Медвежий камень - Валерия Горбачева

Наконец он снова заговорил:

– Интересная женщина, Командир, и дело даже не в красоте, правда? – Он засмеялся, и от его смеха мне опять стало плохо, и я опять с трудом понимаю, что он говорит, улавливая лишь отдельные слова: – Мне нужен камень… скажу… сначала деньги… не смеши… это и в моих интересах… – И что-то еще, какие-то слова, которые ни понять, ни запомнить я не в силах.

Наконец он отключает телефон и снова подходит ко мне, усаживаясь рядом на диван.

– Придется подождать немного, Ксения Андреевна, – ласково говорит он, свободно откинувшись на спинку дивана. – Я дал вашему любовнику несколько минут, чтобы он немного остыл и взвесил, что ему дороже – вы или камень. Обсуждать с ним в данную минуту дела затруднительно, – он усмехнулся, – потому что он в ярости. Такие, как он, не привыкли подчиняться и делать выбор, они привыкли повелевать и все брать себе. Такие, как он, считают, что мир принадлежит им, и они вольны делать в этом мире все, что им заблагорассудится, такие, как он…

По мере того как он говорит, его голос накаляется. Его правильная литературная речь придает этому накалу какой-то странный оттенок. Оттенок утонченной, хорошо продуманной, но безудержной страсти. Я с интересом слушаю его. Не его слова, а его интонацию. Когда человек злится, нервничает, переживает, его голос, накаляясь, начинает срываться, он с трудом подбирает слова, путается, повторяется и кричит. Но у Язычника очень правильная, литературная, красивая речь, ни одного ненужного междометия, ни одного слова-паразита, ни единого нецензурного выражения, ни даже грубого, оскорбительного слова, но при этом я чувствую, что он отнюдь не спокоен. Внутренняя страсть, какой-то бешеный огонь в глазах, ненависть, ломающая четкую линию губ, – все это завораживает. Резкий диссонанс – кричащее, вызывающее противоречие между внутренним состоянием и внешним проявлением – наводит меня на неожиданную мысль. Он болен. У него не в порядке с головой. Слова Мишеля «потом совсем свихнулся», сказанные про Язычника, всплывают в моей голове очень отчетливо, я даже как будто слышу насмешливо-легкомысленный голос Мишеля и вижу его небрежный взмах рукой при этих словах. Нет, дорогой друг, это совсем не так просто и смешно. Свихнулся – это страшно. Вот что у него сейчас в голове? Мне кажется, что он даже не видит меня. А вдруг ему сейчас покажется, что перед ним не я, а Стас, который для него, по всей видимости, просто олицетворение вселенского зла? Вот возьмет и пристукнет меня. Вместо Стаса. Надо его отвлечь.

– Это ваш магазин?

Он смотрит на меня затуманенным взглядом, постепенно проясняющимся, но еще не очень осмысленным.

– Или вы здесь только директор?

– Это мой магазин, и я же здесь и директор. – Кажется, он пришел в себя. – А что?

– Просто спросила. Хороший магазин, – я вздыхаю и неожиданно спрашиваю: – А как вы узнали, что я сюда зайду?

Вопрос задан. Зачем я снова поднимаю эту тему? А? Вот смотришь иногда фильмы и удивляешься, чего это герой или героиня ведут себя так глупо? Нужно сидеть на месте, а она обязательно пойдет шляться по коридорам и закоулкам. Нужно молчать – а она обязательно вылезет с глупостью какой-нибудь. И сразу думаешь – нереальный фильм, а вот она – реальность.

– А я и не знал, – усмехается Язычник, – случайно увидел вас в зале. Повезло. Видимо, сама судьба привела вас ко мне.

Я молчу. С этим трудно спорить.

– Зачем вам камень?

В конце концов, почему я должна спрашивать его о магазине или о погоде, когда мне интересно совсем другое? И потом, кажется, я его не сильно раздражаю. Пока он реагирует вполне спокойно на мои вопросы. Видимо, только про Стаса пока лучше не упоминать. А про камень можно.

– А разве вы не почувствовали на себе его магическую силу?

Еще один интересный момент отмечаю я про себя: мы разговариваем на «вы». Только один раз он перешел на «ты», когда предупреждал, чтобы я лишнего не говорила, и то, я думаю, вполне сознательно, чтобы дошло. А так, очень интеллигентно разговариваем.

– Камень необычный, – соглашаюсь я, – но это не ответ на вопрос: «Зачем он вам?»

– Он отдаст мне свою силу.

С этим тоже трудно спорить, да и зачем спорить с сумасшедшим?

– И куда вы его денете? В магазине поставите? – Вопрос помимо моей воли прозвучал насмешливо, и я тут же испугалась.

– Зачем же в магазине? У меня есть дом.

Кажется, проскочила.

– В квартиру потащите? А какой у вас этаж? – Теперь я свою интонацию контролирую, вопрос звучит сочувственно и заинтересованно.

– У меня дом. В деревне. – Он смотрит на меня с легкой усмешкой. – Зачем вам это знать, Ксения Андреевна?

– Просто так. Камень-то огромный, тяжелый. Как вы его перевозить будете?

– Найму рабочих и технику, – снисходительно говорит Язычник, – а оплатит это все ваш любовник.

Разубеждать его, что Стас не любовник мне, я не стала. Язычник же уже второй раз это сказал, явно провоцируя меня. Но лучше не поддаваться на провокации, лучше сделать вид, что не расслышала.

– Вы требуете со Стаса деньги? – удивленно-весело говорю я. – Так это всего-навсего банальное вымогательство?

На этот раз не проскочила. Язычник неожиданно вспыхнул – какой-то неестественной краской залились его щеки, в черных глазах метнулся огонь, а рот превратился в узкую полоску. Язычник резко развернулся, сделал какое-то неуловимое движение рукой в сторону и вдруг сильно ударил меня по плечу. Резкая боль обожгла руку от локтя и выше, и я увидела, как брызнула кровь.

– Это тебе, чтобы не забывалась! – Язычник снова перешел на «ты». – Медведь шутить не любит.

Я медленно повернула голову и посмотрела на свою левую руку. По ней сквозь разорванную рубашку тонкими струйками сбегала кровь. Рубашка даже не разорвана – она разрезана: четыре длинные полоски, идущие от верха рукава почти до локтя. Я осторожно зажимаю рану правой рукой и поднимаю глаза на Язычника. Он смотрит высокомерно и холодно. В руках у него что-то наподобие кастета с четырьмя острыми лезвиями. Я понимаю, что делали с бомжом.

– Я залью тебе кровью весь диван, – медленно говорю я. – Дай перевязать чем-нибудь. Я больше не буду шутить.

Я вижу удивление в его глазах. Первый раз я вижу у него нормальную человеческую реакцию.

– У меня нет здесь ничего. Полотенце только.

– Давай.

Он достает откуда-то небольшое махровое полотенце. Не самый удобный материал, но я кое-как обматываю руку. Больно ужасно, и у меня на глазах выступают слезы.

– У тебя водки нет?

Он молча достает из стола бутылку какого-то напитка и наливает мне в кружку. Я молча выпиваю. Обжигающее тепло разливается внутри, сейчас должно немного полегчать.