Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник) - Коллектив авторов

– Девяносто девять – это как считать, – усмехнулся Голубков. – А все одно, валить надо гаденыша. Только с группой, Алексей Иваныч, думаю, не получится. У меня трое с налетом остались.

– Что предлагаешь?

– Сам попробую, – обманчиво спокойным тоном предложил Голубков, – есть одна мыслишка.

В ту ночь Яшке приснился самый яркий за все время кошмар. Во сне он чувствовал запах своей горелой кожи. К нему склонялось незнакомое лицо… Впрочем, нет, знакомое, до боли напоминающее буржуазного писателя Чехова, как он был изображен на портрете в учебнике литературы. Добрый доктор жалел Яшку, но другие люди, в черной форме, были равнодушны или жестоки. Этой ночью Яшка отчетливо рассмотрел свастику на пуговицах незнакомого мундира.

По утру Михаил Алексеевич Шнайдер проснулся с тяжкой головной болью и в отвратном настроении. Подумал бы на похмелье, но спиртного не брал в рот принципиально, со студенческих времен, уже лет двадцать как. Долгую секунду смотрел в серый потолок, пытаясь вспомнить. Вспомнил: гостиница, Камышов, письмо доктора Перова, командировка. Не похмелье, нет, это сон разволновал. Странный кошмар, яркий кусок жизни чужого человека с его, Михаила Алексеевича, именем. Имперский университет? Кафедра каких? Коренных народов? Доктор Перофф? Надо же, чего не приснится на новом месте! День Сурка, ей-богу, только симпатяшки Энди МакДауэлл не хватает.

Михаил Алексеевич привел себя в порядок и завел джип ехать на поиски «доктор Перофф». Завтрак подождет до обеда, не доверял Михаил Алексеевич камышовскому общепиту.

В скверике у гостиницы молодая мамаша покачивала детскую коляску. Михаил Алексеевич опустил стекло.

– Девушка, как проехать к Соловьиным болотам?

Женщина обернулась на голос и испуганно заморгала. Чеченка, грузинка, армянка? Черт их разберет, в раздражении подумал Михаил Алексеевич.

– Болота. Соловьиные. Понимаешь, нет? – повторил он.

Девушка, как смогла, объяснила. Как же ты гражданство получила, удивился Михаил Алексеевич. Впрочем, понятно как. Но язык-то нужен! Если не тебе, так ребенку твоему. Дикость, право слово, врожденная.

Дорога до Соловьиных болот даже японскому джипу сдалась не просто. Сначала по глухому лесному проселку, потом по колее от лесовозов, а в конце вообще по нетвердой гати. На полпути Михаил Алексеевич передумал ехать, но встретилась ему компания веселых девчонок-старшеклассниц, которые тоже шли «к Матвею Геннадьевичу самолет поднимать», и он передумал обратно.

Лагерь поисковиков стоял на высоком сухом острове, посреди многокилометровой трясины. Несколько палаток, навес над компрессором, разложенный на брезенте акваланг. Здесь же трактор с открытым мотором и голый по пояс тракторист, остервенело гремящий железом. Тракторист ритуальными плясками и заклинаниями живо напомнил шамана, но старый агрегат не желал подчиняться.

Как назло, и «мицубишевский» движок начал покашливать, а потом вовсе заглох, чего за ним сроду не водилось.

– …тоже? – расслышал Михаил Алексеевич густой бас тракториста. – Здеся часто глохнет. Бесовское место!

К яркой машине постепенно стекались обитатели лагеря. Подошел невысокий, крепкий мужчина с бородкой клинышком. Умные глаза за стеклами очков смотрели заинтересованно.

– Перов, Матвей Геннадьевич, – представился мужчина. – Руководитель, так сказать, этого безобразия.

Михаил Алексеевич назвался и объяснил:

– Это вы писали на кафедру Льву Эдуардовичу? Он просил меня посмотреть на месте.

– Ага, прибыла официальная наука, – резюмировал Перов и удивленно посмотрел на джип – хороши заработки у официальной науки! – Мы вас, правду сказать, в прошлом месяце ждали…

– Командировка, – коротко объяснился Михаил Алексеевич.

– …теперь уж сами управились.

Ну и хорошо, что управились, подумал Михаил Алексеевич. Денег тебе, наивная душа, все одно не дали бы. Самим не хватает.

– Нашли еще в позапрошлом году. Поднять никак не могли, тут ведь и акваланг, и кран, и много чего нужно. А мы с Алексеем что можем, я врач, он географию преподает в школе, – рассказывал Перов. – Но потом люди подтянулись. Школьники помогли, моряки акваланг подарили, а Савельев, фермер, трактор дал на неделю, представляете?!

Доктор заулыбался, очевидно, рекомый Савельев числился в Камышове олигархом и кровопийцей, а трактора, гляди ты, не пожалел! От этого доктору Перову было радостно.

Доктор рассказал, как проложили километровую гать к находке, как поставили распорки, как завели в абсолютной темноте болотного пространства тали и подготовили все к подъему. Трактор вот подвел. Вчера пробовали на руках – не поднять пробовали, там тонны полторы будет, а хотя бы стронуть, но нет, не пошел.

– «Ишачок» это, – объяснил Перов, – И-16, истребитель Поликарпова. Знаменитая в свое время машина. Плоскости у него поломаны, но фюзеляж, на ощупь, цел.

Михаил Алексеевич только головой покачал. Вся любительская археология в двух словах – «на ощупь».

Доктор увлеченно рассказывал, не замечая, как мрачнеет собеседник, намекал на трудности, но прямо не просил. Михаил Алексеевич простодушно не понимал намеков и прикидывал, сможет ли вернуться засветло. Днем гостя пригласили обедать, а после Михаил Алексеевич отозвал доктора Перова и объяснил ему, что вынужден уехать: самолет не имеет научной ценности, бесперспективная затея.

Доктор внимательно его выслушал, покивал головой.

– Вы правы, конечно, – сказал он мягко. – Самолет ценности не представляет. Что там осталось-то? Но зря вы, Михаил Алексеевич, меня попрекаете, что время попусту трачу. Мне, простите за пафос, покоя не дает, что он там лежит. Летчик, может, и выпрыгнул, как вы говорите, а вдруг нет? Кто же знает наверное? Это как долг неуплаченный, а я в долгах жить не привык. Мне, верите ли, сны бывают на этой почве, будто живу я чужой жизнью, в стране, у которой ни названия, ни языка, одна только… «цивилизованность», что ли. Но какая-то она чужая, неуютная. Мне в тех снах все время кажется, что я виноват в чем-то. Воевали здесь люди, умирали, и от каждого зависело, мы победим или нас победят. Никто же не знает доподлинно, чья жизнь была самой важной. Вдруг, думаю, того, кто там лежит, в своем «ишачке»? Не по-человечески получается.

Доктор помолчал, не глядя в глаза, вздохнул. Хотел еще сказать, что победа не окончательная, пока не похоронен последний солдат, но постеснялся избитых слов. И вообще застеснялся:

– Глупость, конечно. Место, правду говорят, бесовское, оттого и сны. Как мы «ишачка» поднимем, я Льву Эдуардовичу напишу. Нужно по архивам посмотреть, что за машина, кто летал пилотом. Не откажите, пожалуйста, – доктор мельком глянул на джип, – я слышал, архивный поиск – дело не дешевое.