Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во втором разделе моё внимание привлекли две картины. Одна – «Три облика улицы» Утиды Кэйсона, другая – «Ныряльщицы за жемчугом» Тоды Бакусэна.
Первая немного раздражает игнорированием перспективы, но мне всё же кажется, что это самая выдающаяся из всех картин традиционной японской живописи, представленных на выставке. Три облика – это утро, день и вечер. Утро на тихой улочке, где, кажется, плавает кухонный чад, на крышах, между лежащими на них камнями, щебечут стайки птиц, и по этой улочке, на которой не видно ни живой души, мать тащит за руку ребёнка в красном кимоно; моросящий дождь, по белой полоске реки, проглядывающей между выстроившихся вдоль берега складов и мокрых ив, не отбрасывающих даже тени на воду, плывёт плот – это день. Обе эти картины привлекли моё внимание, но третья, на которой изображена вечерняя улица – под навесами домов зажжены красные бумажные фонари, – два странствующих монаха бредут вниз по крутой улочке и играют на сякухати, вызвала настоящее волнение, заставила почувствовать высокое мастерство художника.
Что касается «Ныряльщиц за жемчугом», то мой особый интерес к ним возник, возможно, ещё и потому, что напомнил мне «Ноа Ноа» Гогена. Тода – один из художников, которые мне не особенно нравятся. Выставленная им в прошлом году картина «Островитянки» не произвела на меня никакого впечатления. Однако я вынужден признать, что «Ныряльщицы за жемчугом» значительно превосходят её. На двух створках шестистворчатой ширмы были изображены на фоне дюн и моря ныряльщицы – одна выходит из воды, другая сидит, ещё одна лежит на песке. Из серой земли кое-где пробивается жёлтая трава, на берегу – лодчонки цвета пересохшей земли.
Раскинувшееся за дюнами ультрамариновое море я не принял, но изгиб тела от плеч к бёдрам лежащей ныряльщицы, тяжесть, с которой опирается на руку сидящая спиной, пластика движений рук и ног ныряльщицы и ребёнка, несущих морские водоросли, выписаны прекрасно. Намного лучше, чем в «Островитянках», выполнен и рисунок. Правда, море на правой из двух створок меня не восхитило, а левая действительно сделана прекрасно.
Я очень разочарован тем, что никто не хвалит эту картину. Все мои товарищи ругают её. С преподавателями я ещё не виделся, но, думаю, и они будут ругать.
Насколько мне известно, лишь Мацумото Мататаро похвалил картину. Тайкан всё так же хорош. (Правда, не столь популярен, как в прошлом году.) «Богатство красок» Хиронари особого интереса у меня не вызвало. «Начало картины» Сэйхо откровенно вульгарна. «Весна. Лето. Осень. Зима» Ямамото Сюнкё банальна во всех своих четырёх частях. «Весна на почтовом тракте» Сакуратани написана, видимо, ещё в то время, когда он создал «Победителей и побеждённых», но я остался совершенно равнодушен.
«Лунная ночь» и «Лесистый холм» Гёкудо – вещи вполне ординарные. В «Приливе» можно обнаружить определённое усилие схватить нечто неповторимое, но и в этом году художник снова вернулся к серебристому туману и редкому лесочку. Какой-то непонятный отказ передать мысль.
Ничего не привлекло меня и в скульптуре. Кроме того, я вообще мало в ней ещё понимаю. Мне кажется, большинство людей вообще не понимают её как следует. Мне понравилась деревянная скульптура Найто Нобуру «Женщина в шахте» и «Юноша» Фудзии Кою, как мне показалось, они недурны, хотя их и ругают.
Среди живописи в западном стиле выделяется Исии Хакутэй. Сердце его холодно, точно отполированное зеркало. С поразительной точностью отражаются в нем тени деревьев, тени камней. Опытной рукой мастера он наносит их на холст или бумагу. Глядя на его произведения, я почему-то вспоминал рассказы Мори Огая-сэнсэя. Среди них особенно прекрасна, по-моему, темпера, названная «Причал». Прекрасно выполнены акварель «Склады» и написанная маслом «Семья господина N».
Минами Кундзо не выставил работ такого уровня, как «Обжиг черепицы», но и его «Ранняя весна» очень приятна. Земля уже дышит наступающей весной. Сиреневатое море, проглядывающее между дышащими весной холмами. Набухающие почки низкорослых деревьев, белые цветы персика. Весна уже kiss mother Earth[124]. Только переходя от одного полотна господина Минами к другому, появившимся после «Обжига черепицы», я не мог избавиться от мысли, что творческая атмосфера, в которой создавались эти произведения, становится всё эфемернее. Молюсь, чтобы он снова начал писать с присущей ему энергией.
Помимо перечисленных стоит упомянуть ещё «Явь» Фудзисимы Такэдзи и «Плывущий закат» Сайто Тоёсаку. «Явь» сделана поистине с огромной touch[125]. Глядя на «Плывущий закат», я даже позавидовал его создателю.
Далее следует упомянуть Фусэцу, написавшего обнажённого старика, назвав картину «Синно», и Ёсиды Хироси, который в своей «Play of colours»[126] пользуется привычным ему фиолетовым цветом. Я с интересом рассматривал эти работы.
В общем, большинство художников не кажутся особенно значительными. Они пишут нечто частное. Они воспроизводят владеющую ими некую необычную идею, помещённую в некую идею временную. Для них изобретение цветной фотографии означало, несомненно, появление страшного конкурента.
Столетие Верди было отмечено концертами в консерватории и Императорском отеле. Я ходил на оба. В Императорском отеле я слушал исполнявшиеся на мандолине Prelude[127] к «Трубадуру» и «Мизерере». Низкий, насыщенный звук гитары, на которой играл Сарколи, как бы прошивал серебристый голос мандолины. Я испытал истинное наслаждение. (…)
В тот же день Гэйдзюцудза организовала концерт в зале Юракудза. Скорее всего это была попытка вдохнуть жизнь в так называемое новое искусство, но Дебюсси в исполнении Шёрца, да и другие музыканты не вызвали моего интереса. Забыл сказать, что в Императорском отеле исполнялся ещё quartetto[128] из «Rigoletto»: soprano Mrs. Dobrovolsky, mezzo soprano Miss Nakajima, tenor Mr. Sarcoli, bariton Mr. Tham[129]. Очень жалко выглядела Накадзима-сан, которой дали прозвище «Плачущий будда». Мне не нравилось быть свидетелем того, как
