Павел I - Александр Боханов

Иногда Императрица на публике расточала дежурные любезности, но было ясно, что Павел опять оказался в той же роли, в которой пребывал и до поездки — в роли изгоя. Детей, как и раньше, им лишь разрешалось видеть и всё. И всякий раз с позволения правительницы. Незадолго до прибытия в Россию, в дороге, Мария Фёдоровна получила письмо от Екатерины, в котором предписывалось при возвращении «быть сдержанной» и не пугать детей своими обмороками. Мария Фёдоровна сдержалась, обмороков не было, но была горечь в душе и слёзы на глазах…

Посвященный в мир придворных интриг той поры князь Ф. Н. Голицын в своих «Записках» позже написал: «Согласие и любовь Их Императорских Высочеств заслужили им приверженность петербургской публики, но возбудили некоторым образом какую-то беспокойную зависть у Большого Двора». Распущенные нравы екатерининской камарильи резко диссонировали с образом добропорядочной Великокняжеской семьи. И началась интрига, направленная на то, чтобы разрушить семейный союз Павла и Марии, посеять между ними рознь и недоверие. Трудно удержаться от предположения, что «дирижировала» этой самой «интригой» Екатерина, которая всегда любила подобные «штучки»…

Усилия интриганов не прошли даром. Разуверившемуся в людях Павлу, недоверчивому, ждущему ежеминутно со всех сторон предательства и подлости, удалость внушить, что Мария Фёдоровна служит орудием известных людей и намеревается подчинить его своей воле. В числе этих «поводырей» Марии Фёдоровны якобы выступали: её фрейлина, привезенная из Германии Анна-Юлиана Шиллинг фон Канштадт (1759–1797), вышедшая в 1782 году замуж за полковника Х. И. Бенкендорфа (1749–1823)[48], библиотекарь и бывший педагог Павла Петровича Франц-Герман Лафермьер (1737–1796) и некоторые другие лица из окружения Цесаревича.

Среди главных нашёптывателей назывались имена барона К. И. Остен-Сакена (1733–1808), к которому Павел Петрович имел расположение ещё с детства, и князя Николая Алексеевича Голицына (1751–1809). Так оно было, или нет не ясно, но очевидно одно: отношения Павла и Марии стали постепенно терять былой характер доверительности и откровенности. Павел Петрович сердечную дружбу, искреннюю человеческую привязанность ставил выше любви. Не раз и не два он убеждался, что Мария не всё ему рассказывала, что у нее появлялись темы и события, которые она изымала из круга совместных бесед. Это вызывало сначала удивление, затем — тревогу, а потом и опасение.

По этому поводу князь Ф. Н. Голицын заметил: «Его (Павла. — А. Б.) самолюбие, уже и без того стесненное обыкновенным его положением, будучи встревожено наущениями, привело его не токмо в неудовольствие и не токмо разорвало сей драгоценный союз, но первая возродившаяся в нём мысль и желание были, чтобы доказать Великой княгине, что она никакого влияния над ним иметь не может». Князь знал, что писал, он в эти годы служил при Цесаревиче…

В 80-е годы при Дворе и в петербургском высшем свете сначала неясно, а потом всё увереннее стали говорить, что у Павла Петровича возникла «любовная связь», появилась «метресса». Имя её — Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839), О том, что Нелидова была «любовницей» Павла Петровича, начали говорить сразу же, как только выяснилось, что Цесаревич дарит ей повышенные знаки внимания. Ну а как же иначе? Иного, кроме альковного, развития отношений между мужчиной и женщиной в эпоху Екатерины II и представить не могли. Самое поразительное, что этот «вердикт» красуется и на страницах некоторых исторических сочинений, хотя никакого основания для него не существует.

Екатерина Нелидова происходила из небогатой дворянской семьи Смоленской губернии и в шестилетнем возрасте была отдана на воспитание и обучение в только что организованный Институт благородных девиц в Петербурге. Институт, который чаще называли «Смольным» — по названию расположенного рядом Смольного женского монастыря, основан был в 1765 году Екатериной II по образу Сен-Сирского института мадам де Ментенон (фаворитки, а затем жены Людовика XIV, 1635–1719)[49]. Он предназначался для представительниц русских дворянских фамилий. Курс был рассчитан на Двенадцать лет, причём родители при определении в Институт давали подписку, что не заберут воспитанниц до окончания срока.

Начальницей Института Императрица определила «русскую француженку» Софью Ивановну Делафон (де Лафон, 1717–1797). Почти за двадцать лет то того овдовевшая гугенотка-протестантка де Лафон с двумя детьми на руках бежала из католической Франции и после многих мытарств и лишений обрела свой второй дом в России. Здесь она стала статс-дамой,[50] получила крест ордена Святой Екатерины.

Институт должен был готовить «благопристойных барышень», способных бегло говорить по-французски, вести непринуждённую светскую беседу и стать по-европейски образованной женой и матерью. Воспитанниц учили иностранным языкам, русскому письму и чтению, в самой общей форме — арифметике, истории, географии, физике, а также рисованию, рукоделию, музыке, танцам.

К четырнадцати годам смолянки считались уже взрослыми девушками. В это время по воскресным и праздничным дням им дозволялось устраивать спектакли и концерты, на которые приглашались «дамы» и «кавалеры» по строгому выбору, с которыми институтки могли совершенствовать свое мастерство светского общения. Иногда давались балы, на которые приглашались кадеты из Шляхетского корпуса.

Екатерина Ивановна закончила Институт в первом выпуске в 1776 году, причём она вызвала симпатию Екатерины II своим умом, изяществом манер и природной грацией. Она назвала Нелидову «феноменом», подарила на выпускном акте бриллиантовый перстень и приказала художнику Дмитрию Левицкому (1735–1822) написать с неё портрет, где она изображена танцующей менуэт. Этот портрет так и остался единственным изображением Нелидовой…

Екатерина Ивановна сразу же в 1776 году была определена фрейлиной к первой супруге Цесаревича Великой княгине Наталье Ллексеевне. После смерти Натальи и женитьбе Павла Петровича на Марии Фёдоровне Нелидова стала и её фрейлиной. Павел Петрович не питал расположения к фрейлинам. Он считал их пустыми созданиями, занятыми только туалетами и сплетнями. К тому же все они назначались матерью, а значит — её наушницы. Мария Фёдоровна приняла этот взгляд, и первые годы держала фрейлин на известном расстоянии. Сближение началось во время заграничной поездки Великокняжеской четы, в которой, среди прочих, их сопровождала и Нелидова.

Именно там Павел Петрович сделал приятное открытие: оказывается, и среди фрейлин встречаются интересные особы, интересные не в смысле внешней привлекательности, тут Екатерина Ивановна уступала чуть ли не всем прочим, а в смысле душевных и умственных качеств. Она была содержательным человеком, умевшим не только чётко сформулировать вопрос и дать вразумительный, логический ответ, но и остроумно оценивать людей и события. К тому же она всегда в разговоре смотрела прямо в глаза, что свидетельствовало о прямоте и честности. Павел Петрович сам всегда прямо глядел в глаза собеседнику и редко кто выдерживал этот пронзительный взгляд. Нелидова выдерживала и никогда не прятала глаз.