Некоторые парни… (ЛП) - Пэтти Блаунт

Раздается тихий стук в мою дверь, после чего мама заглядывает в комнату.

– Ох, ты уже не спишь?

– Да. Не спалось.

Она входит, бредет к столу, смотрит на фотографии работ мистера Рассела, которые я распечатала прошлым вечером. Зеркало над моим столом ни чем не украшено. Мама ищет фотографии со мной и моими друзьями, которых там уже нет. Однако она ничего не говорит про них.

– Я поговорила с твоим папой вчера. Он хотел узнать, как ты.

Все мое тело напрягается.

– Ох, надо же.

Мама потирает руки, притворяясь, будто дрожит.

– Ого. Осторожней, с таким настроем ты ад можешь заморозить.

Я смеюсь. Она садится на мою кровать, все еще одетая в спортивный костюм; ее темные, промокшие от пота волосы собраны в хвост.

 – Ну, и много он тебе рассказал?

– О, только про то, как ты сказала, что он считает тебя шлюхой и все это твоя вина, и что это неправда.  

Снова пытаюсь засмеяться.

– Значит, все.

– Практически. – Мама подталкивает меня плечом, улыбаясь так, словно мы только что выиграли в лотерею.

– Ладно тебе, Грэйс. Ты ведь знаешь, что это неправда. Он любит тебя.

Я закатываю глаза.

– Серьезно, мам? Не чувствуется. Ощущение такое, будто я была недостаточно хороша. Ты была недостаточно хороша, поэтому ему выпал бесплатный поворот рулетки. Ох, и посмотри, что он выиграл! Новую жену, новый дом, двоих новых детей – мальчиков, на этот раз.

Огонек меркнет в глазах моей матери, ее улыбка тоже.

– Ладно, Грэйс. Хочешь, чтобы я сказала, что не расстроена, не разочарована и… что у меня не болит сердце из-за всего случившегося? Я не могу. Я бы солгала. Это полный отстой. Все!   

Мои глаза округляются. Отстой? Никогда прежде не слышала подобного слова из ее уст.

– Но я не буду просто сидеть и изводить себя рыданиями до смерти из-за этого, и ты не будешь. Где твой боевой дух?

– Мой… что?  

– Твой боевой дух. Твой напор. Твой характер. Куда ты их спрятала?

– Мам, я сегодня не в том настроении, чтобы надеть браслеты и ботфорты. – Падаю на кровать, накрываю лицо рукой. Если повезет, она оставит меня тут спать, пока мне двадцать один не исполнится.

– Не костюм, милая. Настрой.

Открываю один глаз, снова его закрываю.

– Думаю, я опустошена.

Матрас прогибается. Мама садится на кровать по-индийски, лицом ко мне.

– Знаешь, мы с папой всегда думали, что ты пойдешь в юридический ВУЗ. Будешь защищать невиновных. Изменишь мир.

Не знаю насчет мира, но, полагаю, школу Лаурел Пойнт я изменила.

– Мам, – говорю, качая головой. – Я знаю, что ты пытаешься сделать, только я не активистка. Я просто хочу вернуть то, что Зак у меня отнял, понимаешь?

– Грэйс, мне жаль. Очень. Ты ничего не можешь сделать. Все, что в твоих силах сейчас – решить, либо ты хочешь уехать… либо остаться и держаться гордо, как ты всегда делала. Я не буду лгать и делать вид, будто не хочу, чтобы ты всерьез рассмотрела вариант с семестром обучения заграницей. Я хочу, чтобы ты находилась как можно дальше от него, Грэйс. Однако чем больше об этом думаю, тем больше понимаю, что это для меня, а не для тебя.

Раньше я жалела, что мне не достались мамины глаза вместо папиных серебристо-серых. У нее они такие небесно-голубые. После ухода папы ее глаза потускнели. Но время от времени что-нибудь происходит, и в них вновь мелькает оживление. Сегодня они искрятся; я так боюсь, что именно из-за меня эта искра померкнет.

– Мама, я так устала.

Ее губа дрожит, но она улыбается.

– Я знаю, малышка. Знаю. – Мама обнимает меня. Мгновение спустя она начинает петь: – Я люблю тебя. Ты любишь меня.

– О, Боже, не надо.

– Мы – счастливая…

– Мам, я тебя умоляю. Не эту песню.

– Что? Ты раньше любила этого фиолетового динозавра.

– Мне было три.

Ее глаза до сих пор сияют; она хлопает в ладоши.

– Идем. Я знаю, что нам нужно сделать. – Мама спрыгивает с моей кровати, хватает меня за руку.

– Что? – Ох, пожалуйста! Только не пятикилометровый забег. Что угодно, только не это. Она ведет меня вниз, берет пульт, включает стереосистему. Мама постоянно настраивает ее на какую-то классическую станцию, транслирующую музыку 80-х. 

– Идеально! Потанцуй со мной.

Мне требуется несколько минут, чтобы узнать группу The Romantics. Мама принимается прыгать в такт неистовому ритму их известнейшего хита "What I Like About You". Не знаю. Может, это их единственный хит. Она хватает меня, кружит по нашей маленькой гостиной; я спотыкаюсь о собственные ноги, потому что не могу двигаться настолько быстро. Но, я смеюсь, мама тоже смеется своим особенным безудержным смехом. Это так приятно, ведь мы не смеялись подобным образом уже много лет. Я скучала по этому. О, Боже! Я так сильно скучала. Мы танцуем, прыгаем, кружимся до тех пор, пока не теряем способность говорить, дышать, грустить, а потом обессиленно падаем на диван, когда песня затихает и начинается обзор загруженности дорог. Поднимаем ноги на кофейный столик, где стоят фотографии нас троих, когда мы все еще были семьей. Отдышавшись, мама убавляет звук и поворачивается ко мне.

 – Грэйс, чего ты хочешь?

Эндорфины после нашего танца все еще свободно носятся по венам; я не чувствую даже толики грусти, отвечая:

– Я хотела растоптать его, мам. – Сжимаю пальцы в кулак. – Я хотела ударить его по самому больному месту, добиться его исключения из команды по лакроссу. – Разжав кулак, роняю руку на бедро. – Но этого не произойдет. У него слишком много фанатов. Зак мог бы ограбить банк, и они все сказали бы, что банк это заслужил за хвастовство деньгами. Поэтому я угомонюсь, – говорю, пожав плечами. – Я бы порадовалась, если бы в школе ко мне опять начали относиться как к человеку, а не как к сломанной игрушке Зака.

Мама обмахивает свое лицо.

– Ты не уедешь на семестр в Европу, да?

– Нет. Я не сбегу, мам.

– Вот она, моя девочка. – Она улыбается, я же хмурюсь.

– Ладно, я реально сбита с толку. Почему ты настаивала на поездке заграницу, если не хотела, чтобы я уезжала?

– Грэйс, я просто желаю тебе счастья, чего бы то ни стоило. Если хочешь сбежать и спрятаться – хорошо. Если хочешь встретить вызов с достоинством и бороться – тоже хорошо.

Я глубоко вздыхаю.

– Да. Может быть. Европа звучит заманчиво. Очень. Но…

– Но?

– Но у меня такое ощущение, что я действительно сбегу. Спрячусь. Ты удалила мой аккаунт с Фэйсбука, и я понимаю, зачем ты это сделала. Однако мне кажется, я не должна была заткнуться, или извиняться, или поменять свой стиль ради кого бы то ни было. – Приподнимаю волосы со своей влажной шеи. – Только волосы так оставлю. Они мне, вроде как, нравятся выпрямленными. – Откинув прядь за плечо, встаю. Мне нужно смыть весь этот пот и переодеться, но мама хватает меня за руку.