Золотая братина: В замкнутом круге - Игорь Минутко

– Бедный Саид! – вырвалось у Глеба Забродина. – Мой грех: не уследил… Но как бы ни складывались обстоятельства, без топлива машина мертва.

И Глеб – с аппетитом, а Кирилл – скорее машинально приступили к еде. Граф Оболин ни к чему не притронулся. Молчание нарушил Алексей Григорьевич:

– Что же… Надо объясниться, господа. Или… Как вас теперь называть? Товарищи? – Голос графа Оболина дрожал от негодования. – Значит, вы из Чека…

– Да, Алексей Григорьевич, мы из Чека, – тихо ответил Глеб. – И наша цель – вернуть «Золотую братину» в Россию.

– Понятно, – усмехнулся граф Оболин. – «Экспроприаторов экспроприируют». Как же, читал. – Он повернулся к Любину: – Вы, Кирилл Захарович, тоже из Чека?

– Поймите… – И краска стыда залила щеки молодого историка. – Я согласился на эту работу… временную работу… только ради «Золотой братины». И вы, Алексей Григорьевич, ведь не станете отрицать… Мы с вами говорили об этом: сервиз не только золото…

– Знаю, знаю! – раздраженно перебил граф Оболин. – «Братина» – величайшее произведение искусства, достояние русского народа и прочее. Ну и что?

– Нас с вами, Алексей Григорьевич, – Забродин погасил трубку, – объединяет одно…

– Нас ничего не объединяет! – Граф Оболин стукнул кулаком по столу. Из чашечек выплеснулся кофе. – Абсолютно ничего!

– Нас с вами объединяет, – спокойно, тихо, но с напором продолжал Глеб Забродин, – одно: мы русские люди. Сейчас «Золотая братина» в Германии, в чужих руках. Давайте сегодня, когда все прояснилось, кто есть кто… давайте поставим перед собой задачу: вернуть «Братину» русскому человеку, вам, Алексей Григорьевич.

– А дальше? – Граф Оболин в упор смотрел на Забродина.

– Дальше… – Глеб запустил руки в свои густые, слегка вьющиеся волосы: признак крайнего волнения – знал Кирилл Любин. – Еще в Питере об этом было условлено: Советское правительство оплатит вам стоимость сервиза…

– Всю? – усомнился граф Оболин. – У большевиков есть триста миллионов немецких марок на какой-то графский сервиз? На величайшее, как вы, Кирилл Захарович, утверждаете, произведение искусства? Полноте! Не держите меня, господа… Впрочем, то-ва-ри-щи… Не держите меня за полного дурака. За год господства всеми своими деяниями большевики доказали: им культура противопоказана.

– Я подтверждаю, Алексей Григорьевич, – сказал Любин, – что такой разговор был. Если угодно, я поставил условие: удастся вернуть «Братину» – вы получите за нее денежную компенсацию. Мне обещали… Правда, возможно, не полную стоимость…

– Вот-вот, не полную!.. Чего уж там, Кирилл Захарович, в хорошей компании вы оказались, ничего не скажешь! Ведь большевики, ваша Чека… – граф Оболин еле сдерживал себя, чтобы не перейти на крик, – все они бандиты, разбойники с большой дороги. Разве вы не убедились в этом дома, в России?

– Подождите, граф. – В голосе Забродина появились твердые, неумолимые нотки. – Оскорблениями, упреками мы с вами вряд ли чего достигнем. Давайте представим вот что. В Чека ничего не узнали о «Золотой братине». Мы с Кириллом Захаровичем не появились у вас в гостиничном номере в Мемеле. Что из этого следует? Только одно: «Золотую братину» лжеграф – он же ваш дворецкий Толмачев – продает Нейгольбергу за тридцать пять миллионов марок и вместе с Дарьей исчезает, для вас – бесследно. Даже узнав из газет о настоящей цене сервиза, – если бы такие сведения туда проникли, – Никита Никитович никогда бы не обратился в суд, боясь разоблачения. Вы со мной согласны, Алексей Григорьевич?

После тяжелого раздумья граф Оболин кивнул:

– Согласен…

– Поэтому, – продолжал Забродин, – давайте доведем начатое до конца. У нас две задачи: вырвать у ювелира сервиз… И вернуть вам Дарью.

– Хорошо, хорошо! – заспешил граф Алексей Григорьвич. – Я остаюсь с вами. Пока… На время, до процесса. Я делаю это только из-за Дарьи, из-за моей Дарьюшки… Умоляю: верните мне ее! Умоляю…

– Мы все сделаем для этого. – И опять Забродин раскурил трубку. – Однако процесс может не состояться…

– Почему? – в крайнем удивлении перебил Кирилл Любин.

– Теперь Толмачев знает, с кем имеет дело, знает, что за графом стоит Чека… – Глеб помедлил: – И скорее всего, он рассуждает, уж простите, Алексей Григорьевич, так же, как вы: если граф Оболин выиграет процесс, злодеи-большевики заберут себе «Золотую братину» целиком, оставив вас на бобах.

– Резонно, – согласился граф Оболин, слабо улыбнувшись. – А разве, Глеб Кузьмич, не так?

– Не так! Компенсацию вы получите. Но этого не будет знать Толмачев. И, по моему убеждению, возможны два варианта поведения Толмачева. Первый вариант. Он постарается сорвать процесс, рассуждая: пусть лучше «Золотая братина» останется у Нейгольберга в Германии, чем вернется в красную Россию. А потом уж он будет думать, что делать. Мне ясно одно: с надувательством Арона Нейгольберга Никита Никитович не примирится никогда. Второй вариант. Толмачев может все-таки допустить судебный процесс и действовать в зависимости от того, как он будет проходить. И в этом случае, Алексей Григорьевич, он станет искать встреч с вами… Какой вариант выберет ваш дворецкий, покажут ближайшие два-три дня.

– И что же делать? – спросил граф Оболин.

– Разрабатывать ответные действия на оба варианта. А пока ждать. – Забродин сделал глоток остывшего кофе. – Теперь Никита потерял вас. И значит, будет искать. Зададим себе вопрос: где прежде всего? Ответ элементарен: там, где «Золотая братина», около нее… Кстати, и для вас, Алексей Григорьевич, очень важна встреча с Толмачевым: только через него мы можем выйти на Дарью. – Теперь Глеб Забродин смотрел, не отрываясь, в глаза графа Оболина. – Итак, вы готовы и дальше сотрудничать с нами?

– Только из-за Дарьи! Только из-за Дарьюшки!..

Глава 26

Поиски лжеграфа

Пока события разворачивались в Швейцарии, в Берлине оставались Мартин Сарканис и Василий Белкин. Готовить судебный процесс – такова была задача, поставленная перед ними. Впрочем, Вася Белкин оказался для столь важной и деликатной цели не очень пригодным (какой от него прок в переговорах без знания немецкого языка?), и всю сложную работу осуществлял Сарканис. О том, как в Германии обстоят дела с «Золотой братиной», Петроград, Чека, непосредственно Дмитрий Наумович Картузов получали постоянную информацию через дипломатические и торговые представительства Советской России в Берлине, и информация эта готовилась Мартином. Идея судебного процесса была одобрена Центром, естественно при условии, если будет найден Никита Толмачев и у него отберут фальшивую купчую. На адвокатов отпустили немалые средства.

И все резко изменилось буквально за день до появления в Берлине Забродина, Любина и графа. В Петроград было срочно отозвано дипломатическое представительство.

– Подробностей не знаю, – сказал Мартин Сарканис, когда вся группа собралась в отеле «Новая Германия». – Нас ждет товарищ Решетов. Такси подъедет через десять минут.

Двухэтажный особняк размещался в тихом тупиковом переулке в центре города. Газоны с кустами роз, на фиолетовых ветках которых еще держались побуревшие листья. Широкие каменные ступени, ведущие к массивным дверям, большие темные окна без штор. Над парадным трепетал на осеннем ветру красный флаг с серпом и молотом. Табличка на немецком и русском языках сообщала: «Торговое представительство Советской Российской Федерации».

К ним навстречу вышел человек лет тридцати, высокий, спортивного телосложения, в безукоризненном темно-сером костюме-тройке, с лицом, лишенным индивидуальности. «Только взгляд ускользающий», – успел заметить Кирилл Любин.

– Прошу, товарищи. – Голос был ровный, бесцветный. – Николай Семенович ждет.

Кабинет Николая Семеновича Решетова, очевидно первого лица в торгпредстве, показался огромным, может быть, из-за аскетической пустоты: письменный стол в глубине с черным телефонным аппаратом, над ним портрет Карла Маркса; второй длинный стол, канцелярский, голый, унылый, был углом придвинут к письменному. Несколько разномастных стульев. Сейф в углу.

«Тоска какая-то», – подумал Кирилл Любин.

Хозяин кабинета – маленький толстячок с пухлыми влажными руками, очень подвижный, нетерпеливый. После представлений и приветствий он быстро заговорил – как горохом посыпал:

– Садитесь, располагайтесь, закуривайте… – На столе возникла деревянная табакерка с папиросами.

– Я, с вашего разрешения, свою трубку, – сказал Забродин.

– Пожалуйста, пожалуйста! А я, видите ли, этими папиросками балуюсь. Итальянские. Легкие, ароматные. – Николай Семенович чиркнул спичкой, окутался прозрачным облаком дыма. – Итак, к делу. Вы, как я понимаю, уже в курсе: сейчас наше торгпредство – единственный канал связи с Петроградом. Вчера наши дипломаты, благополучно собрав чемоданы, отбыли на родину… Изменилась политическая ситуация. Немцы постоянно нарушают Брестский мир. Вот последняя депеша. – Решетов вынул из ящика письменного стола продолговатый конверт, но раскрывать его не стал, опять спрятав в ящик. – Войска кайзера захватили Ростов-на-Дону, движутся к Кавказу, на Украине повальный грабеж. В нескольких местах произошли вооруженные столкновения между частями Красной армии и немецкой регулярной армией…