Влюбиться в дьявола - Элизабет Хойт

— Что рассказать? — машинально спросил Рено. Он сидел в кресле подле кровати якобы для того, чтобы развлекать ее, хотя на самом деле увлеченно читал какие-то бумаги, по-видимому, от своих адвокатов, которые вынул из кармана.

— Например, вы могли бы поделиться своими впечатлениями… — задумчиво протянула Беатриса, — относительно своего первого любовного опыта.

В воздухе повисла пауза. Она поняла, что смысл ее слов еще не дошел до его сознания, как вдруг он вскинул голову, и глаза его сверкнули; теперь она знала, что он все расслышал и понял.

— Вы еще не совсем поправились, поэтому поговорим об этом чуть позже.

— Какая досада! — с притворной застенчивостью заметила она.

Он кашлянул.

— Может, вам рассказать что-нибудь другое? Более забавное?

— Что именно? Он пожал плечами:

— Не знаю. Может быть, вас интересуют особенности армейской службы? Или то, чем мы с Вейлом занимались в учебной комнате?

Она отрицательно замотала головой:

— Возможно, позже я с удовольствием послушаю эти рассказы, но сейчас мне хотелось бы услышать продолжение истории вашей жизни у индейцев.

Сдвинув брови, он уставился в бумаги:

— Я уже говорил вам, что индейцы взяли меня в плен и сделали рабом. Больше об этом нечего говорить.

Беатриса выразительно взглянула на Рено. Она прекрасно понимала, что его не надо ни о чем расспрашивать, хотя бы из вежливости. Ему явно не хотелось ворошить прошлое. Семь ужасных лет в плену у индейцев превратили доброго, жизнерадостного юношу в сурового, мрачного человека, ничуть не похожего на юного лорда, изображенного на портрете. Перемена была столь резкой и глубокой, что несложно было догадаться о том, какие испытания выпали на его долю и, сколько из них он утаил, скрыл от нее. Беатрисе хотелось знать о нем как можно больше, и он должен был утолить ее отнюдь не праздное любопытство.

— Ну, пожалуйста! — умоляющим голосом попросила она.

— Хорошо. — Сложив бумаги, он сел поглубже, в кресло, смотря перед собой так, словно вглядывался в прошлое. — Итак, Гахо хотела заполучить меня, потому что в ее роду не хватало охотников. Дело в том, что у индейцев есть очень интересный обычай. Иногда те, кто попадал к ним в плен, после проведения определенного ритуала становились членами племени. В роду Гахо меня считали ее сыном.

— Она стала вашей приемной матерью?

— Только на словах. — Кривая усмешка скользнула по его губам. — Кем бы меня ни считали, прежде всего, я был рабом.

— О-о! — сочувственно протянула Беатриса. Превратиться из блестящего королевского офицера в раба, — какой жестокий удар по гордости!

— Впрочем, она очень хорошо обходилась со мной. — Рено уставился в окно. — Да, намного лучше, чем мы обращаемся с пленными. Мне было приятно, что меня не наказывают, напрасно не мучают, не истязают. Но как ни посмотри, я все-таки был рабом, и моей жизнью распоряжалась она как глава рода.

— А в чем состояли ваши обязанности? — осторожно спросила она.

— Ходить на охоту, — усмехнулся он. — Приносить мясо и еду для членов рода. Я вскоре узнал, что в племени от какого-то мора умерло много народу. Теперь не хватало охотников, чтобы добывать мясо. Особенно это было заметно, суровой зимой. Я ходил на охоту вместе с мужем Гахо, которого мы прозвали Дядькой, и Састаретци.

Беатриса поежилась:

— Должно быть, страшно ходить на охоту с человеком, который хотел вас убить.

— Да, но я всегда держался настороже.

— А вы не пытались сбежать?

Он опустил глаза на сложенные бумаги:

— О побеге я думал непрерывно. Каждую ночь мне связывали руки, а потом привязывали их к вбитому в землю колу. Я все время думал, как бы мне освободиться, но вскоре оставил мысли о побеге. Я понял, что не сумею в одиночку выжить в тех краях, особенно зимой, а зимы там, не в пример английским, продолжительные и суровые. Это дикий, малоосвоенный край. Зимой толщина снега достигает человеческого роста. Кроме того, я находился на территории земель, принадлежащих французам. Надо было пройти сотни миль, чтобы добраться до английских поселений.

Мурашки пробежали по спине Беатрисы.

— От ваших слов веет безнадежностью. А на каких животных вы охотились?

— Да на всех, какие попадались. Олени, еноты, белки, медведи…

— Медведи?! — удивилась она. — Неужели вы их ели? Он рассмеялся:

— Вы не поверите, но жареная медвежатина довольно вкусна.

Тут скрипнула дверь и в спальню вошла Квик с чайным подносом.

— Чай, мисс, а вам, милорд, письмо.

Она подала запечатанный конверт лорду Хоупу.

Налив себе чаю, Беатриса с любопытством смотрела на читавшего Хоупа. Внезапно он скомкал бумагу и бросил ее в огонь.

— Надеюсь, новости не слишком плохие, — бодрым голосом сказала она.

— О да! Вам нечего волноваться. Мне пора. Меня ждут кое-какие дела, а вы пока отдыхайте. — Он встал и направился к выходу.

— Я уже отдыхаю целых четыре дня! — крикнула ему вслед Беатриса.

Обернувшись, он улыбнулся и закрыл за собой двери.

— Я уже устала валяться в постели. Сколько можно? — пожаловалась Беатриса Квик.

— Конечно, мисс. Но лорд Хоуп говорит, что вам нужно еще день-два побыть в постели.

— С каких это пор все в доме стали слушаться его указаний? — возмутилась она.

Но Квик отнюдь не разделяла ее возмущения.

— Все началось с того дня, когда он взял на себя заботу о раненом Генри, мисс. А когда ранили вас, то в отличие от всех нас он точно знал, как надо действовать в подобном положении. — Горничная пожала плечами. — Всем в доме известно, что официально он еще не лорд, но манера держать себя и способность заставить других повиноваться говорит в его пользу.

— Похоже, он уже вошел в роль влиятельного лорда и она ему по вкусу, — пробормотала Беатриса.

Теперь лорд Хоуп не только следил за ходом ее лечения. По обрывкам долетавших до нее разговоров и почте, которую доставляли ему, Беатриса сделала вывод, что в последнее время через его руки проходят отчеты управляющих из всех поместий и владений, принадлежавших семейству Бланшар. Раньше все донесения попадали на стол дяде.

Она не видела дядю Реджи с того самого дня, когда ее после ранения доставили домой. И теперь ее слегка мучила совесть и, хотелось узнать, что делал все это время дядя. Несмотря на все усилия с его стороны, власть постепенно уходила из его рук. Наверное, он очень переживал и мучился, потому что был бессилен, что-либо изменить. Он считал ее предательницей, переметнувшейся на сторону Хоупа. Ах, если бы она могла не занимать чью-либо сторону, а быть вместе с ними обоими! Но, увы, ни Хоуп, ни дядя не соглашались на подобный компромисс.