Генетик - Анатолий Маев

– Все ты, Аполлон, понимаешь. И только прикидываешься дурачком!

– Еврухерий, во-первых, выбирай выражения. Во-вторых, или ты отвечаешь на мои вопросы, или я расцениваю твои обвинения как голословные, требую извинений и прошу удалиться, – жестко отреагировал Ганьский.

– Подумаешь, – испугал… Но ладно, скажу: ты на нем болезни изучаешь.

– Батюшки! Это уже на бред смахивает. И у меня нет желания оппонировать тебе, Еврухерий. Да и необходимости не вижу, по правде говоря. Лучше скажи мне, что ты погорячился, неправильно интерпретировав увиденное, и будем считать, что ты ничего не говорил. Более того, я соглашусь с твоим утверждением про изучение болезни. Но что ты тут видишь плохого? По-твоему получается, что изучение болезней есть занятие предосудительное?

– Черта с два! – отмел предложение Макрицын. – Яправду говорю и ничего объяснять не буду! Это ты у меня прощения должен просить и во всем честно признаться! А потом еще и у Велика попросить прощения и вылечить его!

– Вот как?

– Да, так! Ты вор – мою идею украл и для себя использовал!

Сидевший до того молча Кемберлихин вмешался в разговор:

– Еврухерий, ты перегибаешь палку. Обвиняешь человека в тяжком грехе, а сам голословен. Подозреваю, ты не в состоянии привести какие-либо конкретные аргументы в пользу выдвинутых упреков. А в таком случае все сказанное тобой в адрес Аполлона Юрьевича звучит как безосновательный выпад.

– Эх, Федор Федорович… Я думал, хоть вы порядочный человек, а вы…

Друг Ганьского не дал ясновидящему договорить:

– Понеслось, поехало… Выходит, все мы тут непорядочные, кроме тебя. Думаю, тебе лучше удалиться, Еврухерий. Немедленно! Чтобы окончательно не убить во мне остатки того уважения, которое я к тебе испытывал. Но сначала принеси Аполлону Юрьевичу извинения!

– Вот уж хрен! – выпалил Макрицын. – Вы, я вижу, тут заодно! А еще ученые, интеллигенция, институтов поназаканчивали… Топить вас надо в поганом болоте! Правильно великий Лемин сказал про вас.

– Что же он сказал? Крайне любопытно узнать. Просвети нас, не сочти за труд, – сохраняя поразительное спокойствие, произнес Ганьский.

– Да хватит вам прикидываться, сами не хуже меня знаете, – с презрением бросил ясновидящий. – А если не знаете, но интересно, возьмите и почитайте.

– Спасибо за совет, – буркнул Кемберлихин.

Макрицын резко повернулся и направился к выходу.

После его ухода Ганьский и его друг еще долго о чем-то говорили, но что они обсуждали, осталось неизвестным.

Вараниева все больше волновала проблема, которая рано или поздно должна была появиться: Ганьский не вечен! Что будет с Великом, если с ученым что-либо случится или он просто умрет? Ребенку десять лет, а Аполлон уже немолод. Пока он не жалуется на здоровье, но как говорится, все под Богом ходим. Неужели благополучие Велика закончится со смертью Ганьского? Можно ли что-нибудь сделать, чтобы развязать, а если потребуется, то разрубить этот самый узел, связавший воедино ученого и ребенка?

Подобные мысли не давали покоя председателю. Он часто и подолгу говорил на эту тему со Шнейдерманом. Боб Иванович придерживался своей точки зрения. А именно: необходимо искать альтернативу. Но где? К кому обратиться? Ни один ученый, ни одна клиника в мире не проводит этиологической терапии. Только социальную адаптацию. За десять лет Виктор Валентинович в совершенстве овладел медицинскими терминами, проштудировав множество медицинских изданий: учебники, справочники, монографии, журналы. Но впереди вырисовывался тупик, выбраться из которого никакой возможности Вараниев не видел.

Несколько раз за эти годы звонил Зайцевский с предложением своих услуг. Однажды даже напросился в гости и явился вместе со своим другом профессором Графкиным, по-прежнему работавшим в Детском пищеварительном институте. Когда визитеры вошли в новую квартиру Вараниева, интерьер и обстановка произвели впечатление.

– Финны работали? – первым делом спросил Зайцевский, на что Виктор Валентинович ответил уклончиво:

– Кто их знает, я с бригадиром дело имел.

Графкина ни квартира, ни отделка, ни планировка не заинтересовали. Его вообще квартиры не интересовали. Потому что профессор с помощью нескольких браков удовлетворил свои жилищные амбиции и теперь проживал на большой площади в самом центре Москвы – в шикарных, с лепными потолками, апартаментах.

– Дезинфекцию регулярно проводите? – поинтересовался у хозяина Графкин.

– Не совсем понимаю ваш вопрос, – ответил Виктор Валентинович. – Насколько знаю, дезинфекцию делают, когда в квартире заразный больной.

– Вы напрасно так думаете! – возразил профессор, попутно впрыснув себе в нос какую-то дрянь с запахом формалина. – Микробы есть везде, и с ними необходимо вести постоянную борьбу. Тем более, к вашему сведению, они тоже не теряют времени даром – видоизменяются, переходят на комбинированные пути распространения.

Вараниев позвал гостей в гостиную. Осмотрев Велика, Зайцевский констатировал полное отсутствие у ребенка каких бы то ни было признаков «синдрома попугая», но глазные яблоки показались ему желтоватыми. Затем профессор Графкин, надев перчатки, виртуозно провел перкуссию и пальпацию, определив печень ребенка в нормальных границах и спокойной. После этого Зайцевский очень подробно стал расспрашивать председателя о развитии и здоровье ребенка за прошедшие годы, а Антон Ильич отправился в ванную – проводить свои обычные профилактические антибактериальные мероприятия.

Вернувшись в гостиную, Графкин застал такую картину: огромный живот коллеги летал по комнате, увлекая за собой не менее впечатляющих размеров голову, прикрепленную к туловищу короткой шеей. Зайцевский был сильно возбужден и извергал поток слов:

– Попавшись на удочку проходимца, вы упорствуете, как несмышленое дитя, не соглашаясь с доводами ученого, профессора, признанного авторитета, автора научных работ и заведующего профильной кафедрой! А негодяй, подло используя ваше горе, болезнь вашего ребенка, морочит вам голову! И при этом вы хотите меня убедить, что не имеете никаких контактов с Ганьским! Я читал его жалкую статейку, опубликованную в малоизвестном британском медицинском журнальчике для домохозяек и любителей жареных фактов. Полный бред, чушь собачья, ничего конкретного! С научной точки зрения меня не интересует, но я уверен, что описанный в ней случай – случай именно Велимира, и я не понимаю вашего намерения скрыть данный факт от меня. Не упрямьтесь, скажите мне, что вводил этот прохиндей ребенку, и я попытаюсь разоблачить его псевдонаучную гипотезу. Вы всегда сможете рассчитывать на дружеское плечо самого известного в мире специалиста по «синдрому попугая»! Не теряйте времени, ведь может быть поздно: недоученный авантюрист погубит мальчика. Говорите же!

Вараниев по-прежнему утверждал, что его с Ганьским связывают только приятельские отношения:

– Ну, бывает, заскочу раз в три-четыре месяца в шахматишки побаловаться.

Зайцевский, поняв, что ничего не добьется и зря потерял время, оставил квартиру председателя. Но напоследок со словами «Уверен, что вы одумаетесь!» все же дал номер своего домашнего телефона.

Подошли дни визита к Ганьскому. В первый из них, как обычно, ученый произвел забор крови. На следующий день Велик с утра пребывал в приподнятом настроении: накануне Вараниев пообещал взять его с собой в выходные на рыбалку. В одиннадцать утра председатель с ребенком были уже у ученого. Процедура прошла рутинно, заняв, как обычно, не более трех минут.

Затем Велика отправили на кухню пить чай с его любимым овсяным печеньем, которым регулярно угощал хозяин квартиры, а Виктор Валентинович решил рассказать Ганьскому о визите Зайцевского.

– Недавно ко мне, неожиданно напросившись в гости, пришел Зайцевский с другом, – начал Вараниев.

Ганьский оживился:

– Так-так… С каким другом?

– С профессором Графкиным из Детского пищеварительного института, – уточнил Виктор Валентинович.

– Не первый раз слышу эту забавную фамилию. Известнейший специалист по проблемам желудочно-кишечного тракта у детей. Читал некоторые из его работ, касавшихся иммунологических аспектов при заболеваниях тонкого кишечника. Весьма и весьма профессионально написаны. Лично не знаком. Пожалуйста, продолжайте, – попросил Ганьский, раздумывая над причинами, побудившими Зайцевского нанести визит совместно с гастроэнтерологом.

– Они осмотрели ребенка, после чего насмерть перепуганный бактериями Графкин ушел мыться в ванную, а Зайцевский стал требовать от меня всей правды, – посмеиваясь, рассказал Виктор Валентинович.

– А именно? – уточнил Аполлон Юрьевич.

– Попросил назвать лекарство, которым вы лечите Велика, – прямо ответил председатель.

– Потрясающе наглый человек! – заключил Ганьский. – Может быть, он полагал, что я написал для вас формулу препарата в прихожей на стене, чтобы вы не забыли? А заодно и процесс его получения? Скажу по секрету: все, что касается лечения «синдрома попугая», я держу в самом надежном месте – в голове. Оттуда украсть невозможно! И каков же был ваш ответ?