Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина - Серена Витале

Младшая дочь Пушкина вспоминала: «Авторами писем мать моя всегда признавала князя Петра Владимировича Долгорукова… Другое лицо, на которое указывала моя мать… был князь Иван Сергеевич Гагарин».

Долгоруков, Гагарин… Чувствительные наблюдатели отводят взгляд. Резкий запах серы проносится над сценой, фиолетовые вспышки разрывают темноту, люк распахивается со зловещим скрипом – и вот, взгляните и созерцайте! Сатана, являющийся в ролях, которые ему приписывало народное воображение в России с незапамятных времен: отступник, подобно иезуиту Ивану Гагарину, хромой – подобно колченогому Долгорукову (чей физический недостаток принес ему прозвище le bancal – хромой). Долгоруков демонстрировал и другие знаки от Люцифера: приземистый, плохого телосложения, с неправильными чертами лица; бегающие глаза, спрятанные за толстыми очками. Он имел ядовитый язык, талант к закулисной игре и был энтузиастом сплетен, интриг, надувательства. Он был жестоким, отталкивающим, скаредным и потворствующим, полным любви к себе и презрения к своим товарищам; ненадежный человек, всегда в войне с миром – короче говоря, обычный антихрист.

Клементий Россет был также адресатом двойного письма 4 ноября 1836 года: пакет доставили в дом, где он жил вместе с братом Аркадием и Николаем Скалоном, бывшим сослуживцем по Пажескому корпусу. Юные Россеты были обязаны дружбой с самыми известными писателями своего времени своей сестре – красивой, умной и начитанной Александре Осиповне, которая вышла замуж за Николая Михайловича Смирнова в 1832 году. Пушкин любил обоих Россетов и несколькими днями ранее даже спросил Клементия, как «Полководец» был принят его сослуживцами. Их реакция, сказал Пушкин, была гораздо важнее для него, чем мнение власть предержащих и аристократов. Клементий Россет решительно открыл письмо, адресованное Пушкину, и немедленно показал его брату и своему другу, делясь с ними впечатлениями. Он чувствовал, что автор, должно быть, знаком с их небольшой квартирой на Михайловской площади, поскольку адрес пояснялся на конверте с необычайной тщательностью: «в доме Занфтелебена, на левую руку, в третий этаж». Ему показалось, что он признал бумагу письма и почерк, – где он видел их прежде? Вспомнив, на следующий же день поехал искать князя Гагарина.

Гагарину было двадцать два года, он недавно возвратился после долгого пребывания в Мюнхене, где он служил в русской миссии. Он любил хорошую литературу и компанию литераторов: Вяземского, Чаадаева и самого Пушкина. Именно он представил кругу Пушкина лирические стихи отсутствующего Тютчева. Осенью 1836 года Гагарин жил на Большой Миллионной улице с другим образованным молодым человеком, из хорошего семейства, которого тоже хорошо знал Россет: князем Петром Долгоруковым. Россет пообедал с Долгоруковым и Гагариным, но не упомянул о цели своего посещения в присутствии слуг. Позже он и два его друга удалились в кабинет, где он предъявил им диплом, осторожно пробуя понять их реакцию, когда он вслух спрашивал, кто бы мог написать это и каковы бы могли быть последствия.

Эта беседа, возможно, наряду с неизвестными нам соображениями, должно быть, пробудила подозрения Клементия Россета, поскольку сразу после дуэли имена этих двух князей начали фигурировать в качестве возможных авторов роковых дипломов. 31 января 1837 года Александр Иванович Тургенев отметил в своем дневнике: «Обедал у Карамзиной. Спор о Геккерене и Пушкине. Подозрения опять на князя И. Гагарина». Тургенев следил за Гагариным на похоронах поэта на следующий день: если бы он не сумел приблизиться к телу Пушкина для последнего прощания, это было бы косвенным подтверждением его вины. Но молодой человек, который казался «очень убитым тайною грустью», подошел к катафалку и коснулся пепельного лба мертвого поэта губами. Никто, кроме Тургенева, не был переубежден этим набожным жестом: в 1843 году, когда Гагарин поступил во Французский коллеж иезуитов как новичок, многие полагали, что, движимый раскаянием, он уехал из России и ушел от мира, чтобы искупить преступление, которое было на его совести.

Но это были всего лишь шепотом передаваемые слухи, и никто, кажется, не называл Гагарина или Долгорукова открыто до 1863 года, когда малоизвестный поэт по имени Аммосов издал тонкую книжечку, восстанавливающую события, приведшие к трагической смерти Пушкина, «со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта Константина Карловича Данзаса». Теперь внезапно в России черным по белому могли прочесть: «После смерти Пушкина многие… подозревали князя Гагарина; теперь же подозрение это осталось за Долгоруковым… Будучи уже за границей, Гагарин признался, что записки действительно были написаны на его бумаге, но только не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым».

Петру Долгорукову в ноябре 1836 года еще не исполнилось и двадцати. Он закончил курс в Пажеском корпусе, но в 1831 году был лишен звания камер-пажа (которое он получил ранее в том году) «за дурное поведение и леность». Низкий разряд и аттестация непригодности, которая сопровождала его исключение, перечеркнули блестящую карьеру в гвардии, на которую он иначе имел бы право по своему титулу и состоянию. Вместо этого он был вынужден согласиться на плохо оплачиваемую должность в министерстве народного просвещения, где мог рассчитывать на благосклонность и протекцию Уварова. Как единственный наследник значительного состояния, молодой человек не имел никаких финансовых забот, и у него было много свободного времени, которое он посвящал, главным образом, светской жизни и своему хобби – генеалогии. Его Notice sur les principales families de Russie[33] была издана во Франции в 1843 году под псевдонимом граф Almargo и вызвала гнев царя, внимание тайной полиции и негодование многих соотечественников. С течением времени и продолжением плодовитой программы публикаций Долгорукова их злоба усилилась, поскольку князь любил добавлять факты, которые он извлекал из архива вместе с острыми салонными анекдотами, таким образом выставляя напоказ и высмеивая подхалимов, которые добывали титулы и положение лестью, интригами, фиктивными браками и эротическими авантюрами. Пристально глядя вниз с заоблачных высот своего тысячелетнего рода (происхождение его семейства восходит к варяжскому воину Рюрику, новгородскому князю девятого века), Долгоруков смотрел на Романовых не более как на выскочек. Зловещий окрик

Николая I призвал князя назад на родину, хотя он знал, что его ждало наказание царя; так и случилось: ему пришлось провести год в вятской ссылке, где он встал в позу «Валленштейна в опале». После окончания ссылки Долгоруков посвятил себя исключительно своим занятиям и генеалогическим диаграммам, которые остаются бесценными до сего дня. В 1859 году он тайно бежал из страны, найдя убежище во Франции, где ему предоставили официальный статус политического изгнанника. Там он продолжал издавать свои беспощадные «истины о России»[34] в газетах, брошюрах и мемуарах, выпуская отчаянно сатирические памфлеты, обнажающие пороки аристократии и автократии его родины. Он умер в изгнании в 1868 году, к этому времени многие в России были убеждены – и некоторые заявляли об этом с уверенностью, – что он был в конечном счете ответственным за смерть Пушкина. Это обвинение, основанное на косвенном свидетельстве и аналогии, имеет широкое хождение и сегодня.