Фантом - Сергей Дубянский

Поднявшись, Дима прислонился к столбу. Ему казалось, что, стоя, он уж, точно, не заснет. Странные ночные видения не преследовали его, и сейчас, глядя, как извлекают из вагона аккуратные упаковки с плитами, ощущения боли, страха и удивления, сопровождавшие его ночью, казались не просто нереальными, а глупыми и смешными. Он даже не представлял себе, что мог так явственно чувствовать несуществующее. Вот эти мужики, эти вагоны, гудок тепловоза – это реальность, а то все – дурная фантазия, и как можно принимать ее так близко?..

Он снова закурил, глядя вслед уезжавшему КамАЗу. Грузчики начали вскрывать очередной вагон, раскручивая толстую проволоку, намотанную поверх заводской пломбы. Чтоб все-таки чем-нибудь занять голову, Дима вновь и вновь пытался понять происхождение ночных видений, но ничего не получалось. Как и в прошлый раз, он видел картинку как бы в окно, и она совершенно не задевала эмоций, несмотря на взрывы, кровь и даже пресловутую лошадиную морду, так потрясшую его ночью. Это было скучное воспоминание, но неповоротливые от бессонницы мысли, продолжали крутиться вокруг него с тупой методичностью.

Время шло. Опустел второй вагон. Солнце стало медленно клониться к западу, А Дима все стоял у столба, периодически приседая на корточки, когда ноги совсем уставали, и бесцельно смотрел на облезлую надпись «Приписан ст. Отрожка ЮВЖД». Поверх нее продолжали вспыхивать фрагменты сна, но с каждым разом они становились все более тусклыми. Так бывает, когда очень боишься, постоянно готовясь к самому худшему, но наступает момент, и страх уходит, все становится безразлично; тогда хочется лишь одного – чтоб закончилось ожидание, и скорее наступило это, каким бы ужасным оно не оказалось. Ничего не может быть хуже ожидания…

Домой Дима приехал около шести. Ноги гудели. Наскоро поел и включив телевизор, улегся на диван – по экрану скакали три длинноногие девицы в полупрозрачных одеждах и весело попискивали под незатейливую мелодию о том, что любовь прошла и больше никогда не вернется. Дима не верил им, но ему было все равно, что смотреть, лишь бы это отличалось от коричневого бока вагона и уже потускневших, не будоражащих воображения обрывков ночной шахматной партии.

Ему казалось, что он не спал, потому что на экране ничего не менялось, но когда взглянул на часы, оказалось, что прошло двадцать минут. И эти минуты выпали в какое-то безвременье. Он не видел никаких снов, ничего не чувствовал, не ощущал момента перехода в новое состояние – все было, как раньше, когда ночью он просто спал, и очень гордился, что не видит снов.

Пара таких провалов дали ощущение отдыха, и в очередное свое пробуждение Дима почувствовал, что глаза смотрят бодро и им совершенно не хочется закрываться вновь. Встал с дивана, потянулся. Часы показывали одиннадцать, а он выспался. Вышел на кухню. Свет из комнаты желтым языком дотягивался только до угла стола и еле-еле прорисовывал очертания предметов. Обычно при таком интимном освещении чувствуешь себя уютно, особенно, глядя через окно в пустую холодную ночь.

Отодвинув шторку Дима приблизил лицо к стеклу. Пока он дремал, оказывается, прошел дождь. Опавшие листья и мокрые стволы деревьев блестели; полная луна, как и прошлой ночью, висела высоко над домом. Было совсем тихо. Деревья замерли, только редкие капли срывались с веток под собственным весом, морщиня поверхность луж. Глаза отдыхали, наблюдая эту статичную картину; отдыхало и сознание, уже привыкшее, что переход в ночь сопровождается одновременным переходом к кошмару. Закурил. Огонек зажигалки отразился в стекле, фиксируя наличие границы между наружным миром и этим, теплым и уютным, находящимся под защитой прочных стен.

В саду что-то упало. Может, запоздалое яблоко, а, может, обломилась сухая ветка (на мгновение Дима даже явственно увидел брызги, взметнувшиеся на месте падения). Словно отвечая, в другом конце сада упало еще что-то, и звук казался громче, чем первый – он слышался так отчетливо, будто не было никаких стен, а стоял Дима под открытым небом, совершенно беззащитный, среди уродливых теней, в которых могла притаиться любая опасность, и не знал, откуда ее ждать.

Он торопливо отошел от окна и задернул шторку, но состояние защищенности не возвращалось. Продолжая смотреть в темноту, он вдруг подумал, что в доме, как минимум, десять таких же окон с тонким хрупким стеклом, и если стекло разбить, то можно совершенно спокойно проникнуть внутрь. Сад огромен, а полуразвалившиеся заборы создавали, скорее, иллюзию, чем реальное ощущение границы, и вовсе не являлись преградой для незваных гостей. Дима испуганно оглянулся, надеясь, что никто посторонний еще не проник в помещение, однако он видел лишь одну, самую ближнюю комнату, из которой выползал желтоватый язык света, а остальные?..

Дима на цыпочках прокрался по коридору, держась за стену и щупая ногой пол, прежде чем сделать следующий шаг. Это было смешно, потому что он с детства знал, сколько шагов до каждой двери, до шкафа, до окна, и мог, вообще, перемещаться вслепую, но сейчас страх заставлял его красться по собственному дому. Он осторожно открывал двери, замирал на пороге, прислушиваясь, пытаясь уловить посторонние звуки, и только после этого медленно проскальзывал в комнату, сразу прижимаясь к стене и снова прислушиваясь.

Это походило на игру в полицейских и воров, если б ни одно неприятное обстоятельство – Дима чувствовал, что его обуревает совсем нешуточный страх, и с каждой новой комнатой, с каждой открываемой дверью страх этот возрастал. Сердце начинало биться со зловещими перебоями, и тогда перехватывало дыхание, а в руках появлялась предательская дрожь, но самое ужасное, что Дима знал – конца этой бессмысленной игре не будет. Как только он обойдет все комнаты, надо будет начинать сначала, ведь за время его отсутствия в них уже мог кто-нибудь проникнуть. Даже включенный свет не спасал от ощущения опасности, так как не являлся препятствием для вторжения.

Сделав круг, Дима вернулся на кухню. Это место казалось ему наиболее безопасным, потому что было наиболее обжитым. Плюс к этому, из кухонного окна просматривалась калитка, вместо засова подпертая всего лишь кривой палкой.

Дима снова приник к окну, чтоб убедиться, что в саду никого нет. По улице пронеслась одинокая машина (по вечерам в щели забора хорошо виделся свет фар, а днем, даже различались цвета автомобилей). Ему показалось, что свет слишком яркий, да и видел он его слишком долго – такое могло быть только, если калитка открыта или сломан забор, но до них слишком далеко, чтоб при лунном свете определить это наверняка.

Больше машин пока не было. Димин взгляд тревожно блуждал по стволам деревьев, ища какое-либо несоответствие, и неожиданно обнаружил на дорожке размытый дождем отпечаток ноги. След мог быть и его собственным, а мог просто являться неровностью почвы, но чем пристальнее Дима вглядывался, тем четче он становился; следовательно, тем яснее было, что по саду кто-то ходит.