Сокол и Ласточка - Борис Акунин

Быть может, англичанин потому и не отвечает на выстрелы, что хочет подойти ближе и сдаться?

— Я однажды уже видел эту посудину. Она называется «Русалка», — услышал я голос Логана. — Эту оснастку, похожую на соколиные крылья, раз увидев, не забудешь. Только паруса тогда были не алые, а серебристые. Корабль не военный. Он принадлежит одному чудаку, английскому лорду. Не помню, как его зовут. Один мой знакомый торговец доставлял на борт припасы. Говорит, не корабль, а плавучий дворец.

— Значит, англичанин — богатей? — возбуждённо спросил Дезэссар. — Надо выскочить из укрытия и присоединиться к союзникам! Поскорей, пока эта краснопёрая «Русалка» не спустила штандарт! Тогда по правилам мы будем иметь право на часть добычи!

Он хотел дать команду боцману, но штурман возразил:

— На вашем месте я бы не торопился. Испанцам ещё придётся повозиться. Разве не ясно по цвету парусов, что англичанин — сумасшедший? Если б он был в здравом рассудке, то уже сдался бы. А он открывает пушечные порты, видите? Лучше вступим в бой, когда испанцы обломают ему клыки. Но, конечно, до того, как «Русалка» спустит флаг. Не хватало ещё, чтоб мы попали под залп её орудий. Если я не ошибаюсь, там установлены мощные 32-фунтовки. Одного такого ядра довольно, чтобы переломить наш грот, как соломинку.

Штурмана поддержал королевский писец:

— Очень разумно! Согласно правилам, добычу делят по числу вымпелов, с поправкой на количество пушек и наличествующий экипаж. По вымпелам мы можем претендовать на 25 процентов, по орудиям… — Он попросил у одного из соседей трубу и стал прикидывать. — Так… На линейном корабле семьдесят или около того, на фрегате сорок, на корвете тридцать — итого сто сорок. А у нас всего пятнадцать. То есть по пушечному коэффициенту мы получаем одну девятую… С экипажным коэффициентом ещё хуже. Нас меньше полусотни, а испанцев человек шестьсот — семьсот. Максимум того, на что можно надеяться — 10 процентов. Если же англичанин пощиплет союзникам перья, да ещё, Бог даст, отправит один из кораблей на дно, наша доля заметно увеличится.

Офицеры шумно одобрили эту логику, признал её правоту и капитан.

Испанская эскадра перестроилась в боевую колонну: впереди корвет, за ним линейный корабль, фрегат сзади. Я не флотоводец и не могу объяснить, зачем адмиралу взбрело ставить в голову колонны самое слабое из судов. Наверняка на то были какие-то основания. Возможно, испанцы опасались, что неприятель всё-таки попробует уходить против ветра, а корвет быстроходней и маневренней.

Однако «Русалка» не развернулась. Она неслась прямо на головной корабль, по-прежнему не отвечая на огонь его баковой пушки. У меня отличное зрения, я безо всякой подзорной трубки видел, как от белоснежного борта фрегата летят щепки. На расстоянии в полтора кабельтовых от испанца алокрылое судно вдруг резко, с невообразимой ловкостью повернулось боком, срезало корвету нос и почти в упор, с полусотни шагов, ударило по врагу полным залпом.

Я никогда не видел, чтобы корабль тонул так быстро. Должно быть, пушки англичанина были прицелены по ватерлинии, и залп тяжёлых ядер расколол корпус по всей длине. Корвет накренился набок, так что с палубы в воду посыпались люди, а потом вообще лёг мачтами на воду.

Внизу радостно закричали наши, ничуть не расстроенные потерями союзников. Одним вымпелом и тридцатью орудиями меньше!

Экипажный коэффициент тоже стремительно менялся в пользу «Ласточки».

Чтобы не уйти на дно вместе с судном, команда корвета попрыгала в море, а здешние воды, как я уже говорил, изобилуют акулами…

Картина была ужасной. В разгаре баталии испанцы с других кораблей не могли спустить лодки, чтобы спасти своих товарищей. Среди волн закипела деловитая, жадная суета. Несчастные матросы отчаянно работали руками, плывя в сторону берега, а между ними быстрыми стрелами проносились продолговатые силуэты, которых становилось всё больше и больше… Акулы способны уловить запах крови за несколько миль, и сейчас сюда устремились хищницы со всей округи. Но и тем морякам, кто избежит острых зубов, надеяться было не на что. Берег не сулил им спасения. Всякого, кто доплывёт до скал, волны расшибут об острые камни.

О, люди, люди! Что за безумие поселяется в ваших душах и воспаляет ваш мозг? Чего ради вы терзаете, раните, унижаете и убиваете друг друга? Разве мало того, что каждого и так подстерегает целый сонм испытаний, потрясений и бед? Воистину ваши худшие враги — вы сами.

Пока я предавался философской скорби, моя девочка действовала.

— Капитан! — крикнула она. — Надо спустить шлюпки! Мы сможем хоть кого-то подобрать, ведь это наши союзники!

— А воевать кто будет? — сердито ответил Дезэссар. — У меня каждый человек на счету.

Я не знаю, чем закончился этот спор. Капитан английского корабля выкинул такую штуку, что я не поверил своим глазам. Вместо того, чтобы воспользоваться невероятной удачей, позволившей ему с одного залпа утопить самый быстрый вражеский корабль, и попробовать уйти, «Русалка» снова резко поменяла курс. Теперь она шла прямо на испанский флагман, словно хотела с ним столкнуться!

Английским фрегатом управлял либо безумец, либо человек неправдоподобной расчётливости.

Я должен был посмотреть на этого субъекта вблизи. Он того заслуживал.

У меня нет увеличительных стёкол, зато есть крылья. Ими я и воспользовался.

Мне не раз доводилось наблюдать за морскими сражениями вот так, сверху. Когда видишь этот страшный, но и завораживающе красивый балет из-под облаков, сердце замирает от ужаса и восторга.

Ветер дул неровно, спадая и вновь набирая силу. Паруса обвисали, надувались, снова обвисали. От этого исполнявшееся внизу па-де-труа обретало рваный ритм, который, впрочем, вполне соответствовал музыке — гулкому, отрывистому речитативу пушек.

Флагман испанцев вовсю палил из носовых орудий. «Русалка» по-прежнему не отвечала. Хоть я не ястреб и не сокол, но передвигаюсь по воздуху гораздо быстрее самого ходкого парусника. Мне хватило минуты, чтобы долететь до алого фрегата. Я сделал круг над мачтами, высматривая капитана, и увидел его там, где ожидал — на мостике, рядом со штурвалом.

Человек, с коротко остриженными каштановыми волосами стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Он был в белой рубашке и парчовом жилете, но без камзола — готовился облачиться в сверкающую позолотой кирасу, которую держал наготове слуга-негр. На перилах лежал ребристый шлем с плюмажем.

Капитан показался мне великаном. Но, спустившись ниже, я понял, что ошибся. Причин было две: очень прямая осанка, при какой человек кажется выше ростом, и слуга — он оказался не негром, а негритёнком. На самом деле хозяин «Русалки» оказался невысок. Ещё я увидел, что он довольно молод и чрезвычайно, прямо-таки редкостно хорош собой.

Я неоригинален — люблю красивых людей. На свете их таких, по-настоящему красивых, совсем немного. Но они существуют, и на них держится весь мир, хотя сами они о том, конечно, и не подозревают — иначе они не были бы такими красивыми. Вы ведь поняли, что под «настоящей красотой» я имею в виду вовсе не правильность черт. Самые красивые представители человеческого рода часто бывают внешне нехороши собой (взять хотя бы бедняжку Летицию). Но капитан «Русалки» и на вид был писанный красавец.

Невыносимо захотелось подсмотреть ему в душу, пока испанские ядра не искромсали и не убили этот прекрасный образчик человечества.

Любопытство подвигло меня на рискованный поступок. Я сложил крылья, упал вниз и сел капитану на плечо.

Он не дёрнулся, как поступил бы всякий другой, а лишь повернул голову и с удивлением воззрился на меня своими яркими глазами необычного цвета.

— Откуда ты взялся, парень? На островах такие не водятся. Наверное, залетел с испанца? — сказал он по-английски и весело крикнул. — Эй, ребята, у нас перебежчик! Почуял, что победа за нами!

Рулевой с помощником попробовали выдавить улыбку, но у них не вышло. Оба были смертельно бледны. Линейный корабль надвигался на нас, похожий на снежную гору.

Капитан погладил меня по спине и засмеялся, блеснув зубами.

— Это добрый знак! Поворот на полрумба! Мистер Пимпль, заплетайте!

Неужто ему ни капельки не страшно? Или он до такой степени владеет своими чувствами?

Сейчас мы эту загадку разгадаем.

Я перевернулся хвостом вперёд, сполз по рубашке, вонзив когти в грудь красавца, а клювом как можно деликатней ударил его в висок.

Только бы он меня не сбросил, только дал бы замкнуть магическую дугу «нидзи»!

Кровь у капитана была горячая, сильно пульсирующая. Сердце билось часто, но ровно.

Непередаваемое ощущение, возникающее от мгновенного слияния двух душ, обожгло меня — в сто раз горячей, чем глоток самого крепкого рома.