Дела семейные - Рохинтон Мистри

Воспоминания наполнили его сердце глубокой печалью — теперь Нариман беспомощно лежит в постели. Даже не в собственной постели.

Как проходит время, все меняя. И его собственная жизнь — неприметно уходящие годы, ничего, кроме бесконечной скуки одного пустого дня за другим… И что же, так будет всю жизнь? Сорок три года — чего он добился? Даже в чертову Канаду не сумел уехать, чтобы начать там все сначала… дети так быстро подрастают — а им что он может дать? Ничего.

Йезад простился с Виласом, вошел в магазин, уселся на свой стул. Сгорбившись над столом, подперев подбородок рукой, он смотрел на улицу, где злобно ревели машины и автобусы, выбрасывая в воздух агрессию вместе с выхлопом, медленно тащась к развязке у Дхоби-Талао.

Он обрадовался, когда Хусайн отвлек его от мыслей, спросив, не желает ли он чаю.

Глава 10

Джехангир два дня обдумывал свой план и наконец по дороге в школу поделился с братом.

Мурад ответил, что, во-первых, соседи им никакую работу не дадут, а если дадут, так за такую ничтожную плату, от которой папе с мамой легче не станет.

— Откуда ты знаешь, сколько нам будут платить?

— Оттуда. Ты что, не слышишь, как они собачатся со слугами и как обращаются с ними?

— С нами они так не будут.

— С нами еще хуже будут, потому что мы дети.

Тогда Джехангир предложил другой план: продать свои книжки с картинками товарищам по школе.

— Откуда у тебя эти гениальные идеи? Ничего не выйдет, продадим книги дешевле, чем они стоили. И еще от папы с мамой попадет. Ты что? Нам на дедушку сотни и сотни рупий нужны.

Братья расстались у ворот; Мурад сразу растворился в море бежевых рубашек, заполнявших прямоугольник двора. Джехангир уныло болтался в одиночестве, мучаясь в поисках решения, пока не услышал первый звонок. Потопал вверх по лестнице, сгибаясь под тяжестью бед и школьной сумки. Кто-то догнал его и хлопнул по спине.

— Привет, Милинд.

— Ты не забыл, что сегодня игра? — спросил Милинд. — Католики против Некатоликов.

Он хвастливо взмахнул крикетной битой — некатолической. Католики придут со своей. А столбики крикетной калитки — в данном случае просто меловые отметки на деревьях — будут экуменическими.

Карман штанов Милинда оттопыривался из-за теннисного мяча, принесенного на матч, — крикетные мячи на игровой площадке запрещались, поскольку считались слишком твердыми и опасными для школьных игр. Милинд шепотом назвал имена Католиков и Некатоликов — в Св. Ксавьере деление по религиозному признаку не поощрялось даже в крикете.

В начале учебного года этот вопрос был поднят на общем собрании.

— Много лет назад, — говорил отец Д’Сильва, — когда эта игра получила широкое распространение в нашей стране, в Бомбее проходил Пятисторонний турнир. В нем участвовало пять команд: индусы, мусульмане, парсы, европейцы и еще одна, которую назвали «прочие». Однако турнир стал причиной большой печали для Махатмы Ганди. Он сказал, что в работе ли, или в игре мы, дети Матери Индии, должны быть единой семьей, чтобы освободить нашу родину от цепей порабощения. Он скорбел и постился, а потом призвал к себе капитанов и тренеров всех команд, которых поразило его глубокое знание тонкостей игры, и убедил их в важности командного духа и единения. Под влиянием Махатмы Пятисторонний турнир был отменен — нам не нужен крикет, в котором игроков делят по религиям или расам.

Помните, мальчики, вы учитесь в великой школе, где мы все стремимся следовать заветам Отца Нации. Мы не должны разделяться на католиков и детей других вер, ибо мы все дети нашей доброй и любящей Alma Mater, которая не признает различий между кастами и верованиями.

Школьники внимательно выслушали речь на собрании и забыли увещевания отца Д’Сильвы, как только оказались на игровой площадке. Для них крикет не был сектантской игрой, им требовался метод организации команд. На прошлой неделе играли Вегетарианцы против Мясоедов. Были игры команды Намасленных волос против Сухих, накрахмаленной формы против формы без крахмала. Однако школа бдительно следила за малейшими проявлениями религиозной розни — в особенности после погромов, связанных с мечетью Бабри Масджид.

Поэтому Милинд остерегался нарушить секулярность коридора, по которому постоянно рыскал в поисках добычи отец Д’Сильва, и другу имена игроков перечислил шепотом. Джехангиру нравились католические имена: Генри, Джордж, Френсис, Уильям, Филипп — они звучали как имена героев книг Инид Блайтон. Правда, фамилии у ребят были Д’Суза, Фернандес, Д’Мелло — совсем непохожие на детей из «Знаменитой пятерки» или «Пятерых следопытов».

Ему и собственное имя хотелось бы переменить. Джехангир, Джехангла, Джехангу. Можно сократить до Джехана. А это уже похоже на Джона. Джон Ченой. Ему нравилось звучание этого имени, оно на шаг приближало его к чудесному миру тех книг.

— Начнем на маленькой перемене, — сказал Милинд, капитан Некатоликов. — Раджеша я ставлю запасным, а тебя включаю в команду.

— Я не очень хорошо себя чувствую…

— Ладно тебе, ты никогда с нами не играешь!

Второй звонок. Джехангир заторопился и пообещал прийти, если ему станет получше к перемене. В отличие от брата, он не увлекался спортом. Следил за крикетом, слушал комментаторов, но на том все.

Третий звонок возвестил начало школьного дня. Под затихающий звон в класс впорхнула мисс Хелен Альварес. Шестьдесят одна пара обуви шаркнула по полу, скрипнули парты, застонали скамейки — класс поднялся на ноги!

— Доброе утро!

— Доброе утро, мальчики. Садитесь.

Снова шаркание и стук парт. Класс почти поголовно влюблен в учительницу, потому что Хелен Альварес прехорошенькая и всегда благоухает духами. Миниатюрная гоанка, чуть старше двадцати, высокие скулы, вздернутый носик. Хорошо одевается, носит туфли на высоких каблучках, следит за модой. В этом году юбки сильно укоротились, и мальчишеские сердца бились все сильней. Особенно когда учительница, поднявшись на две ступеньки к своему стулу, усаживалась, скрестив неправдоподобно гладкие ноги. Она сидит на стуле с прямой спинкой и плетеным сиденьем. Немного посидев, мисс Альварес встает, и на ее узкой юбке остается отпечаток плетения стула. Ученикам чудилось, будто приоткрывается некий интимный секрет, и им хотелось знать, отпечатался ли геометрический рисунок и на ее прелестной попке.

Джехангир исподтишка любовался красотой мисс Альварес. Он боготворил учительницу и сердился, когда одноклассникам приходило в голову сравнивать ее с актрисой из старых фильмов на хинди, которую тоже звали Хелен. Ту Хелен мальчишки знали в деталях, потому что их ностальгирующие по шестидесятым родители смотрели на видео фильмы, где она появлялась в весьма откровенных туалетах. Киношная Хелен всегда играла женщину-вамп, она танцевала сексуальные танцы в кабаре, соблазняя героя, стараясь увести его от той девушки, которую он любит всерьез. Герой, хоть и давал порой слабину, к концу картины обязательно бросал Хелен и благополучно возвращался в объятия девственной героини.

Но для Джехангира девственной героиней была как раз учительница Хелен. Он злился, когда мальчишки развязно обсуждали прелести мисс Альварес, злился, но помалкивал, чтоб не задразнили. Ему и без того хватало трудностей — мисс Альварес назначила его одним из трех контролеров домашних заданий.

Это был любимый проект мисс Альварес, придуманная ею система проверки выполнения домашних заданий представителями учеников. Смысл проекта, как она объясняла, заключался в том, чтобы привить школьникам такие качества, как доверие, честность, непредвзятость суждений. Она объясняла, что класс представляет собой модель общества и нации в миниатюре. Как всякое общество, класс должен обладать собственными институтами законности и правопорядка, полицией и судебными органами. Справедливое и процветающее общество возможно лишь при условии, что граждане и охранители закона и порядка относятся друг к другу с уважением и доверием.

«Если вы будете вести себя как достойные граждане в классе, вы станете достойными гражданами Индии», — говорила мисс Альварес.

Она верила, что это способ борьбы с отсталостью, разложением и коррупцией в стране — готовить достойных граждан в одном классе за другим.

Еще в июне, когда мисс Альварес объяснила свою систему перед началом учебного года, идея эта очень увлекла Джехангира, поскольку он связал слова учительницы с тем, что слышал дома, когда отец, дедушка и дядя Джал говорили о политике. О бедняках из бихарской деревни, которые перемерли с голоду, потому что средства на продовольствие и ирригацию осели в карманах чиновных казнокрадов, о гибели четырехсот пятидесяти детей на школьном празднике, потому что строивший зал подрядчик сжульничал на цементе, о десятках зрителей, заживо сгоревших в кинозале, где не оказалось огнетушителя, а владелец за взятку получил у пожарного инспектора липовую справку о его наличии.