Обманы зрения - Ирина Анненкова

— Слушай, а тебе идет! — Антон восхищенно смотрел на нее.

— Ага, а главное — сидит как влитой! — расхохоталась Ада. — По-моему, сюда можно ещё штуки три таких как я завернуть!

Антон обнял ее.

— Останешься?

Ада решительно помотала головой.

— Никак, мой дорогой. Ночевать я должна дома. Утром Нику выводить. Сегодня вечером его за меня выгуляли, а утром — мой черед.

— А, может, и на утро договоришься? — шепнул Антон.

— Нет-нет, не получится. И вообще, папа начнет нервничать. Он последнее время привык за меня переживать, так что пока придется поберечь его нервную систему. Мне очень жаль, но я поеду домой, — твердо ответила она.

Антон покрепче прижал ее к себе.

Он терпеть не мог, когда его любовницы и подружки оставались ночевать в его квартире. Утро непременно приносило разочарование, всё раздражало, всё было не так. По дому зачем-то ходила чужая женщина, что-то делала и говорила, и ей даже требовалось отвечать! При свете дня особо остро ощущались ненужность, бездарность и бессмысленность любых подобных слов и действий.

С некоторых пор под любым предлогом он стал стараться отправить своих дам домой. Хоть в ночь, хоть куда — он вызывал такси, и очередная девица, не понимающая, что не так, и поэтому смертельно обиженная, уезжала. Правило было железное: утро Антон предпочитал встречать в одиночестве.

И вот, в первый раз за много лет ему захотелось заснуть и проснуться вдвоем, тесно прижимая к себе эту женщину, от близости которой он немедленно переставал соображать. Он не мог дать названия тому, что происходило с ним. Он только чувствовал, что удивительным образом они совпадали до такой степени, что было не ясно, где заканчивался один из них, и где начинался другой.

Ему нравилось смотреть как она двигается — свободно и вместе с тем сдержанно; как сидит — очень прямо, с уверенным спокойствием развернув неширокие плечи; как, задумавшись о чем-то, запускает пальцы с овальными коротко остриженными ногтями в рыжевато-медные пряди.

Она не пыталась произвести на него впечатление, казаться необыкновенной, умной, привлекательной, интересной. Она просто была. И он хотел, чтобы она «просто была» рядом с ним.

А она ещё говорит, что не может остаться!

— А я тебя не отпущу, — пробормотал Антон.

— Отпустишь! — засмеялась Ада и поцеловала его в грудь.

На этот раз им всё же удалось дойти до спальни.

— По-моему, у тебя мобильник звонил, — сказал Антон, когда всё закончилось, и они лежали поперек огромной кровати, притихшие и обессиленные. — Раза три, не меньше. Кто это тебя может сейчас разыскивать?

— Не знаю. Может, папа? В любом случае, надо пойти и посмотреть.

— Не надо. Давай, ещё немножко полежим.

— А вдруг что-нибудь срочное? — спросила Ада, но не встала, а лишь поплотнее прижалась к его боку и потерлась об него носом.

— Срочное — перезвонят, — уверенно ответил Антон.

Словно в ответ на его слова, где-то в недрах квартиры призывно замяукал телефон. Ада вздохнула, зашевелилась и стала выбираться из-под прижимавшей ее тяжелой руки.

Когда Антон вышел вслед за Адой в гостиную, она разговаривала, отвернувшись к широкому окну. В ту же секунду он почувствовал, что лучше бы этого звонка не было совсем. По крайней мере, сегодня. Ее узкая спина была неестественно выпрямлена, и от всей неподвижной, застывшей фигурки исходили плотные волны напряжения.

— Да, мне знакомо это имя… И что?… Ты точно уверен в том, что сейчас говоришь? — голос звучал сухо и безжизненно. — Я хочу сказать, эта информация абсолютно верна?… Ты видел документы?… Нет, мне об этом ничего не известно… Нет, не нравится, если не сказать больше… Да, я попробую уточнить, но ничего хорошего не обещаю… Хорошо. Я перезвоню, когда смогу. Может, сегодня, а может, завтра с утра… Пока… Пока!

Антон молча смотрел на эту напряженную спину. Он не мог отвести от нее глаз. Ада по-прежнему стояла у окна, постукивая телефончиком по ладони. Потом она повернулась, и Антон испуганно моргнул.

Её застывшее лицо было землисто-серым, глаза запали, и под ними резко обозначились огромные синяки. Губы плотно сжаты. Медные волосы повисли и потускнели. Тонкие руки судорожно стискивали пояс халата. Перемена в ней была тем сильнее, чем она была внезапнее. Эта осунувшаяся мертвенно-бледная женщина никак не могла несколько минут назад уютно прижиматься к нему, разнеженная, мягкая, с порозовевшими щеками и ярким нежным ртом.

Когда она заговорила, ее слова прозвучали почти равнодушно.

— Зачем ты мне солгал?

— Я тебе не лгал.

— Хорошо. Я спрошу по-другому. Почему ты мне не сказал правду?

— Скажи, а мы о чём сейчас говорим? — осторожно поинтересовался Антон, от всей души надеясь, что они говорят о разных вещах.

— Это правда, что ты купил наш «Глаз-Алмаз», и все документы были вчера подписаны?

Вот что она узнала! Причем, не так, как надо и не от него! М-да…

— Правда.

— И ты не счёл нужным мне об этом сказать?

— Я не собирался ничего скрывать, — Антон пожал плечами. — Мне просто хотелось выбрать для этой новости другое время и другое место. Точнее, я собирался поговорить с тобой об этом завтра. Хотел сделать тебе сюрприз.

— Считай, что тебе это удалось.

Она была невероятно спокойна. Однако, выдержка! Землистая серость ушла с ее лица, и щеки даже слегка порозовели. Похоже, первый шок от известия проходил, хотя было совершенно не понятно, с чего бы вдруг явилась такая реакция. Все живы, никто не умер. Ничего плохого не произошло.

Очень странно.

— Антон, зачем ты это сделал? — голос слегка дрогнул, но удержался.

— Я сделал что-нибудь плохое? — холодно осведомился он.

— Я пока не даю этому оценок. Я спрашиваю — зачем?

— Что в этом странного? Барковский продавал. Я купил. Зачем покупают фирму? Чтобы работала и прибыль приносила, — буркнул Антон. Он начал злиться. Им, собственно, не было сделано ничего, что бы могло считаться стыдным и некрасивым. Кроме, может, одной вещи. Но он был уверен, что Ада и до этого рано или поздно доберется.

— И как же ты узнал, что именно сейчас господин Барковский продает именно эту самую фирму?

Ну вот, пожалуйста, а он о чем? Уже и подобрались к самому скользкому месту!

— Мне об этом сообщили, — сказал Антон, твердо решив говорить честно.

— Кто?

— Моя служба безопасности.

— А почему в поле зрения твоей службы попал никак не связанный с вами медицинский центр?

— Потому что я дал такое распоряжение.

— Ты хотел, чтобы следили за мной? — вот так, прямо в лоб заехала!

— Не только за тобой.

— За кем же ещё?

— За теми, кто находится с тобой рядом.

Вот теперь точно всё сказано. Не убавить, ни прибавить.

Ада молча смотрела на Антона. Он замялся.

— Ты попытайся понять меня правильно. Было ясно, что с тобой что-то стряслось. Что именно — ты не говорила. Может, всё совсем плохо. Может, будет ещё хуже. Может, тебе надо помочь. А ты молчишь, как каменная. Ну, я и распорядился, чтобы во всем разобрались и мне доложили.

— А тебе не пришло в голову, что я не считала нужным сообщать тебе подробности своей жизни? Ты у нас, значит, такой крутой, что считаешь возможным лезть туда, куда тебя не зовут? Тебе всё можно? — голос Ады становился всё тише и холоднее. — Ты, значит, решил покопаться в моих шкафах, да ещё и свою службу безопасности в полном составе пригласил. Ну, ты и молодец! Впрочем, я думаю, что вряд ли ты так уж интересовался именно мной. Медицинский центр, наверное, попривлекательнее будет.

— Ада, ты зря так переживаешь. Никакая служба безопасности в полном составе не имела отношения к этому делу. Им лично занимался Лёня, руководитель службы, мой друг.

Антон чувствовал, что говорит что-то не то, что каждое сказанное им слово только усугубляет ситуацию, делает ее всё хуже и непоправимее. Но он не мог придумать, что и как сказать, как объяснить, зачем он полез не в своё дело. Чем больше они это обсуждали, тем неприятнее и двусмысленнее выглядело его непрошенное любопытство.

Антон оборвал сам себя на полуслове. Он шагнул к Аде и взял ее за руку. Она ее не убрала, но пальцы были холодны и безжизненны.

— Прости меня. Я был не прав. Я не хотел тебя обидеть. Я только хотел помочь. Теперь я понимаю, что совершил бестактность. Прости.

Ада помолчала, а потом всё тем же ровным голосом сказала.

— Всё понятно, — и, после паузы: — Значит, ты теперь наш новый хозяин.

— Ада, я не собираюсь ничего менять в вашем Центре. У вас, вроде, и так всё неплохо. Увидишь, со мной легко работать.

— А с чего ты решил, что я буду с тобой работать?

Ада с сожалением посмотрела на него, как смотрят, должно быть на деревенского дурачка, не понимающего самых очевидных вещей. Потом выдернула руку и, не говоря больше ни слова, вышла из комнаты. Хлопнула дверь ванной. Реветь отправилась? Ну, тогда, может, и ничего. Может, всё и образуется. По опыту Антон знал, что, как правило, женские слёзы хорошо служат нелегкому делу примирения с ситуацией, эти слёзы и вызвавшей.