Как повергнуть герцога (СИ) - Данмор Эви

И всё же жар не покинул самых интимных мест.

Так вот, значит, что такое искушение, оно не представлялось чем-то отвратительным, незначительным или невинным, нет, оно являлось в облике восхитительных чувств и ощущения абсолютной правильности происходящего, даже когда это было совсем не так. Вот зачем человеку нужны принципы. Жаль, что в нужный момент, принципы Аннабель её подвели.

Когда она вошла в его кабинет, Монтгомери чуть ли не вскочил со стула. Что могло показаться забавным, если бы один его вид не причинил Аннабель боль, сравнимую с настоящим ударом в грудь. Ей тут же перестало хватать воздуха.

— Мисс Арчер. Пожалуйста, проходите.

Его знакомый голос окатил её, словно прохладной родниковой водой.

Во рту внезапно пересохло.

— Ваша светлость. Я знаю, что вы ожидали встретиться с леди Мейбл, надеюсь, вы не возражаете, что вместо неё пришла я.

— Нисколько, — иронично ответил он.

Откуда ни возьмись появился пожилой секретарь и помог Аннабель снять пальто.

Несмотря на строгое платье с высоким воротом, она чувствовала себя обнажённой. Монтгомери окинул её своим ястребиным взглядом, который тут же посуровел, отметив, что лицо Аннабель вновь осунулось.

Он вышел из-за своего внушительного стола.

— Оставь нас, Карсон.

Аннабель хотела было возразить, но секретарь поклонился и быстро поспешил к выходу.

Теперь они остались наедине.

Монтгомери подошёл ближе. Он был, как обычно, одет с иголочки, его тёмно-серый костюм и жилет подчёркивали белизну рубашки и светлые волосы. Нет, он не потерял ни капли своей привлекательности.

Её внутренности скрутило от ужаса.

— Спасибо, что нашли время встретиться с Национальным обществом женского избирательного права, ваша светлость, — сказала она.

Монтгомери остановился, обдумывая всё, что она хотела донести этим заявлением. Затем он указал на стул напротив стола.

— Принимать просителей — мой долг. Пожалуйста, присаживайся.

Она села и деловито достала ручку и крошечную записную книжку из ридикюля, лежащего у неё на коленях. Когда Аннабель, наконец, посмотрела на Монтгомери, его взгляд был подозрительно мягким.

Это должно было её насторожить.

— Я не стану выступать за поправку, — сказал он.

Она моргнула, словно он бросил ей что-то в лицо.

— Не будешь?

Из всех сценариев, которые она проигрывала в голове, этот не приходил ей на ум.

Он покачал головой.

— Но… почему ты согласился с нами встретиться?

Уголки его губ приподнялись, и тут она поняла, что перешла с ним на ты и задаёт вопросы, на которые случайный проситель никогда бы не осмелился. О, чёрт бы его побрал.

— Я не буду выступать за поправку, — сказал он, — но могу дать тебе имена членов парламента, на которых стоит сосредоточиться и посоветовать, как улучшить вашу кампанию в целом.

Она попыталась собраться с мыслями.

— Ты не станешь голосовать в нашу пользу, но готов помочь?

— Я не против поправки в принципе, Аннабель.

Её посетила чудовищная мысль.

— Значит… это личное?

Последовала недолгая пауза.

— Думаешь, я затаил обиду, потому что ты отвергла моё предложение.

Аннабель смогла только кивнуть.

Он провёл рукой по лицу.

— Ты действительно так считаешь? Вряд ли бы это польстило нам обоим.

— Я не знаю, что и думать.

— В данный момент не в моих интересах поддерживать вашу поправку во всеуслышание, — ответил Монтгомери, и Аннабель поняла, что это было его последнее слово.

От разочарования в горле образовался комок. Почему-то его отказ показался ей личным предательством.

Она поднялась на ноги, обязав его сделать то же самое.

— Прискорбно, — сказала Аннабель и добавила: — Я считала тебя справедливым человеком.

Его лицо стало непроницаемым.

— Так и есть, — холодно ответил он.

— Тогда, может быть, ты объяснишь мне, — проговорила она, — где здесь справедливость, если мой совершенно бестолковый кузен командует мной только потому, что он мужчина, а я женщина? Разве справедливо, что я владею латынью и греческим не хуже любого мужчины в Оксфорде, и всё же мои уроки проходят в помещении над пекарней? Почему мужчина имеет право заявить мне, что мой мозг работает неправильно, хотя главным достижением в его жизни является статус при рождении? И почему я должна умолять мужчину, чтобы он помог мне, и я тоже смогла голосовать за законы, по которым живу всю жизнь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Её голос стал взволнованным и резким. Она сжимала в кулаке ручку, словно кинжал. Аннабель разозлилась сверх всякой меры, в ушах стучала кровь. Монтгомери смотрел на неё с невозмутимым выражением лица, и ей захотелось взять блестящее пресс-папье и швырнуть об стену, просто чтобы услышать, как оно разобьётся.

— О нет, ты этого не сделаешь, — сказал он и не успела она моргнуть, как Монтгомери оказался перед ней, зажав между собой и столом.

Она враждебно на него посмотрела. Близость Монтгомери должна была бы рассердить Аннабель, но до неё донёсся его знакомый, волнующий запах, и решимость пошатнулась. Сквозь пелену гнева начала просачиваться гнетущая тоска.

Рука, в которой она сжимала ручку, безвольно опустилась.

Монтгомери издал успокаивающий звук.

— Так-то лучше, — сказал он.

— Что лучше? — настороженно уточнила она.

Монтгомери отступил на шаг назад.

— Ты говоришь то, что думаешь, — сказал он, — а не притворяешься.

— Уверяю тебя, я не притворялась, — сухо проговорила она.

— Не пытайся сделать из меня дурака, — парировал он.

— Я… — ничего не сказав, Аннабель закрыла рот.

Монтгомери прав. Она не была с ним честна.

Если бы он только знал, что до сегодняшнего дня в его присутствии она всегда чувствовала себя самой собой и была искренней в своих поступках, как ни с одним другим мужчиной прежде.

Аннабель вдруг поняла, как близко он продолжает стоять, как поднимается и опускается его грудь с каждым вдохом. Всё казалось таким правильным. Как хорошо было бы просто уткнуться лицом в его плечо и почувствовать, как он сжимает её в объятиях.

— Думаю, на этом наша встреча подошла к концу, — сообщила она.

— Нам нужно поговорить, — ответил он.

— Окажите любезность, изложите нам свои рекомендации в письме, — сказала она и протиснулась мимо него к своему ридикюлю.

— Аннабель. — Он накрыл её руку своей тёплой уверенной ладонью.

Она подняла голову и посмотрела в его ясные и бездонные, как ледяное озеро, глаза и, боже, помоги ей, Аннабель захотелось в них утонуть.

Она сглотнула.

— Нам нечего больше обсуждать, ваша светлость.

— Я тоже так думал, — проговорил он, — пока ты неожиданно не появилась в моём кабинете.

Её сердце вновь забилось неприятно быстро.

— Меня сюда послали в качестве официального представителя.

— Ты могла бы отказаться.

— Уверяю вас, я пыталась.

— Кто бы узнал, если бы ты не пришла на встречу, — спросил он с вызовом в голосе, — а вместо неё отправилась в кафе?

— Хотите сказать, что я должна была солгать подругам? — недоверчиво уточнила Аннабель, и будь она проклята, если не думала поступить именно так. Но всё-таки почему-то оказалась в его кабинете. — Всё тайное становится явным, — сообщила ему Аннабель.

Раздражение в его глазах боролось с изумлением, и тот факт, что он не мог этого скрыть, означал, что Монтгомери и вполовину не был таким равнодушным, каким звучал его голос.

Она поняла, что он всё ещё держит её за руку. Его большой палец начал поглаживать её ладонь, рождая тёплое, покалывающее ощущение, от которого у Аннабель пошла кругом голова.

И, конечно, он это заметил. Его глаза вспыхнули.

— Аннабель, — тихо проговорил Монтгомери. — Как ты?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она отдёрнула руку, цепляясь за остатки своей решимости быть равнодушной.

— Я в порядке, спасибо. — Аннабель начала укладывать блокнот и ручку в ридикюль.

— Хорошо, — услышала она его голос. — Признаюсь, что я — нет. Ты не выходишь у меня из головы.