь, берутся силы, казалось бы, и вовсе не человеческие.

И вот, когда Барахир выбрался на мост, Маэглин пробежал уже половину расстояния от берега до берега, а было там не менее трехсот шагов.