Золотая осень - Александр Шубин

Однако Ельцину с сельским хозяйством снова не повезло — несмотря на хороший урожай, сельскому хозяйству области угрожала катастрофа — осенние дожди залили поля. И тогда Ельцин пошел на нестандартный ход — он обратился по телевидению к народу. Обрисовав ситуацию, он попросил людей помочь убрать урожай.

И люди откликнулись. Просьба Ельцина о помощи настолько контрастировала с обычным снобизмом коммунистической бюрократии, что неудача лишь прибавила Ельцину популярности. Свердловчане услышали в его выступлении правду, которая была столь необычна в то время. Опыт прямых обращений к народу за помощью вошел в арсенал политических методов Б. Ельцина. А. Горюн так комментирует это событие: «Десятки тысяч жителей области откликнулись тогда на его призыв. Возможно, и сам Б.Н. Ельцин не ожидал тогда подобной реакции, ведь никогда прежде такие методы не применялись в партийной работе. Позже он написал о своем эмпирическом открытии: «Мало еще… используют руководители самых разных уровней возможности радио и телевидения для информирования населения по важным экономическим, политическим и другим вопросам. Микрофон и телекамера позволяют четко и оперативно разъяснить волнующие население проблемы, предупредить недоуменные вопросы, а порой и ненужные толки вокруг трудностей и недостатков»[437]. Ельцин предлагал партийным бонзам, которые с трудом связывали слова, чаще общаться с народом.

Прямая апелляция к народу стала с этих пор главным политичесим «коньком» Ельцина. Соответствующим образом строилась теперь и «внутренняя политика» руководителя области. Если другие обкомы думали прежде всего о валовых показателях, то Ельцин стал обращать первостепенное внимание на социальные программы, даже если они реализовывались в ущерб планам экономического развития. Это соответствовало и сфере компетентности Ельцина — он гораздо лучше разбирался в строительстве жилья, чем в сложных экономических проблемах. Однако на фоне повсеместных экономических нестыковок и остаточного принципа удовлетворения интересов простых тружеников, Свердловская область смотрелась «очагом социализма», где принципы социальной справедливости соблюдались чуть последовательнее, чем в остальных регионах. В принципе удерживать такой социальный «уклон» было не легко. Руководство страны ценило руководителей за другое: «Положение первого секретаря обкома может быть сравнимо с положением между молотом и наковальней, — вспоминает сотрудник Ельцина В. Баев, — С одной стороны над ним довлеет вышестоящая власть, указания которой он обязан выполнять, а с другой — реальные нужды населения. И нередко приходится делать выбор между ними.

Взять, к примеру, жилищное строительство, где наши успехи несомненны. Без Бориса Николаевича они едва ли были бы возможны. Дело в том, что различными правительственными постановлениями нас ежегодно обязывали строить столько промышленных объектов, сколько мы не смогли бы одолеть и за пятилетие. Никто в столице даже не пытался рассчитать все как следует. Начав выполнять все, что от нас требовали, мы навсегда свернули бы наши социальные программы»[438].

Однако дело было не столько в недостатках советского планирования, сколько в борьбе различных областных руководителей вокруг вопроса о том, где что будет строиться. Свердловские социальные программы могли развиваться только за счет других областей, которые принимали на себя дополнительный пресс военно–промышленного комплекса и продовольственной повинности. Но областные «князья» обычно боролись за дополнительные капитальные вложения, за право на строительство крупных объектов, а не жилья. Эти объекты и успехи в сдаче зерна гарантировали одобрение Кремля. Ельцин одним из первых почувствовал, что популярность в своем «княжестве» может быть не менее важной.

В этот период будущее «секретное оружие» Ельцина — борьба за социальную справедливость — еще сочеталось с искренним стремлением к соблюдению ее. Он даже направлял свои личные деньги на счета детских домов[439].

«Пробивать» свою политику в корридорах власти Ельцину удавалось. Брежнев благоволил этому неамбициозному (не претендовал на проведение в своей области «строек века»), но инициативному руководителю. Ельцин так описывал свои отношения с Генсеком: «Если надо было что–то мне решить для области, то я приходил, добивался приема. Заранее бумагу готовил. «Диктуй, — говорит, — какую резолюцию написать.» Я продиктую. Он все слово в слово запишет, распишется, отдаст»[440]. Характерно, что брежневское благоволение сочеталось с пренебрежением — в 1978 г. поезд Брежнева, проезжавший через Свердловск, даже не остановился. Это, видимо, сильно задело Ельцина — он даже отказался делать музей Брежнева в районе, где Генсек когда–то работал землеустроителем[441]. Однако этой «строптивости» не придали большого значения. Тем более, что когда «музейный вопрос» был связан с более серьезными политическими проблемами, Ельцин подчинялся приказам ЦК беспрекословно — именно в правление Бориса Николаевича в Свердловске был уничтожен Ипатьевский дом — место расстрела царской семьи.

Готовность Ельцина сочетать собственную инициативу с лояльностью и невмешательством в кремлевские политические игры обеспечивало свердловскому руководителю благополучные условия работы. Доверие Генсека помогало постепенно повышать жизненный уровень свердловчан. Однако успехи социальной политики Ельцина 1976–1985 гг. не следует переоценивать — удалось лишь ликвидировать отставание области в этой сфере, но не более[442].

Как и почти во всех «провинциальных» областях, достаточно острой оставалась продовольственная проблема. Одним из механизмов обеспечения относительного равенства в распределении продуктов стали карточки. Впоследствии введение карточек в области было использовано политическими противниками Ельцина. На XIX партконференции Е. Лигачев говорил, обращаясь к нему: «Ты, Борис, работал девять лет секретарем обкома партии и прочно посадил область на карточки. Вот что значит политическая фраза и реальность.»[443].

Комментируя этот упрек Лигачева, А. Горюн пишет: «Действительно, Свердловская область оказалась в числе первых, где были введены талоны на продукты питания. (Теперь они, правда, существуют практически повсеместно, в том числе и в Москве) (написано в 1990 г. — А.Ш.). В начале 1981 г. каждый свердловчанин получил право приобретать по 400 граммов сливочного масла, 800 граммов вареной колбасы ежемесячно, дважды в год — по 1 килограмму говядины или свинины. Кроме того, родители, имевшие грудных детей, ежедневно могли покупать по одному литру молока… Это трудно понять тем, кто не пережил подобного! Но не стоит спешить с выводами. Ведь прежде, до Б.Н. Ельцина, ситуация была еще хуже.

Старожилы помнят, как в начале 70–х годов в Свердловске организовывались «однодневные экскурсии» (их так стыдливо называли) в соседние областные центры. Они пользовались неизменной популярностью среди населения, поскольку для многих представляли практически единственную возможность приобретения мяса птицы, куринных яиц, других продуктов… А спустя десятилетие все это в избытке производилось в области. Свердловская птицефабрика стала лучшей среди аналогичных предприятий страны»[444]. Обратим внимание, что это свидетельство свердловского жителя опровергает расхожую версию о полном отсутствии, скажем, мяса птицы на прилавках провинциальных городов. Ведь свердловские «однодневные экскурсии» проводились не в Москву, а к соседям по Уралу. К концу правления Ельцина продовольственное снабжение в области улучшилось, были отменены карточки на молоко, в свободной продаже стала иногда появляться колбаса, потребление продуктов питания в свердловской области превысило среднесоюзные показатели[445].

Руководители обкомов, боявшиеся ввести таллоны и признать таким образом нехватку продуктов, обрекали жителей на битвы в очередях, где победитель получал кусок заветного продукта.

Жители оценили новации нового руководителя. Популярность первого секретаря обкома возросла. Тем более, что он не забывал объяснять свои действия в телевизионных выступлениях и на встречах с трудящимися. Однако социальные программы Ельцина противоречили установкам промышленного лобби, так как ложились дополнительной нагрузкой на бюджет. Система не могла выдержать и ВПК, и колхозно–совхозную систему, и высокие темпы жилищного строительства. Жилье создавалось за счет новых промышленных предприятий, и потому это строительство способствовало усилению кризиса системы, которая могла существовать только вводя новые и новые производства, поскольку не была приспособлена к эффективной реконструкции старых.