Борис и Глеб - Андрей Ранчин

Борис очнулся от острой боли, жалости, ранившей его в сердце. Вокруг, сколько мог охватить взор, простиралась все та же бескрайняя печальная степь. Печенегов всё не было: верно, неготовыми дорогами они ушли вглубь равнины, растворились в пространстве, сгинули, как воздушный морок. Тягостное предчувствие стало томить князя.

О событии, предшествовавшем убиению Бориса и Глеба и многолетней борьбе за власть между Святополком и Ярославом Мудрым, «Повесть временных лет» сообщает: «В год 6523 (1015). Когда Владимир собрался идти против Ярослава, Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего; но Бог не дал дьяволу радости. Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис. Между тем печенеги пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся; в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день»{327}.

В год ухода из жизни крестителя Руси точно были живы семь его сыновей: приемный Святополк и родные Ярослав, Мстислав, Святослав, Судислав, Борис и Глеб[95]. Расстановка персонажей начинающейся трагедии в момент ее завязки — смерти Владимира — была такова. Борис возвращался из похода на печенегов, когда получил известие о кончине отца и о вокняжении брата и врага Святополка в Киеве. Где находился Святополк в момент кончины Владимира, неясно, но сразу после смерти приемного отца он оказался в столице и занял киевский престол. Ярослав оставался в Новгороде, но вскоре после гибели Бориса, Глеба и Святослава Древлянского он вступит в схватку с их убийцей. Святослав княжил в Древлянской земле. Это протагонисты трагического конфликта. Вне-сценическими персонажами и одновременно зрителями были Судислав и Мстислав. Судислав не то княжил во Пскове, не то по малолетству жил при дворе отца или — что менее вероятно—у кого-то из братьев. Единоутробный брат Ярослава Мудрого Мстислав, видимо, оставался в столице своего княжества Тмутаракани — городе на Таманском полуострове, завоеванном некогда у хазар. Тмутаракань находилась на месте нынешней Тамани, по какой-то прихоти названной мизантропом Григорием Александровичем Печориным «самым скверным городишком из всех приморских городов России». В братоубийственном конфликте тмутараканский князь никак не проявил себя. (Впрочем, один поздний и сомнительный источник — так называемая «Булгарская летопись» — отводит именно Мстиславу решающую роль в событиях 1015 года. Но об этом — в следующей главе.)

Своим наследником на киевском престоле, как мы уже предположили, Владимир хотел видеть Бориса. Любимый сын не был старшим среди детей Владимира, но для отца это не имело значения. Первый бесспорный случай, когда передача власти над Киевом осуществлялась по праву старшинства, причем старший из сыновей объявлялся господином (сеньором) для младших, — это завещание Ярослава Мудрого (1054 год). Умирающий Ярослав заповедал сыновьям: «Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня <…>»{328}. В одно время с Ярославом, в 1055 году, принцип сеньората выразил в своем завещании другой славянский правитель — властитель Чехии Бржетислав.

Как заметил о завещании Ярослава еще в середине позапрошлого века историк К.Д. Кавелин, «вся Россия должна была принадлежать одному княжескому роду. Каждый князь, член рода, получил свою часть. <…> Старший в роде, ближайший по рождению к родоначальнику, долженствовал быть главным, первым между князьями. <…> Ему, как старшему, подчинены все прочие князья в их действиях и отношениях между собою. Он был представителем единства княжеского рода, главою всех князей и вместе представителем политического единства Руси. Его местопребыванием был Киев <…>»{329}. Известный историк и юрист истолковал принцип, выраженный Ярославом, как утверждение старого, родового начала: «<…> По началу родовому, которое должно было поддерживать единство России и княжеского рода, после общего родоначальника старшим был его старший сын, потом второй, потом третий и т. д.»{330}.

Однако не очевидно, что наследование власти в Киеве осуществлялось по нормам обычного родового права. И, наконец, старшинство по возрасту не было безусловной нормой и в самом родовом праве. Да, княжеский род правил как большая семья, или «задруга» (слово южнославянского происхождения, используемое в историографии как термин), но и в «задруге» «большак — не владелец, а только распорядитель и опекун общего имущества. <…> Всякое распоряжение задружным имуществом возможно только с согласия всех членов задруги. <…> Слабость собственно родовых начал в задруге хорошо выясняется крайней неопределенностью порядка преемства в звании и роли большака. Сравнительное изучение задружных порядков у разных славянских народов показывает, что в этом отношении славянское обычное право вообще не выработало сколько-нибудь твердых норм. <…> Видим в руководящей роли, по смерти “природного” старейшины, отца, либо вдову-мать, либо сына, обычно старшего, но не всегда <…>»{331}. По мнению А.Е. Преснякова, «о праве на старейшинство» нет оснований говорить даже по отношению ко второй половине XII века, когда, казалось бы, при притязании на Киев или при попытке установления верховенства власти одного князя над другими встречаются частые ссылки именно на это старшинство: «Князья заключают соглашения, причем один другого обещает “имети въ отца место и въ всей воли его… ходити”, причем комбинации возможны самые разнообразные: племянник оказывается отцом дяде, князья разных поколений — друг другу братьями. Вся эта терминология выродилась в условный дипломатический язык при заключении договора о союзе, помощи, покровительстве»{332}. Историк решительно отрицает концепцию, согласно которой передача власти регулировалась принципом старшинства: «Какие выводы можно сделать из <…> фактов относительно характера княжеского владения в древней Руси до смерти Ярослава Владимировича? Прежде всего надо подчеркнуть то, что уже отмечалось: полное отсутствие каких-либо указаний на понятие старейшинства, каких-либо преимуществ первородного сына. Борьба идет каждый раз за всю отчину, за все, чем владел отец, и кончается, лишь когда кто-либо начнет один владеть в Русской земле»{333}. И в этом нет ничего странного: и при выборе главы большой семьи, главы рода (старейшины) «решающее значение имел тот или иной фактический авторитет или выбор при отсутствии строго определенного порядка наследования»{334}. Историки, не отрицающие права старшинства для несколько более позднего времени, склонны признать: к 1015 году порядок старшинства еще не сложился{335}.