Йога-клуб. Жизнь ниже шеи - Сюзанн Моррисон

— Отлично, Сюзи, так держать, — проговорила Индра.

Все сухожилия у меня на шее напряглись. Горло горело с каждым вдохом. Я воздела руки к потолку в следующей позе, затем сложилась пополам в наклоне вперед, чувствуя в горле невыносимую боль. Я сжала зубы, закусив щеки изнутри, стиснула челюсти и замерла.

Левая нога назад, затем правая — поза планки. Мы оставались в ней дольше, чем позволяют обычные человеческие возможности. И чем дольше стояли, тем горячее и жестче становилось мое горло. Мне казалось, что сердце сейчас вылетит через рот и взорвется, как огненная бомба, вантилан запылает и пламя поглотит всех нас.

В «собаке мордой вниз» у меня задрожали руки.

— Сильные руки, Сюзи!

Адреналин бежал по венам, как в детстве, когда мы играли в салочки и старший братец нагонял меня, выкрикивая: «Сюзи! Сюзи!» Я представила, как взрыв срывает крышу вантилана — искры во все стороны, черный дым. Мне захотелось взлететь на облаке черного дыма, схватить крышу, потом вернуться на землю и сломать ее об голову Сью-Дзен. А можно просто встать в стойку на руках и пройти по горящему деревянному полу, пробираясь между обуглившимися йогами, так и застывшими в позе собаки мордой вверх. Тогда я подошла бы к драгоценному дизайнерскому коврику Сью-Дзен и начала бы бить, бить, бить ее ногами, пока она не сжалась бы в клубок, а потом катать этот клубок по вантилану до тех пор, пока она не взмолится о пощаде.

«Сюзананда Элейсон, — закричит она, — Сюзанн, смилуйся!»

«Верни мне мое имя, — прорычу я, продолжая пинать ее ногами. — Верни мне мое имя, Сью-Дзен, мое настоящее имя, Сью-Хлопок-Одной-Рукой»[35].

А потом Лу вдруг оговорился.

— Опусти копчик, Сюзанн, — сказал он. — Эээ… то есть Сюзи.

Мы подняли руки к потолку, откинув голову, и я вдруг почувствовала, как влага затекает в уши, струится по щекам и по шее. Мы опустили руки, как лебеди — крылья, и сделали наклон вперед. Слезы побежали вверх по лбу, словно кто-то провел по нему пальцами, защекотали голову. Я держалась за лодыжки, вытирая мокрые щеки о колени.

Правая нога назад — поза воина один, взгляд прямо перед собой. Я тонула в слезах, мне было плохо, грудная клетка поднималась и опускалась, как бурные океанские волны.

Я не понимала, что со мной происходит. Меня переполняли эмоции. Я ненавидела себя за то, что плачу, за то, что так глупо переживаю из-за какого-то имени, но все это лишь усугубляло рыдания.

Прошел час. Каждый раз, когда мне уже казалось, что самообладание вернулось ко мне и я могу снова дышать, Лу называл меня «Сюзи», и гнетущая боль возобновлялась. За этот час я прожила все двадцать пять лет, что носила это имя. Перед глазами проносились лица родителей, братьев, сестры, бабушки с дедушкой, прабабки и прадеда, друзей — и все называли меня Сюзи. Своей Сюзи. То место, где я была Сюзи, мне вскоре предстояло покинуть навсегда. Мой дом.

Я легла на коврик, чтобы отдохнуть, и перевела дыхание. Потом меня снова затрясло. И тут — Богом клянусь — я разделилась надвое.

Я поднялась к тростниковому потолку вантилана и зависла над балками вместе с гекконами. Посмотрела вниз и увидела себя. Брюнетка на розовом коврике. Она плакала. А потом я очутилась рядом с ней на деревянном полу. Обняла «ее» за талию, чувствуя ее прерывистое дыхание. Прижалась к ней, пока она не успокоилась, и услышала, как ее сердце бьется у меня в груди. А потом, не говоря ни слова, напомнила ей, что сегодня день, когда Джона переезжает в Нью-Йорк.

6

Ничье дитя

И верно, на семинаре мы поносили всех и вся. Для себя мы решили, что… эти люди, «профессиональные гуру», на самом деле всего лишь лицемеры, позеры, пустышки. И, основываясь на этом решении, сделали удобный для себя вывод: если уж гуру не соблюдают свои мнимые принципы, то мы и подавно не должны их соблюдать.

В двадцать восемь лет я подсела на чай, купленный в одной популярной йога-студии на Манхэттене. Все занятие я чихала, и после преподавательница — актриса необыкновенной красоты, с волосами цвета воронова крыла, — повела меня в бутик при студии и посоветовала купить свой любимый нети-пот, эвкалиптовые соли для ванны и чай, один аромат которого вызывал ассоциации с «детьми цветов». Уж не знаю, помог ли чай укрепить иммунитет, но мне нравилось его пить, потому что на каждом пакетике было напечатано какое-нибудь мудрое высказывание. Например, мое любимое.

Что такое йога? Йога — это когда ты открываешься и впускаешь в себя всю Вселенную.

Простите мою испорченность, но вам не кажется, что это немного смахивает на «всем понемножку даю»?

Именно так я себя и чувствовала в тот день, когда Джона переехал в Нью-Йорк, а у меня в вантилане случилась истерика. Высокодуховной шлюхой. Я потратила несколько недель на то, чтобы превратиться в одного из этих слезливых, сверхэмоциональных духовных искателей, которые вечно катаются вверх-вниз на американских горках экспериментов с сознанием. А ведь если взглянуть под другим углом, все это очень смахивает на эмоциональную мастурбацию. Я огляделась на предыдущие недели — и с трудом поверила тому, что увидела: куда подевался мой скептицизм? критический ум? Неужели я стану одной из тех скиталиц, что странствуют от йога-семинара к ашраму, от ашрама к индейской паровой бане в вечных поисках очередной дозы духовности, очередного пробуждения кундалини, очередного очищения? Если бы я ощущала необходимость постоянно находиться в состоянии духовного прозрения, откуда бы у меня взялись силы жить за пределами ритрита? Жизнь после ритрита. Я ведь уже несколько недель не задумывалась о своей настоящей жизни, о тех вполне реальных изменениях, что меня ждут. Поэтому меня так и потрясло, когда я услышала свое «домашнее» имя: меня словно вытолкнули из уютного гнездышка в реальный мир. Точнее, в иллюзорный мир птички с нижней ветки, где жили, дышали и чего-то от меня ждали мои привязанности, эго и желания. Как ведро ледяной воды на голову, на меня обрушилось понимание, что, невзирая на эти несколько недель, я смотрела вперед и по-прежнему видела все то же самое: утраты и смерть.

Все то, что заставило меня отдалиться от мира и уехать на семинар.

Индра посчитала, что истерика пошла мне на пользу. После занятия она села рядом, обняла меня и погладила, а я поплакала еще немного. Она была очень добра ко мне. В глазах читалась искренняя тревога. Когда я успокоилась, она предложила продолжить эту своеобразную терапию — называть меня Сюзи, чтобы помочь преодолеть страх по поводу переезда из родного города.

Я знала, что стоит мне согласиться, и в оставшиеся недели нас ждет много разговоров один на один. Индра будет чаще подходить ко мне, чтобы проверить, как у меня дела, удалось ли мне сбросить влияние «домашнего» имени благодаря его частому повторению. У меня появится шанс заполучить Индру в свое безраздельное пользование, завоевать ее внимание, одобрение и любовь. Право потребовать, чтобы мы больше времени проводили наедине, обсуждая наши жизни, наш путь и принципы. И как знать? Возможно, все это привело бы меня к Богу, который, я чувствовала, уже где-то рядом, и мне удалось бы преодолеть тягу своего ума к критике всех и вся. Индра могла бы помочь мне подготовиться к нашему совместному с Джоной будущему.

Я быстро обдумала эти перспективы, а Индра тем временем дружелюбно и с надеждой взирала на меня своими добрыми карими глазами — совсем как в первый раз, когда я пришла к ней за советом. А потом как можно более спокойным голосом ответила:

— Ну уж нет.

Индра была разочарована. Я по лицу видела.

Разочарована и удивлена. Она кивнула, проговорив:

— Это твое решение, разумеется, но…

Самое забавное, что мне было плевать на ее реакцию. Напротив, я была почти рада, что она так расстроилась.

Видите ли, это было неизбежно. Этот ритрит длился уже несколько недель. Но когда занимаешься йогой по восемь часов в день, дни кажутся неделями, а недели — месяцами. По ощущениям этот семинар длился для меня уже лет пятнадцать. Я была тинейджером в стране йога-семинаров. И подростковый бунт не замедлил себя ждать. В какой-то момент на извилистом пути от одной недели к следующей Индра и Лу перестали быть кумирами и превратились в суррогатных родителей, настаивающих, чтобы я во всем с ними соглашалась. Ела только то, что едят они, пила только те жидкости тела, что пьют они, и ходила в церковь, то есть в вантилан, строго по расписанию.

Матери всегда достается больше отца от внезапно повзрослевшей дочери. Мне не в чем было упрекнуть Лу, но, глядя на Индру, я видела женщину, которая хочет, чтобы я выросла и стала такой, как она. И впервые за многие месяцы мне захотелось снова быть собой. Мне до смерти захотелось выпить крепкого кофе, увидеть серое небо над Сиэтлом. Надеть свитер и оказаться среди людей, которые чертыхаются по поводу и без.