Свет и тени Турции - Станислав Пиотровский

— В газетах писали, что были убитые и раненые, — добавил я.

— Говорят, что так, — ответил Сулейман. — Ты только сравни: и те и другие — студенты, но одни ведут борьбу за права народа, а другие разбивают головы — себе и людям — в автомобильных гонках. Два мира!

Панорама Анкары. Мы стояли над ущельем Каваклыдере. Внизу, вдоль высохшего старого русла ручья, тянулись высокие тополя. А дальше открывался великолепный вид на город. Над крышами домов висела серебристая мгла. Позади нас в зелени трав, деревьев и кустов утонула Чанкая с ее очаровательными, изящными виллами и миниатюрными дворцами, построенными в европейском стиле. Здесь немало поработали архитекторы и садовники. Сюда, на раскаленный солнцем скалистый холм, подвести воду стоило огромных средств. В отличие от расположенных внизу, в котловине, задымленных улиц наверху даже в самый знойный день воздух свеж, дует легкий ветер, напоенный ароматом цветов и влагой.

— Легко дышать! А красота какая! — воскликнул я. — Как ни трудно карабкаться, а Чанкая стоит этого. Я люблю бывать здесь.

— Я тоже. Когда на душе неспокойно или болит сердце, я прихожу сюда пешком или приезжаю долмушем посидеть, отдохнуть. Подумать страшно: внизу, в городе, и на склонах этих скал живет больше миллиона человек. Чем они дышат? Тяжелым бело-коричневым Дымом. Ведь топят лигнитом, самым дешевым топливом. У большинства нет ни водопровода, ни канализации. А вон там, видишь? Маленькие домики с красными крышами, похожие на мухоморы, — это геджеконду.

Геджеконду — «построено за ночь».

— Скажи, пожалуйста, что такое геджеконду?

— У нас существует обычай. С наступлением сумерек каждый может на скорую руку соорудить себе жилище. Но с условием: до рассвета должна быть готова и крыша. Если ее не будет, полиция сломает постройку сразу же после восхода солнца. Из чего только не строят такие лачуги: из старой фанеры, из жести, из всевозможных отходов. Если удается сделать стены и крышу за одну ночь, потом их постепенно укрепляют, вставляют окна и двери. Иногда заранее готовят брускет высушенной глины и с помощью друзей быстро перебрасывают заготовки на тот участок, где собираются поставить «дом». Если друзья помогут, к утру одним геджеконду станет больше. Чаще всего такие лачуги сооружают мигранты, приехавшие из деревни в город на поиски работы. Один мой знакомый шофер трижды начинал строить себе жилище, и каждый раз полиция его ломала: не успевал с крышей. Тогда он попросил о помощи друзей, поговорил с полицейским и...

- Домик возник сам собой?

- Почти. У полицейского заболела йога, и он три дня не был на участке. Придя на четвертый день, он установил, что все сделано согласно правилам.

- Значит, из любого положения есть выход? Нужно только быть оптимистом.

- Трудно им быть, когда видишь страдания стольких бедняков. Так в ожидании дождя сохнет трава на солнце. Посмотри на эту пожухлую траву. Она — для простых горожан. А там, наверху, в садах, трава буйно растет, напоенная влагой, радуя обитателей вилл свежей зеленью. Впрочем, я скажу, как говорят мои соотечественники: «Иншаллах!» [«Если пожелает Аллах!»].

На закате солнца. Чистильщики обуви. Солнце садилось. Вот оно коснулось горных вершин, протянувшихся неровной цепью на горизонте. И сразу зазвучали напевные голоса муэдзинов, созывающих правоверных на молитву. Буквально за несколько секунд землю покрыла ночная мгла. Пение муэдзинов производит сильное впечатление. При этом смысл слов неясен, да это и не играет роли. Завораживает мелодия, звучная и повелительная. Сумерки спускались с невероятной быстротой. Прошло еще какое-то время, и минареты погрузились в тишину, а голоса муэдзинов растворились в ночи.

Вечером Анкара выглядит сказочно прекрасной. Вдоль главных улиц светятся фонари. Неоновые лампы мерцают зеленоватым и голубым светом. Ожили холмы, засияли разноцветными огнями.

— Эфенди, эфенди! — услышали мы детские голоса.

Словно из-под земли выросли двое мальчуганов лет десяти, чумазые, босоногие. Не успели мы оглянуться, как они с необыкновенным проворством установили около наших ног ящики, расставили складные стульчики и уселись на них. После этого они стали устанавливать на ящики наши ноги, чтобы почистить запылившиеся ботинки. В первую минуту я растерялся. Но Сулейман пришел мне на помощь.

— Эвет, эвет, — сказал он. Я понял, что он просит меня не отказывать парнишкам в заработке. Я выполнил его немую просьбу и вслед за ним водрузил свою ногу на ящик. Сулейман между тем разговорился с ребятами. Он о чем-то спрашивал, те, как мне показалось, охотно отвечали, ни на минуту не прерывая работу. Щетки так и мелькали в их ловких руках. Когда с ботинок исчезла пыль, мальчики смазали кожу черным кремом, почистили щеткой, фланелью, потом смазали чем-то вроде воска и потерли плюшем. Готово. Ботинки заблестели, как лакированные. Мальчики встали, мы рассчитались с ними, и они исчезли мгновенно, словно сквозь землю провалились.

— Эти ребята ходят в школу? — спросил я Сулеймана.

- Не всегда.

Сулейман задумался, и я больше ничего не спрашивал. Все и так было ясно. С малых лет ребята вынуждены работать. Но как ловко и быстро они делают свое дело!

Сулейман между тем немного успокоился. Увидев, что меня заинтересовала судьба детей, он сказал:

- Эти малыши — братья, погодки. Живут у подножия холма, в квартале бедноты. Их заработками кормится вся семья. Кроме них в доме еще четверо детей. Эти — старшие. Отец работает дворником: убирает двор одного небольшого дома. Ему отвели комнату, где и Живет вся семья. Мебели там нет. На ночь расстилают На полу тюфяк и спят на нем вповалку. Так живут многие бедняки. Иногда они кочуют с места на место. — Сулейман горько усмехнулся. — Как кочевали наши праотцы.

— Отец-дворник получает какое-то жалованье?

- Нет. Но он не платит за комнату. Он еще обязан сотрудничать с полицией.

— А уборка?

- Уборку делает жена, но только во дворе и в доме, а тротуар и мостовую подметает он сам: не подобает выпускать женщину на улицу. Уважающая себя мусульманка сидит дома и рожает детей. Отец этих ребятишек ничем не отличается от всех отцов бедных семейств. Как только дети смогли поднимать ящики, он научил их чистить обувь. Ребята отдают отцу все вырученные деньги, какую-то мелочь тот отдает жене на пропитание, остальное забирает себе. Как и все другие мужчины, он частенько сидит в чайной, попивает чай, в праздники курит наргиле и играет в кости. Иной раз он выигрывает, иной — проигрывает. Как повезет.

Борьба за существование. Бродя по Анкаре, я наблюдал, как не только молодые, полные сил мужчины, но и старые, надрываясь, тащат на себе неимоверные тяжести. У носильщиков нет даже каких-нибудь простеньких тележек. То же и в ремесленных мастерских: работники трудятся там до полного изнурения. Об этом я рассказал Сулейману.