Московский полет - Эдуард Тополь

Тасуя наших дам, мы с Семеном едва успевали освобождать друг другу квартиру в соответствии с заранее составленным графиком, который старались соблюдать железно, поскольку телефона у Семена не было и ни о каких изменениях графика «в последний момент» не могло быть и речи. Но мы справлялись.

Тут мне приходит в голову, что я зря так разоткровенничался. Если эти заметки будут когда-нибудь опубликованы в СССР, то найдется немало критиков, которые завопят о еврейском половом разбое на девственной русской почве. Поэтому я спешу сказать, что русская «почва» была тогда так же далека от девственности, как вся Россия от коммунизма. И вообще, когда-нибудь историки придут к выводу, что в странах тоталитаризма секс становится единственной отдушиной, в которую устремляется молодая энергия широких масс. Особенно женских… Именно этим, а не машиной «Жигули» или нашими с Семеном уникальными мужскими достоинствами я объясняю наши легкие победы. Жизнь в той стране так дерюжно скучна, что только в постели можно забыть о бесконечных «происках американских и японских империалистов», о речах Брежнева – Горбачева и очередях за сахаром и сосисками…

И вот именно в тот период нашего с Семеном полового разбоя посреди морозной московской зимы, когда ни одна, даже самая целомудренная женщина, даже 23-летняя жена нашего участкового милиционера, не могла устоять против соблазна нырнуть с продуваемой пургой автобусной остановки в нашу теплую машину, а потом – побывать с нами на премьере нового фильма в закрытом для простых смертных Доме кино, а потом – поужинать там же в ресторане, в окружении кинозвезд, а потом… well, вы понимаете… – так вот, именно в этот самый урожайный период, в одно раннее морозное утро, когда Москва еще была накрыта тяжелой, как чугунная кольчуга, ночной пеленой из смеси метельного снега и городского смога, – в это утро в квартире Семена раздался длинный и резкий дверной звонок. Яшка, рыжий беспородный уродец, которого Семен щенком подобрал на улице, с остервенелым лаем ринулся в прихожую, стараясь залаять свою вину, – он проспал момент, когда посетитель вышел из лифта и подходил к нашей двери. А звонок продолжал звенеть, несмотря на жуткий Яшкин лай.

Проснувшись в гостиной, на диване, я сразу решил, что так требовательно и так рано может звонить только милиция, и, значит это – за мной. Ведь я жил у Семена нелегально, без московской прописки, да еще таскал сюда девочек – вот соседи и настучали.

Семен в одних трусах выскочил из своей спальни и выразительным взглядом показал мне на кухню. Там, на столе, были яркие улики ночного кутежа. Я схватил Яшку за ошейник и потащил на кухню, чтобы поскорее убрать там хотя бы водку и рюмки, (Слава Богу, у нас с Семеном было неписаное правило: никогда не оставлять своих дам до утра, а отвозить их домой, как бы поздно ни заканчивались наши любовные игры.) Тем временем Семен босиком прошлепал к двери и спросил настороженно-сонным голосом:

– Кто там?

– Срочная телеграмма! – ответил из-за двери грубый женский голос.

Мы с Семеном облегченно вздохнули, я крикнул на Яшку, чтобы он заткнулся, а Семен сказал в дверь «Минуточку», набросил свой любимый потертый узбекский халат и открыл дверь.

Толстая почтальонша в заснеженной шапке-ушанке, валенках и форменной телогрейке, поверх которой еще была серая шаль-платок, завязанная крест-накрест на груди, сказала простуженным голосом:

– Альтман? Семен?

– Я… – сказал Семен,

– Распишитесь, – и она протянула Семену книгу регистрации телеграмм, а потом и саму телеграмму, на которой действительно стоял гриф «Срочная».

– Это, наверно, с «Узбекфиьма», – сказал мне через плечо Семен. Он постоянно писал для «Узбекфильма» сценарии о способах применения химических удобрений, первичной обработке хлопка и прочую заказуху. Потом он дал почтальонше два рубля и распечатал телеграмму. Но, пробежав ее глазами, протянул мне: – Почитай…

Теперь, когда почтальонша ушла, я отпустил Яшку, взял телеграмму, прочел:

«ДОРОГОЙ СЕМЕН ПРОСТИТЕ ЗА БЕСПОКОЙСТВО НО МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНО НАЙТИ ВАДИМА ТЧК ЕСЛИ ОН В МОСКВЕ ПЕРЕДАЙТЕ ЕМУ ЧТО Я БУДУ СЕГОДНЯ ЗАВТРА И ПОСЛЕЗАВТРА ЖДАТЬ ЕГО В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА В ВЕСТИБЮЛЕ ГОСТИНИЦЫ ПЕКИН ТЧК ЗАРАНЕЕ БЛАГОДАРЮ АННА».

– Когда ты ее видел в последний раз? – спросил Семен, вытряхивая грязные пепельницы в мусорное ведро. В его тоне было недовольство не то грязью на кухне, не то моим отношением к Анне. Почему-то все мои друзья относились к ней с большой симпатией и открыто радовались, когда мы с ней мирились, но деликатно помалкивали после каждого нашего разрыва.

– Кажется, года три назад… – сказал я.

– А разве в прошлом году она не приезжала в Одессу, когда ты снимал там «Кавказскую любовь»? – сказал он как-то боком, из-под руки, ставя на плиту чайник.

– Нет, это был ее брат Филипп, – ответил я. – Он разбился на своем мотоцикле и терял зрение. Но Костя Зайко, мой директор картины, устроил его в Одессе вне очереди в филатовскую больницу, и ему спасли оба глаза.

– А я помню, что она должна была лететь туда вместе с ним…

Я пристально посмотрел на Семена:

– А ты что? Ты принимала этом участие?

– А как, ты думаешь, она смогла тебя тогда найти? – ответил он и ушел в туалет, чтобы смыть Яшкины дела – Яшка, несмотря на свою жуткую беспородность, обладал целым рядом уникальных качеств, в том числе умел справлять нужду прямо в унитаз. Зрелище какающего в унитаз пса ошеломляло наших посетительниц (особенно, когда у него были запоры и ему приходилось, сидя на унитазе, напрягаться до слез). А мы с Семеном говорили потрясенным зрительницам, что если мы останемся без работы, то будем выступать с этим номером в цирке, Но Яшка не умел спускать за собой воду: бачок у Семена в сортире был старый, и у Яшки просто не хватало ни сил, ни веса оттянуть ручку…

– Я думал, она нашла меня через киностудию, – сказал я Семену, когда он вернулся на кухню.

– На студии не дают телефонов знаменитых режиссеров, – ответил Семен, моя руки под кухонным краном. – Впрочем, не знаменитых – тоже. Когда ее брат разбился, она примчалась на такси и рыдала вот тут, на твоем диване… Я не понимаю, почему ты не разрешил ей сопровождать брата в Одессу. Извини меня, конечно, но это было полное свинство с твоей стороны.

Деликатный Семен, сын саратовского раввина, в жизни не прикоснулся к свинине, и слово «свинство» было для него обозначением крайней мерзости. Поэтому я разозлился.

– Да, я запретил ей прилетать с ним в Одессу! – крикнул я. – А почему боксеры не спят с бабами накануне выхода на ринг, как ты думаешь? А? Я снимал, понимаешь! А если бы она приехала, то у меня бы все съемки полетели к черту!

– Ты кричишь, значит ты не прав. Ты просто ее боишься…

– Боюсь – не боюсь, это уже не имеет значения! – не уступал я. – Между нами все кончено, и давным-давно. Зачем ей было лететь в Одессу? Она посадила его в самолет, а в Одессе мы его встретили и отвезли в больницу. И, по-моему, моя ассистентка даже возила ему туда куриный суп чуть не каждый день.

– Суп не заменяет сестры, старик. Особенно, если тебе делают операцию глаз, – негромко сказал Семен, заваривая чай в чайничке с отбитым носом.

– Ребе, не трепись! – огрызнулся я, не желая признавать, что он прав. – Он выздоровел? Ему вернули зрение? Да или нет?

– Да, – сказал Семен. И впервые посмотрел мне в глаза своими пронзительно-синими глазами потомственного левита. – А ты снял свою очередную картину. Все в порядке, старик.

– Что ты шумишь? Давай чай пить. И надень штаны, а то бейцы простудишь.

– Ты пойдешь со мной в «Пекин»? – попросил я.

– Зачем? – удивился он.

– Я тебя прошу: пойдем вместе.

– Но я вам буду только мешать!

– Вот и мешай. Очень хорошо…

– Скажи честно: ты ее любишь?

– Уже нет, – сказал я искренне. – Уже давно все сгорело. И мне сейчас идти к ней – все равно что на свою могилу. Или в дом престарелых. Поэтому пойдем вместе, ладно?

– Хорошо, – сказал Семен. – Только я-то думал, что ты все еще любишь ее. И потому помогал тебе блядовать. Чтобы ты ее забыл.

Я посмотрел ему в глаза:

– Не понял…

Он сел за кухонный столик, обнял ладонями стакан с горячим чаем, потом огладил свою черную бородку и сказал:

– Понимаешь, старик… Как тебе сказать поделикатней… По-моему, вы с ней не пара. Во всяком случае, мой отец вас двоих не поставил бы под хупу.

– Почему?

– Потому что она лучше тебя. Извини, конечно, но… Раз ты спрашиваешь, то я должен сказать.

– А в чем это она лучше меня? – спросил я уязвленно.

– Она не занимается духовным бл…, как мы с тобой. Посмотри, что мы делаем. Я пишу заказуху для «Узбекфильма» про героев-хлопкоробов и про болты в томате. А ты делаешь «Юнгу торпедного катера» и «Кавказскую любовь» И ради чего? Чтобы купить «жигуль» и водить уличных девок в Дом кино?

– Но мне же не дают делать «Зиму бесконечную»! Ты же знаешь!