Красный сад - Элис Хоффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они поднялись по каменным ступеням, прошли мимо сада, который мать и тетя Луизы засаживали каждое лето — заурядный кусок земли, на котором ничего необычного никогда не происходило. Старый же сад представлял собой буйство красных красок. Все росло так быстро и так пышно, что белый забор, недавно покрашенный Луизой, почти исчез в зарослях.
— Ого! — воскликнул Брайан и указал на кроваво-красные побеги. — А это что за овощ?
— Зеленая фасоль, — ответила Луиза.
Когда она показала ему почву и обломок кости, Брайан наморщил лоб. Он не отпускал шуточек насчет бассет-хаунда, и Луизе хотелось, чтобы Джонни Мотт оказался рядом. «Вот смотри! — крикнула бы она ему. — Человек не видит здесь ничего смешного!» Ей подумалось: а вдруг ее сад покраснел неспроста, как неспроста ты натыкаешься на карту в бардачке автомобиля в ту минуту, когда над тобой нависла угроза сбиться с пути. Она подумала: а вдруг причина кроется в Брайане и сад покраснел ради того, чтобы привести его сюда, к ней, мимо Мэсс-Пайк, прямехонько к двери ее дома? Во многих отношениях он — идеальная партия: симпатичный, с дипломом Гарварда, образованный, вне всяких сомнений, джентльмен. Может, сама судьба послала Луизе ее любовь?
— К сожалению, это означает, что нам придется перекопать сад, — сказал Брайан.
Луизе захотелось плакать при мысли о том, что сад будет уничтожен, но выбора не было: сад нужно перекопать, если она хочет добраться до истины. Она приготовила для Брайана спальню, постелила чистые простыни, убрала отцовскую коллекцию сувениров из кожи угря и пошла в универсам «Автозет» пополнить запасы провизии — купить английских пончиков и кофе, ведь Брайан, наверное, рассчитывает на завтрак.
Несмотря на то что Брайан учился в аспирантуре только первый год, он проявил удивительный профессионализм. Вскоре дальний сад выглядел как настоящая археологическая раскопка. Он был размечен веревками и разделен на зоны. Белый забор, который Луиза так любовно красила, был сломан. Луиза выглянула из окна и увидела — розы и фасоль вырваны с корнем и свалены в кучу. Холмы выкопанной земли росли, а Луиза думала о деньгах, которые потратила на мешки с удобрениями. О часах тяжкого труда, которые отдала этой земле.
— Луиза! — позвал однажды Брайан, когда она сидела на кухне, пила чай и читала путеводитель по Ванкуверу. В своих планах уехать из Блэкуэлла она стала склоняться в сторону холодных стран. Чем холоднее, тем лучше. Она заинтересовалась Канадой и Скандинавией.
Услышав зов Брайана, Луиза выскочила в пижаме и болотных сапогах. Он копал с пяти утра и весь перемазался землей. Соседи начинали выражать недовольство тем, что стук его лопаты будит их спозаранку. Брайан стоял в яме глубиной шесть футов. Луиза переступила через засохшие розы и перцы и заглянула вниз. На дне ямы лежала куча костей, среди них несколько огромных ребер.
— Аллилуйя! — воскликнул Брайан.
Отпраздновать это событие они пошли в бар Джека Строу. На этот раз Луиза надела сарафан и босоножки и причесалась.
— Какое удивительное место! Настоящая старина, — сказал Брайан, оглядывая сосновые панели, камин, в котором зимой всегда разводили огонь, доску для дартса, которая могла понравиться своей живописностью, если не знать, что Тим Келли потерял один глаз в драке со своим братом Симоном, чьи стрелы ложились «в яблочко» плотнее.
Брайан подошел к стойке и весело ударил по ней кулаком:
— «Джека Даниелса»!
— Удостоверение! — потребовал бармен, потому что Брайан смахивал на панка, к тому же был явно не местный. — Привет! — кивнул бармен Луизе, пока Брайан искал в бумажнике водительские права.
— Привет, — ответила она. — Я буду шардоне.
Луиза осмотрелась вокруг. В баре, в дальнем конце, было несколько человек. Кто-то торчал возле музыкального автомата. Луиза загадала: если сейчас заиграет «Когда голуби плачут», значит, ей сюда приходить не следовало.
— Его сегодня нет, — сказал бармен, заметив, что она оглядывается по сторонам.
— Кого? — Луиза отхлебнула глоток шардоне. Странные звонки по телефону в последнее время прекратились.
Брайан показал свое удостоверение и обернулся к Луизе.
— А теперь по поводу того, что мы нашли в твоем саду, что бы это ни было, — вмешался он в разговор. Он залпом опрокинул первую порцию виски, как только она появилась перед ним. — Нужно собрать кости, отмыть и отправить в Кембридж на углеродный анализ, чтобы датировать их. Надо будет позвонить профессору Сеймуру.
Он рассмеялся, совершенно довольный.
— Я все это уже продумал.
Когда Брайан на минуту отвернулся, бармен наклонился к Луизе и шепнул:
— Он в больнице. Аппендикс прорвался.
— Аппендикс человеку вообще ни к чему, — успокоил Луизу Брайан, заметив на ее лице огорчение. Он уже приканчивал вторую порцию виски, в его планы входило как следует напиться. — Я намерен прославиться. Твой дом будет знаменит.
— Он и так знаменит, — ответила Луиза.
На следующее утро соседей не беспокоило в пять часов клацанье лопаты. Пока Брайан отсыпался после перепоя, Луиза вышла в сад. Она внимательно осмотрела груду костей. У нее было вызывающее дрожь чувство, что они с Брайаном разворошили то, чему следовало покоиться под землей. Луиза сорвала несколько роз с выкорчеванных кустарников и села в материнский джип. Посетителей в больницу еще не пускали, но дежурная медсестра узнала Луизу, которая провела здесь столько часов возле умирающей матери, — и пропустила.
Луиза дала себе слово, что больше никогда не переступит порога больницы, — и вот она снова здесь. Джонни Мотт делил палату с мистером Хиршем, директором средней школы. У мистера Хирша случился приступ, который, как опасались врачи, мог оказаться инсультом, и его положили в больницу под наблюдение. Джонни был очень недоволен тем, что попал в больницу, да еще в одну палату с мистером Хиршем, который в свое время трижды исключал его из школы за смехотворные нарушения. В детстве Джонни хлебнул свою долю неприятностей, чуть не сбился с пути, но сам взялся за ум. На память у него остался набор шрамов и татуировок, которые никак не вязались с его нынешним обликом.
Когда перед ним явилась Луиза Партридж с букетом полузавядших цветов, Джонни подумал, что у него начались галлюцинации. Ему давали обезболивающее.
— Ненавижу больницы, — сообщила Луиза.
— Я тоже. — Джонни сел на кровати. Он подумал, что в больничной пижаме вид у него, наверное, идиотский, но Луиза этого не замечала, ее неодолимо тянуло к нему. Он был полуобнажен, он сидел и смотрел на нее. Она присела на край кровати мистера Хирша. И подумала: может, у нее похмелье?
— Ничего, ничего, не стесняйтесь, — с горечью сказал мистер Хирш. — Не обращайте на меня внимания. Располагайтесь поудобнее.
Мистер Хирш сорок лет упражнялся в сарказме, но Луиза училась в частной школе в Леноксе, поэтому приняла его слова за чистую монету и поблагодарила:
— Спасибо.
— Аллегра сказала мне, что ты живешь не одна. Она сказала, парень ездит на «Вольво». — Джонни усмехнулся. — Все в таком восторге от «Вольво».
— Твоя сестра не так уж наблюдательна, как воображает. Поэтому ты перестал звонить мне, из-за «Вольво»?
— Звонить? — переспросил Джонни.
Луиза встала с кровати мистера Хирша и подошла к Джонни. Она что-то держала в руке. Гладкое, белое. Вечно в этих больницах слишком жарко натоплено — она уже не могла терпеть. Здесь больше заботятся об умирающих, чем о живущих. Впрочем, как всегда и везде.
Луиза боялась, что испечется в этой палате заживо, как в духовке.
— Я не думаю, что это оставил бассет-хаунд, — сказала она и показала Джонни кость, которую принесла с собой.
— Как знать, как знать, — ответил Джонни Мотт. Люди, знавшие его, удивились бы тому, как задумчиво произнес он эти слова.
— Вот как? Может, ты и не знаешь, зато я прекрасно знаю. И я не из тех, кто меняет свое мнение.
Брайан собрал все кости и отмыл их в ведре с водой. Потом разложил на крыльце, чтобы просушить на солнышке. Позвоночник, ребра, длинные берцовые кости и узловатые сочленения, которые, на взгляд Луизы, являлись локтями или коленями. Все в городе обсуждали эту находку. Брайану приходилось отгонять группы десятилетних мальчишек, которые проявляли к ней чрезмерный интерес. Озорные подростки ночами слонялись вокруг дома Луизы, подзадоривая друг друга подойти поближе к скелету.
Однажды в субботу нежданно-негаданно нагрянул совет попечителей музея. В совет входили Герри Партридж, который приходился дальним родственником Луизе, Хиллари Джейкоб, которая владела не очень процветающим книжным магазином, и Аллегра Мотт, которая была слишком молода и несерьезна, чтобы состоять в каком бы то ни было совете.
— Здравствуйте, — сказала Луиза, открыв дверь.