Шулер с бубновым тузом - Наталья Солнцева

Маленький дамский браунинг отец (теперь правильнее будет называть его Андрей Никитич) когда-то подарил жене на день рождения. Берта Евгеньевна боялась прикасаться к пистолету, и мужу стоило больших трудов научить ее пользоваться оружием. «На всякий случай!» – посмеивался он.

Видимо, такой случай настал. Ибо в ящике браунинга не оказалось…

Анна лежала на диване и смотрела в потолок. Ее жизнь превратилась в кошмар наяву. Она ненавидела свой страх, но ничего не могла с ним поделать. Успокоительные таблетки, которые прописал ей доктор Приходько, закончились. Николай отобрал у нее банковскую карточку. Он боялся, что она сбежит. А куда ей бежать?

По ночам ей снился Джо. Он стоял у ее постели, иссиня-бледный, с ножом в груди, и предлагал сыграть в карты.

– Банк или штос[11]? Выбирай. Я буду метать…

Она в ужасе просыпалась, натягивала на голову одеяло, но это не помогало избавиться от ощущения чужого присутствия.

– Что у нас с тобой было? – спрашивал Джо и тянулся к ней черным ртом. – Любовь или похоть?

Какая любовь? Анна сошлась с ним от одиночества, от нищеты и безнадеги. От унылого прошлого и беспросветного будущего. Она отдавалась ему с закрытыми глазами, представляя на его месте благородного красавца, наподобие Тома Круза. Джо делился с ней шальными деньгами, которые уходили так же, как приходили.

Потом братец нагрянул как снег на голову. Красавчик и при деньгах. Кто же мог предполагать, чем все кончится?

Она со стоном спускала с плеча шелковый халат и разглядывала багровый рубец в виде буквы V, – воровка. По-французски или по-русски, без разницы. Жуткая боль пронзала ее насквозь в том месте, где когда-то палач прикоснулся к ее коже раскаленным железом. Анна не могла сдержать крика:

– А-а-ааааа! А-а-аа!

Она перестала отличать свои видения от пугающей действительности. И тогда, и сейчас ее жизнь висела на волоске. И тогда, и сейчас ее преследовали боль и страх. И тогда, и сейчас она боялась сойти с ума.

Анна встала, подошла к окну и посмотрела вниз. Распахнуть створки, взобраться на подоконник и… шагнуть в небытие. Ей придется пролететь восемь этажей, прежде чем жуткий удар об асфальт прервет ее жизнь. Зато сразу все закончится.

Закончится ли?

Хлопнула входная дверь, и Анна насторожилась, замерла, метнулась к кровати. Под подушкой она держала остро наточенный кухонный нож. Пусть только кто-нибудь сунется…

– Привет, рыжая, – бросил ей гость.

Она села, торопливо поправила халат, пригладила волосы. Медные кудри изменили ее до неузнаваемости. Но от судьбы не убежишь, даже если родиться заново и перекроить внешность.

– Это ты…

– Что, испугалась? Или ждала кого-то другого?

Николай выглядел помятым, измученным, но все равно потрясающе красивым.

– Кого мне ждать? – промямлила она.

– У меня хорошая новость, сестренка.

– Я же просила, называй меня Жанна!

– У меня отличная новость, Жанна, – широко улыбнулся он, сел рядом и положил руку на ее колено.

Она сбросила его руку и отодвинулась.

– Ты не в духе? – ухмыльнулся Крапивин. – Сейчас я подниму тебе настроение.

Картина «Шулер с бубновым тузом» висела напротив кровати. Она перекочевала сюда из квартиры в Раменках, которую пришлось оставить. Крайний слева плутоватый игрок смахивал на покойного Джо, и вызывал у нее ужас. Казалось, он подмигивает ей и зловеще ухмыляется. Картина стала ее наваждением, проклятием.

Николай что-то заподозрил. Он задавал странные вопросы и догадался, что полотно написано недавно. Зря она сболтнула про «семейную реликвию». Крапивин оказался далеко не глупым. Сначала сделал вид, что поверил, а потом…

– Я тебе больше не брат, – оборвал он ее мысль.

– С каких это пор? – глухо спросила Жанна.

– Я никогда не был твоим братом. У нас – разные отцы. Ты знала?

– Догадывалась…

– Твой папаша – метеоролог Коновалов?

Анна-Жанна зябко повела плечами. Ее знобило.

– Какая разница?

– Для особы королевской крови разница существенная, – ехидно заявил Николай. – Мадам де Ламотт настойчиво приписывала себе родство с домом Валуа. Ее не устраивала обычная биография, ей подавай знатность и богатство.

– Это плохо?

– Но Крапивины не ведут свой род ни от русских царей, ни от французских. Зачем тебе понадобилось выдавать себя за дочь Андрея Никитича?

– Моя мать, вероятно, стыдилась связи с Коноваловым.

– Вероятно! – кивнул Нико.

– Перед смертью она взяла с меня слово, что я найду отца. Вернее… – она запнулась и бросила на Крапивина быстрый взгляд исподлобья. – Словом, она назвала моим отцом Андрея Никитича.

– Ловко.

– Мама не виновата. Она не хотела, чтобы я… всю жизнь прозябала в нищете.

– При том, что у тебя не все в порядке с головой, я понимаю ее опасения.

Анна-Жанна угрюмо молчала.

– Откуда ты узнала про Коновалова?

– Джо сказал. Его отец тоже любил выпить, они с Коноваловым заваливались к моей матери, та накрывала стол, а потом Коновалов оставался, а собутыльника выпроваживали домой.

– Если бы я мог тебе поверить! – покачал головой Крапивин. – Увы, ты лишила меня иллюзий. Твои речи пропитаны ложью. Посмотри сюда! – воскликнул он, подошел к картине и ткнул в нее пальцем. – Что это, по-твоему? Семейная реликвия? Которая досталась тебе от бабушки? Да?

Молодая женщина сжалась и не поднимала глаз. Ее губы дрожали.

Николаю казалось, что он и есть – третий игрок на этом дьявольском полотне: сидящий по правую сторону молодой человек в шляпе с пером, которого дурачат шулер и дама в жемчугах. Уж больно она смахивает на Жанну, особенно нижней частью лица.

– Смотри сюда! – прикрикнул на нее Крапивин. – Зачем ты всюду таскаешь за собой эту мазню? Зачем ты убила Джо? Зачем ты убила Томашина? Что они тебе сделали?

– Я не убивала…

Он не выдержал, схватил ее за плечи, поднял, встряхнул и… с силой прижал к себе, повторяя:

– Ну зачем, Жанна… зачем?.. Ты погубила себя! Погубила меня… Мы погибли! Погибли!..

Ее сердце часто забилось, тело обмякло. Крапивин зажегся, он перестал владеть собой. Его больше не сдерживали узы родства. Его ничто не сдерживало. Он скользнул губами по ее шее, рванул поясок халата. Жанна не сопротивлялась. Ей хотелось забыться, хоть на миг вырваться из своей внутренней темницы, отрешиться от своего вечного страха…

Она позволила Крапивину уложить себя на кровать, раздеть и увидеть воспаленный шрам пониже левой ключицы. Этот шрам подействовал на него отрезвляюще.

– О, черт! Че-е-е-ерт! – процедил он и рывком перекатился на бок.

Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, на коже выступила любовная влага. Жанна лежала на спине, тяжело дыша, и не торопилась прикрыть свою наготу. Огненные кудри нимбом окружали ее бледное от страсти лицо. Маленькая грудь с розовыми, как у девочки, сосками казалась нежной и нетронутой.

«Неужели, по этой груди шарил заскорузлыми пальцами Ковбой Джо? – подумал Нико и стиснул зубы. – Неужели он раз за разом срывал этот дикий и робкий цветок?»

«Не поддавайся ее чарам, дружище! – встрепенулся его двойник. – Она женщина, а все женщины – лживы и порочны. Вспомни коварную Миледи, ремесло которой – обольщать мужчин и подчинять их себе!»

– Миледи, – прошептал Крапивин, и сцены из знаменитого романа всплыли в его уме. – Миледи…

– О чем ты?

Жанна приподнялась, оперлась на локоть и смотрела на него синим, как утреннее небо, взглядом. Он утонул в этой пронзительной синеве… и снова потянулся рукой к ее груди. Жанна вздрагивала, как будто прикосновения обжигали ее. Сознание Нико помутилось, потонуло в пучине блаженства…

Он очнулся в темноте, когда на небо взошла луна. Серебряный свет обливал тело спящей рядом женщины, едва прикрытое скомканной простыней. Нико чуть не всплакнул от умиления, глядя на ее тонкую изящную руку, на струящиеся по плечам волосы. Он хотел поправить подушку под ее головой и… наткнулся пальцами на что-то острое.

Нож! Здоровенное лезвие блеснуло в лучах ночного светила. Жанна, тихо посапывая, шевельнулась во сне.

«Проснись она раньше, ты бы уже не дышал, – мрачно констатировал второй Нико. – Она собралась убить тебя после утомительных ласк, но вы оба провалились в забытье. Это спасло твою жизнь, парень. Благодари Бога за свою любовную прыть. Ты с лихвой утолил сексуальную жажду Жанны и получил отсрочку. Но во второй раз тебе так не повезет!»

– Убить ее, что ли?

Крапивин держал в руке нож. Лунный отсвет на стальном лезвии гипнотизировал его. Он приставил острие к горлу женщины, опустил ниже, к нежной яремной ямке на ее шее. Одно движение, и она захрипит, захлебываясь собственной кровью.

Жанна беспокойно зашевелилась, и Нико опомнился, убрал нож подальше. Он все еще чувствовал горький вкус ее губ на своих устах, все еще ощущал ее жаркое дыхание в момент экстаза. Она оказалась горячее и безрассуднее, чем он мог предположить.