Берсерки - Вольфганг Акунов

Что же реально стоит за таким невероятным явлением, как оборотничество? Почему превращение в зверя представляет интерес для средневекового мальчика?

Что стоит за многочисленными (и зачастую фантастическими) рассказами об оборотнях, разберем некоторые исторические, культурные и психологические феномены, возможно, послужившие источником для возникновения представлений об оборотничестве (в том виде, в каком эти представления существуют сейчас).

Прежде чем начать изложение материала, уточним, что мы подразумеваем под оборотничеством не только «способность превращаться в зверя, предмет», как этот термин понимается чаще всего, но и целый ряд психофизических явлений, смыкающихся с этими «превращениями».

Итак, вспомним, что же нам известно об оборотничестве, например, у восточных славян.

Самое древнее упоминание об оборотничестве у славян принадлежит упоминавшемуся выше древнегреческому историку Геродоту (прозванному римским оратором, писателем, философом и государственным деятелем Марком Туллием Цицероном «отцом истории»): «каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик». Невры, упоминаемые здесь, — племя, жившее к северо-западу от Черного моря и сопоставляемое с милоградской археологической культурой. Исследователи склоняются к мнению, что невры — одно из праславянских племен.

Дошедшие до нас летописи умалчивают об оборотничестве, но это молчание не показательно — подобная информация если и имела место, то носила явно языческий оттенок, а потому не могла быть помещена в летописные тексты, тщательно редактируемые церковной и светской властями. Разве что иногда в летописях проскакивают оговорки, недосказанности, обращающие на себя внимание. Так, в «Повести временных лет» летописца Нестора за 1071 г. рассказывается о казни через повешение двух волхвов, а затем следует странное, на наш взгляд, добавление: «в другую ж ночь медведь взлез угрызе их». По тону летописца заметно, что он придает этой детали некий особый смысл, видимо, понятный ему и его современникам. В данном фрагменте нет прямого указания на оборотничество, но подчеркивается некая связь между убитыми волхвами и медведем, животным бога Велеса. <…>

Самым известным оборотнем русской древности можно назвать знаменитого Всеслава Брячиславича, князя Полоцкого (?—1101). В «Слове о полку Игореве» об этом «князекудеснике» написано следующее:

Всеслав Князь людем судяше,

Князем грады рядяше,

а сам в ночь влъком рыскаше;

из Кыева дорискаше до Кур Тмутороканя;

великому хръсови влъком путь прерыскаше.

Тому в Полотске позвониша заутренюю рано

у Святыя Софеи в колоколы;

а он в Киеве звон слыша.

Строго говоря, в данном отрывке сравнение «князя-кудесника» с волком можно рассмотреть как литературную фигуру. Однако летописи действительно указывают на некие «необычные» способности Всеслава Полоцкого.

«…Мать же родила его от волхвования. Когда мать его родила, на голове его была язва. Волхвы сказали матери: «Завяжи эту язву, и пусть носит <повязку> до конца жизни». И носил ее Всеслав до смертного дня; сего ради он и не милостлив на кровопролитие».

Наложение повязки на голову князя Всеслава сходно с накладыванием наузы — одним из способов обращения в зверя.

По всей видимости, оборотничество в той или иной форме могло существовать в разных социальных слоях; насколько мы можем судить, в древности и в Средние века понятие оборотничества было связано с воинским сословием.

Мы уже знаем, что в скандинавской традиции, тесно связанной с древнерусской традицией эпохи Киевской Руси — «Империи Рюриковичей» — известны берсерки — воины, в бою впадающие в особое исступление и в определенном смысле превращающиеся в хищных зверей — волков или медведей; многие авторы склонны считать поведение берсерков одной из форм оборотничества. Достоверных свидетельств о существовании воинов-берсерков, сопоставляющих себя со зверями, у восточных славян нет, однако сохранились данные о воинах, способных на подвиги, выходящие за привычные рамки человеческих способностей.

Богатырь Демьян Куценевич со слугой Тарасом и пятью товарищами мог обратить в бегство целое половецкое войско. Однажды он, одетый по-домашнему, без панциря, без шлема, один схватился с половецкой ратью. Демьян побил множество врагов, но сам был изранен и чуть живой вернулся в город.

Навестить богатыря поспешил князь Мстислав, он принес ему богатые дары, обещал дать деревни. «О, суета человеческая, — ответил Демьян. — Кто, будучи мертв, желает даров тленных?» С этими словами богатырь умер.

Нам кажется, подобный подвиг мог быть совершен только в некоем особом состоянии (например, тело должно было приобрести некую неуязвимость для стрел). Предсмертный разговор с князем говорит о вежественности богатыря, а это повышает вероятность того, что Демьян был человеком не только сильным и искусным в бою, но и знающим, обладающим «особыми» навыками (в казачьей среде таких именовали «характерниками»). Отчество (прозвище?) — Куденевич — возможно, указывает на причастность к кудесничеству, магии, а значит, и к умениям изменять свое психофизическое состояние, доводя его до пределов человеческого.

Другой прославленный воин, упомянутый в «Повести временных лет» летописца Нестора, носит прозвище Волчий Хвост. Мы не знаем, в связи с чем он получил это прозвище — придерживался ли одного из «звериных культов», обладал ли способностями берсерка — а если быть точнее, то варульва-ульфхедина, — или же просто носил на одежде некие ритуальные «волчьи» атрибуты — так или иначе, его прозвище (пусть только на символическом уровне) указывает на сопоставление со зверем. Известно, что Волчий Хвост наводил страх на врагов, и об этом их страхе перед ним была даже сложена поговорка, приведенная Нестором в своей летописи: «Пищанцы Вольчьего Хвоста бегают (боятся. — В.А.)».

Сохранился заговор XV в., записанный неизвестным читателем на полях «Псалтыри». Заговор относится к разряду воинских и оперирует понятиями оборотничества: «Се аз, зверь юн, очи мои звери, а гроза моя ц(а) р(е) ва, блудитеся меня, кр(е) стьяне, аки овцы волка <…>».

До нас дошло и немало легенд, вводящих мотив оборотничества в те или иные исторические события.

«Когда царем на Руси был Иван Васильевич Грозный, <…> он решил… уничтожить колдунов и ведьм <…> Навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям с строгим караулом, чтоб не ушли. Тогда царь отдал приказ, чтобы всех привели на площадь. Собрались они в большом числе, стали в кучку, друг на дружку переглядываются и улыбаются.

Вышел сам царь на площадь и велел обложить всех ведьм соломой. Когда навезли соломы и обложили кругом, он приказал запалить со всех сторон, чтобы уничтожить всякое колдовство на Руси на своих глазах. Охватило полымя ведьм — и они подняли визг, крик и мяуканье. Поднялся густой черный столб дыма, и полетели из него сороки, одна за другою — видимо-невидимо… значит, все ведьмы переметчицы обернулись в сорок и улетели и обманули царя в глаза».

Умение превращаться в сороку народная молва приписывает также и польской авантюристке, жене Лжедмитрия I Марине Мнишек («Маринке», чье имя стало почти нарицательным для обозначения ведьмы-колдуньи во многих былинах и песнях).

Если исторические источники и умалчивают об оборот-ничестве, то фольклор, фиксируемый этнографами в последние века, весьма богат упоминаниями об этом явлении. Как правило, умение скидываться приписывается людям с особенными способностями — знающим, колдунам.

Про них (т. е. ведьм, умеющих оборачиваться) говорят, что они иногда превращаются в копны сена. <…> Часто в старину, снимая шкуру с медведицы, находили там бабу в сарафане.

«У нас в деревне бабка оборачивалась свиньей и по ночам так бегала. Мы однажды шли с гулянки, смотрим — бежит — огро-омная. Мы на забор залезли, а она снизу — давай рылом подкапывать…»

«Девки наши пошли к одной колдовке, чтобы она научила их. А она из них только одну и выбрала. Посадила ее в комнату пустую — и говорит:

— Ты, дева, ничего не бойся. — И вышла.

Вдруг дверь открывается, входит медведь. Подошел к ней и стал ее гладить. Она сидит молчит. Ушел медведь. Потом волк ли че ли вошел. И выть ли че ли начал. Она вся обомлела, но молчит. Только волк ушел, гадюка заползает. Стала вокруг ее шеи обвиваться. Ну, девка-то та не выдержала и давай кричать. Гадюка-то и уползла быстренько. Только уползла она, а тут эта старуха входит. Говорит ей:

— Дура ты, девонька, это я была. — И выгнала ее».

Колдуны могли «скидывать» (обращать) в зверей или неодушевленные предметы не только себя, но и других людей.