Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю. - Пьер Бомарше
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Гаага, сего 30 ноября 1792 года.
Гражданин!
Я могу только передать гражданину Карону Бомарше безоговорочное повеление военного министра. Обсуждать его не мое дело. Наше министерство требует от нас неукоснительного соблюдения полученных указаний. Я их осуществляю официально. Таков мой долг. Как частному лицу, мне известно, к чему обязывают меня честь и справедливость, и мне нет нужды испрашивать на этот счет чьего-либо совета. Но как представитель министра и тем самым подчиненный, я могу только повиноваться. Вы понимаете, что я лишен отныне возможности поехать в Тервер. Вполне вероятно, что причины распоряжения, которое меня удивляет, вскоре прояснятся; возможно даже, что Вы узнаете о них раньше, чем я, так как до меня новости доходят очень медленно.
Ваш согражданин
полномочный посланник Франции,
Эмм. де Мольд де Осдан».
К его письму была приложена официальная копия другого письма — письма министра Паша, — которое необходимо прочесть, дабы судить о беспорядке и полнейшей неосведомленности всех недоброжелателей, поставлявших материалы моего обвинения; письмо было открыто послано Лебреном гражданину Мольду с собственной припиской (что заставляет обратить на него особое внимание), тому самому Мольду, которого он все еще именует полномочным посланником в Гааге, хотя прошел уже месяц с тех пор, как Тэнвиль, выметший его, выехал со своей метлой из Парижа, чтобы занять этот пост.
О хаос! О противоречия! Клянусь, что так же делаются все дела в этом злосчастном ведомстве.
Письмо министра Лебрена
«Париж, 20 ноября 1792,
1-го года Республики.
Министр иностранных дел направляет прилагаемое письмо, только что врученное ему гражданином военным министром, гражданину Мольду».
«Письмо министра Паша. (Артиллерия.)
Прошу Вас, гражданин, со всей возможной срочностью осведомить меня, действительно ли Вы, согласно приглашению, которое могло быть Вами получено в конце апреля или в начале мая сего года, совместно с генерал-майором Лаогом, проверяли и устанавливали состояние и количество ружей и другого огнестрельного оружия, помещенного на хранение в порту Тервер на счет Карона Бомарше, и если Вы это делали, то были ли Вами перевязаны и опечатаны ящики, в которых ружья упакованы, дабы они остались в целости и сохранности.
Если на Вас, гражданин, была возложена эта операция и Вы ее осуществили, я прошу Вас уведомить меня об этом безотлагательно и воздержаться тем временем от какой бы то ни было дополнительной проверки.
Если же, напротив, на Вас подобное задание не было возложено и Вы этой операции не выполняли, Вы не должны сейчас ни под каким предлогом ничего предпринимать, пока, в соответствии со сведениями, которые я прошу Вас дать мне на этот счет, я не сообщу Вам, что надлежит сделать в дальнейшем.
Подпись военного министра: Паш».
Ниже написано:
«Копия дана по просьбе гражданина Бомарше, первого декабря утром.
Подпись: Леруа д'Эрваль, секретарь».
Право, не знаешь, с чего начать разбор этого министерского шедевра. Разумеется, это отнюдь не творение г-на Паша. Ни один министр, будучи в своем уме, не напишет подобной чуши о деле, ему неизвестном, в особенности, если он подозревает, что может быть смещен. Но случай, придя на помощь моим размышлениям, снова помог мне найти ключ к этой нелепой загадке.
Письмо — дело рук некоего чиновника, творца фальшивых сведений, которые ввели в заблуждение гражданина Лекуантра.
Но прежде, чем говорить об этом человеке, разберем письмо за подписью «Паш».
(Письмо.)
Прошу Вас (говорит неосведомленный министр осведомленному послу) информировать меня, «действительно ли Вы, согласно приглашению, которое могло быть Вами получено в конце апреля или в начале мая сего года»… и т. д.
Почему господин Паш говорит об апреле и мае месяцах? Возможно ли, что он не знает о том, что распоряжения, данные министром Лебреном гражданину посланнику Мольду, относятся к двадцатому сентября сего года? О том, что эти распоряжения, касающиеся приемки от меня права владения в Тервере, согласно статье восьмой договора, от восемнадцатого июля, не могут иметь никакого отношения к тому, что было до него — в конце апреля, в ту пору, когда я должен был доставить оружие в Гавр, по поводу чего господин де Мольд не получал ни от кого ни приглашений, ни распоряжений, ибо его тогда не было в Голландии.
(Письмо.)
«Действительно ли Вы, согласно приглашению …совместно с генерал-майором Лаогом…»
Большое спасибо, господин Паш, за моего друга Лаога, вот он в апреле и генерал-майор, благодаря вашим чиновникам; он о таком даже мечтать не смел; и вы оказываете ему эту смехотворную честь потому только, что восемнадцатого июля договор, заключенный двумя министрами, в соответствии с мнением трех комитетов, вменяет в обязанность гражданину де Мольду, в качестве генерал-майора, принять партию оружия у моего друга Лаога, ни в какой мере не генерал-майора, но уполномоченного мною осуществить, от моего имени, передачу оружия этому послу, согласно договору, заключенному восемнадцатого июля.
Если бы подобное письмо исходило от какого-нибудь вражеского правительства, уж мы бы над ним потешились вдоволь! В какой восторг пришли бы от удовольствия наши льежские газетчики! Так и вижу редактора, который ходит гоголем в восхищении от собственного остроумия. Он напоминает мне того дворянина-охотника, который, желая выставить напоказ свою осведомленность в мифологии, назвал кобеля Тизбой, а суку Пирамом[50] и ходил перед нами гоголем. Наберитесь терпения, я назову вам имя этого мудрого чиновника.
(Письмо.)
«Действительно ли Вы, совместно с генерал-майором Лаогом, проверяли… и были ли Вами перевязаны и опечатаны ящики» (всё в апреле).
Следуя распоряжениям, которые были даны, как я говорил выше, двадцатого сентября и вручены двенадцатого октября гражданину Мольду мною, уполномоченным на это г-ном Лебреном.
(Письмо.)
«И если Вы осуществили эту проверку, я прошу Вас воздержаться от какой-либо дополнительной проверки».
Воздержаться от проверки, уже осуществленной и законченной? Во всем этом поражает точность и, я сказал бы, очаровательная осмысленность.
(Письмо.)
«Если же, напротив, на Вас подобное задание не было возложено и Вы этой операции не выполняли, Вы не должны сейчас ничего предпринимать».
С какой стати г-ну де Мольду что-либо предпринимать, если это задание не было на него никем возложено? Он посланник Франции, который ничего не делает без указаний свыше, к тому же генерал-майор (я возвращаю звание по принадлежности: слишком долго им украшали моего друга, который никогда на него не претендовал).
Вернем также честь создания этого письма тому, кому она принадлежит по праву, ибо г-н Паш только подписал его. Г-н Лебрен, досконально знающий предмет, прочел это письмо и переправил его нам, нимало не заботясь о том, есть ли в нем здравый смысл; а мы говорили, читая: «Что, они окончательно, что ли, разумом помутились, все эти начальники и чиновники?»
Я повергаю себя к вашим стопам, о граждане законодатели! И прошу снисхождения к тому, что вынужден входить в подробности, столь смехотворные! Но они настолько присущи также и доносу, который побудил вас издать против меня декрет, что я полагаю их делом одной руки!
А вы, мой обвинитель! Простите мне, или, вернее, будьте мне благодарны, если я докажу Конвенту, что эти подложные документы не ваших рук дело; что вы были введены в заблуждение, гнусно обмануты теми, кто удалил меня из Франции только для того, чтобы безнаказанно убить. Вот факты!
Я специально поручил моему управляющему, моему поверенному в делах, не отставать от г-на Лебрена, добиваясь от него ответа на мои четыре письма, посланных одно за другим. Он написал мне, что ему не удалось ничего вытянуть из этого министра ни по поводу запаздывающих ответов, ни по поводу обещанного залога; что он постоянно наталкивался на те же препятствия, с которыми раньше встречался я сам! Дело дошло до того, что, желая избавиться от моего человека и не дать при этом рухнуть черному замыслу, который он лелеял, г-н Лебрен направил настойчивого просителя к некоему г-ну дю Бретону, в канцелярию военного министерства; этот последний, после того, как он, в свою очередь, несколько раз направлял его с отменной учтивостью в разные кабинеты, которые оказывались не в курсе дела, адресовал его, наконец, к некоему г-ну Г. Но предоставим моему поверенному, как человеку, с которым все это произошло, рассказать самому нелепую сцену с этим г-ном Г. Вот его письмо.
