Опасные пути - Георг Хилтль

— Я должен, прежде всего, знать имя той дамы, маркиза, — ответил Лозен. — Вы знаете, что монарху часто подают несколько совершенно однородных прошений. То же самое могло случиться и здесь. Итак, кто Ваша дама, господа?

— Что же, — легкомысленным тоном ответила маркиза, — отчего не сказать того, что все равно знает весь свет? Это — маркиза де Бренвилье.

— Свет знает только то, что в нем распространяют лжецы, — внезапно крикнул чей-то голос, выходивший как будто из-под земли, и большими шагами, напоминающими прыжки разъяренной тигрицы, в магазин, к великому ужасу присутствующих, вошла сама маркиза де Бренвилье.

Дамы громко вскрикнули, а кавалеры в смущении стали мешать ложечками в стаканах.

Когда маркиза Бренвилье подошла к маркизе де Кевр, ее взгляд не выражал ни гнева, ни волнения, но глубочайшую скорбь и полное смирение. Мария де Бренвилье окинула взглядом все это общество щеголей и знатных дам и вполголоса проговорила:

— Извините меня, господа, если я помешала вашей утренней беседе. Но я только тогда решилась войти сюда, когда услыхала свое имя. Я покупаю у нашего добрейшего Лавьенна лекарства, необходимые мне для дел христианского милосердия в “Доме Божием” или в госпитале Святого Людовика. Я пришла сюда не для болтовни, а еще менее для того, чтобы услышать, как позорят мое имя. Я прощаю Вам, маркиза, и убедительно прошу Вас сегодня вечером на приеме вдовствующей королевы обратить Ваше внимание на то, буду ли я похожа на женщину, просившую о разводе, когда войду в зал под руку с маркизом де Бренвилье. Оставьте меня продолжать мои тихие, мирные занятия; не спрашивайте и не разузнавайте ничего о моих поступках и целях, точно так же, как и я не буду обращать ни малейшего внимания на Ваше поведение, даже тогда, когда опять встречу Вас под руку с герцогом де Со темной ночью в глухой Шаронской улице, в то время как маркиз де Кевр охотится с принцем на оленей в лесах Фотненебло. Шаронская улица проходит около самого женского монастыря “Доброй помощи”, в котором я часто бываю.

Маркиза сделала вежливый и скромный поклон и вышла из магазина через маленькую дверь под винтовой лестницей. Очутившись на обыкновенно безлюдном дворе, она в волнении прислонилась к косяку двери. Не долго простояла она здесь одна; с лестницы осторожно спустился стройный молодой человек, подошел к ней и схватил ее за руку. Маркиза де Бренвилье обернулась.

— Ах, это — ты, Камилл! — прошептала она, обнимая рукой шею юноши. — Милый Камилл, мне так хотелось взглянуть на тебя еще разок, прежде чем уйти. Они напали на след нашей любви.

— Кто? — быстро спросил Камилл Териа. — Кто? Я задушу всякого, кто посмеет говорить о тебе или мешать нашей любви! Для тебя я готов на все, моя небесная красавица.

— Осторожнее, Камилл! Сегодня возвращается мой муж. Мы должны условиться о том, как действовать. Придворные все подстерегают, видят и слышат!

— Твой муж не любит тебя, Мария. Он идет своим собственным путем.

— Все равно. Он ревниво относится к своему имени и никогда не потерпит открытого скандала. Моя любовь к тебе — уже не тайна; только не знают, кто именно мой избранник; молва о моем благочестии служит мне защитой, а виновность других — моим оружием. О, как меня всюду разбирают по косточкам! Все злы на меня за мое счастье.

— Тебе просто завидуют. Ты прекрасна и богата, Мария; многие подозревают, что ты любила. Они хотят обрызгать тебя своим ядом. Кто сказал, что ты питаешь к кому-то запретную любовь?

— Маркиза де Кевр. Она уже давно — мой враг, — ответила маркиза. — Но мы отомстим ей, если она станет нам поперек дороги. Мы сумеем сделать безвредным ее ядовитый язык, и это противоядие будет состоять в том, что мы предадим гласности ее связи с герцогом де Со. О, раз в жизни уже у меня было в руках орудие мести, были в руках невидимые, но верные стрелы!

— Какое орудие? — пытливо спросил Камилл Териа.

— Не теперь, Камилл! Мы поговорим об этом в другой раз. Ведь ты — знаток в этом деле и потому вместе со мной пожалеешь о потере, понесенной наукой. Проводи меня!

Териа проводил маркизу по двору через узкий проход, в конце которого обитая железом дверь вела на площадь Дофина. Еще поцелуй, еще горячее объятие, затем маркиза выскользнула на площадь и быстрыми шагами направилась в улицу Гарлэ.

Териа запер дверь и опять поднялся в свою лабораторию.

После только что произошедшей сцены с маркизой посетители парфюмерной лавки сидели пораженные, безмолвные и неподвижные, как каменные изваяния. Внезапное чудесное появление маркизы, ее твердая речь, разоблачение позорных свиданий маркизы де Кевр, видимое смущение и молчание обвиняемой, — все это так подействовало на присутствующих, что они долго не могли прийти в себя. Первым овладел собой граф Лозен, разразившийся громким смехом. Маркиза де Кевр бросила на всех яростные взгляды, а на нее смотрели со злорадством. Все это безнравственное общество собралось здесь только для того, чтобы услышать какой-нибудь двусмысленный анекдот или скандальную новость, — и это желание было удовлетворено. Присутствующим было решительно все равно, кто именно был посрамлен, — только бы нашлась тема для пересудов. Но все случившееся казалось им особенно забавным потому, что маркиза де Кевр сама упала в ту яму, которую она рыла другой; это было очень пикантно и не совсем обыденно.

Лозен встал и, заперев дверь магазина, серьезно сказал:

— Господа, о том, что случилось здесь сегодня, не следует звонить во все колокола. Подумайте о том, что речь идет о чести храбрых дворян и о репутации благородных дам. Если Вы, мой милый Ламот, или Вы, Бертильяк, вздумаете вечерком развлекать общество пикатным рассказом о том, что здесь случилось, то это может иметь неприятные и непредвиденные последствия. Не забывайте, что замешанные в дело кавалеры носят шпагу.

— Шпагу! — вспылил Бертильяк, — но и у меня есть шпага, граф де Лозен! Я к услугам каждого, кто пожелает потребовать у меня отчета.

— Потише, потише; я нисколько не сомневаюсь в Вашей храбрости, но не думайте, что всякое дело может быть решено мечом. Я — тоже солдат и не раз доказывал свою храбрость. Но вспомните о короле, господа! Он произнесет свой строгий, решительный приговор, — и придется ночью в туман и непогоду бежать из Парижа и поступать на службу в чужой стране, если не захочешь познакомиться с палачом. Все это, надо признаться, не особенно приятно!

— Но, — возразил Ламотт, — так или иначе, сказанного не воротишь. Кто может поручиться, что Лавьенн будет держать язык за зубами.

— Я, — сказал Лозен, — Лавьенн — олицетворенная скрытность. Я считаю возможность поручиться за всех присутствующих, что они ни одним словом не обмолвятся о случившемся. Тогда уж будет не наша вина, если дело будет предано огласке.