Саша Чекалин - Василий Иванович Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он уже до войны работал на шахте и считал себя опытным, бывалым человеком. Дружба между ребятами возникла недавно — в истребительном батальоне. До этого они мало знали друг друга.
Саша молчал.
— Зайдем ко мне? — предложил Митя и пообещал: — У меня патроны есть лишние. Сходим в лес, постреляем…
Он знал, что Саша любит стрелять. Саша замялся. В последнее время Саша иногда заходил к Мите, был знаком с его матерью — Варварой Христофоровной, приветливой, разговорчивой женщиной. Знал его младшего брата и старшую сестру, работавшую в школе учительницей.
— Некогда, Митяй! Честное слово, некогда… — признался Саша. — Бегу к Володьке Малышеву. Вызывают его в райком комсомола.
Володя Малышев был дома. Он сидел у себя в маленькой комнатке на втором этаже. У него болели зубы. Который уже день решал Володя один и тот же важный вопрос и никак не мог его решить: какова будет его дальнейшая жизнь? Его так же, как и Васю Гвоздева и Егора Астахова, в истребительный батальон не взяли (Саше Чекалину помогло его умение ездить верхом). Нужно было как можно быстрее определить себя. То он склонялся к мысли поступить в военный госпиталь (теперь все госпитали были военные) санитаром. То им вдруг овладевало страстное желание уехать куда-нибудь поближе к фронтовой зоне и там влиться добровольцем в какую-нибудь воинскую часть.
— Академик! Ты дома? — крикнул за дверью знакомый голос, и в комнату, стремительно рванув дверь, вошел Саша, как всегда деловитый, озабоченный. Последний год Володя носил очки в роговой оправе и поэтому получил в школе от своих друзей почетное прозвище — Академик.
— Все мечтаешь?.. — осведомился Саша, наливая из графина стакан воды. Он залпом выпил и тяжело рухнул на диван.
— Сижу, как мышь в норе… — пожаловался Володя, поглаживая рукой распухшую щеку. — Второй день мучаюсь.
Жесткие, коротко остриженные темные волосы у него на голове стояли дыбом, как у ежа.
Он спокойно выслушал Сашу, узнав, что ему нужно зайти в райком комсомола.
— Понятно, — сказал он. — Куда-нибудь хотят направить…
На столе у Володи лежали военные книги, инструкции: как стрелять из пулемета, из винтовки. Отец у него с первых дней войны находился в Красной Армии, мать на лето уехала к родным работать в колхоз.
— Только вот как я пойду с такой щекой в райком? — усомнился он. — Придется отложить до завтра.
— Полоскать шалфеем хорошо, — посоветовал Саша. — Ну ладно, Володя, поправляйся.
От Малышева Саша вышел с приятным сознанием человека, удачно выполнившего все поручения.
В сквере, огороженном низкой железной изгородью, Сашу догнал подвижной, худощавый Вася Гвоздев. Он мчался домой из продмага с пакетом соли в руках.
— Был у Володи, — сообщил Саша, — страдает, бедняга, зубами, но готовится. Всё книги по военному делу штудирует.
Вася неопределенно тряхнул кудлатой головой. Он тоже был бы не прочь пойти в военную школу.
— В этом году набора не будет, — авторитетно сообщил он, перекладывая с руки на руку пакет с солью. — Если подаваться в армию, то надо добровольцами.
— Заходи, — сказал Саша, не зная, о чем еще говорить.
— Зайду, — пообещал Вася и заторопился домой.
Саша тоже направился к себе, но в это время издали показался Витюшка. Завидев брата, он что есть духу примчался к нему и торопливо, задыхаясь, сообщил:
— Шурик!.. Тебя к командиру истребительного батальона, срочно… Заходили на дом. Наверно, ехать на операцию… — Глаза у Витюшки блестели. Как он завидовал своему старшему брату!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Заседание бюро райкома партии, на котором обсуждался вопрос о подготовке к подпольной работе на случай эвакуации района, закончилось поздно ночью.
Командир истребительного батальона Дмитрий Павлович Тимофеев вернулся домой очень усталый.
В полутемной комнате пахло лекарством. Прикрытая зеленым абажуром лампа бросала неровные блики на письменный стол, на стены, слабо освещала кровать. У постели больной жены Тимофеева сидела ее мать, Марфа Андреевна, любившая зятя как сына. Она сразу засуетилась, засновала по комнате.
— А мы заждались… — заговорила она, гремя кастрюльками.
— Мама тебе ужин подогреет, — заботливо сказала жена. Голос у нее звучал тихо, среди белевших подушек она казалась маленькой, беспомощной.
Сердце у Дмитрия Павловича тоскливо сжалось. Поцеловав жену в пышущий жаром лоб, он отказался от ужина и сел рядом на стул, стараясь казаться бодрым, спокойным, непринужденно разговаривая о пустяках.
Так прошла половина ночи. Только к утру заснула жена. Немного вздремнул и он. А ровно в девять часов, минута в минуту, Тимофеев уже был у себя в кабинете на службе. Держался он, как обычно, спокойно, уверенно. Только голос, звучавший глухо, и глубокие тени под сухими, воспаленными глазами показывали, что он провел бессонную ночь. Так определил и оперуполномоченный Кореньков, когда принес к нему в кабинет почту.
— Отдохнуть бы вам не мешало… — посоветовал он и тут же сообщил, что секретарь райкома партии Калашников уже звонил.
«Торопится… — подумал Тимофеев. — Значит, положение на фронте ухудшается».
Разбирая полученную почту, Тимофеев остановился на присланной из области шифрованной телеграмме. В ней сообщалось, что имеются сведения о попытке врага через своих агентов использовать для диверсионной работы выпускаемых в прифронтовой зоне из тюрем уголовников. В другой шифрованной телеграмме приводился список лиц, которые могли появиться в Лихвине. Указывалось на необходимость предварительно выяснить, кто из местных жителей пытается завести дружбу с этими лицами.
Вызвав к себе Коренькова, Тимофеев показал ему шифровку. Они перебросились несколькими фразами, с полуслова понимая друг друга.
— Разрешите действовать? — почти весело спросил Кореньков.
— Только без спешки, — предупредил Тимофеев. — Установи наблюдение. Понимаешь?..
Кореньков хотел выйти, но Тимофеев снова остановил его.
— Как ведет себя сапожник Ковалев? — спросил он.
— Теперь не пьет, — сообщил Кореньков. — Должен доложить вам… — Кореньков улыбнулся, — зловредный мужик стал. Обязательно при встрече чем-нибудь подковырнет. Настоящий контрик…
— Вот как… — спокойно заметил Тимофеев.
— Неприятное впечатление у меня и от работника местного радиовещания Григория Штыкова. Ведет себя не как комсомолец… Ходит и панику разводит. Сомнительный парень, недавно приняли в комсомол, а ведет себя странно.
— Вот как! — снова спокойно повторил Тимофеев, крепко потирая руки.
Проводив Коренькова до двери, Тимофеев, озабоченно хмуря брови, остановился у сейфа, достал особо секретный документ.
Это был список лиц, намеченных для подпольной работы в городе и в районе на случай прихода врага. Были в этом списке и коммунисты и беспартийные, на первый взгляд люди ничем не примечательные, незаметные. С некоторыми из них он уже раньше разговаривал, и они уже знали о своей предстоящей работе.
